Насилу справившись с непреодолимым желанием срочно побежать, найти и открутить беззаконные луи у нарушителя обета любви и верности, я кровожадно сожгла в раковине вещественные доказательства измены.
Мам, прибежал Сашка, у тебя опять что-то горит?
Уже сгорело, ребенок. И даже перегорело.
Ты знаешь, сообщил он, оседлав табуретку, я с тобой поговорить хотел. Что ты, в самом деле, одна крутишься! У папы сейчас проблемы
Со своими проблемами папа, судя по всему, сам справляется, сдержанно ответила я.
Да зря ты на него обижаешься! С кем не бывает Ты, посоветовал мне мой взрослый сын, попробуй просто понять его
Ох, еще один заступничек! Я же еще и понимать должна! А что, может, все-таки понять, да еще и свечку им подержать попроситься?
Ладно, мы с отцом уж как-нибудь сами У тебя-то что стряслось?
Я, мам, хочу академку взять. Понимаешь, мам, мне работать надо. Знаешь, мам, как-то нечестно получается
Вот так, подумала я. Теперь еще этот идиот великовозрастный в армию загремит. Вот оно, обещанное другое
Я осторожно осведомилась:
Это ты смерти моей хочешь?
Ну, мам, заныл наследник, ну мужик я, в самом деле, или что? Думаешь, мне приятно у тебя каждый раз деньги выклянчивать?
И что же ты делать собираешься?
Да тут, в одном месте уклончиво ответил мужик. Я, мам, уеду на два месяца.
Куда это ты уедешь?
Ой, представляешь, в блаженной улыбке расплылся он, так подфартило! Меня в Норвегию обещают взять, на нефтяные платформы! Тысяча долларов в месяц, представляешь?
Трижды ха-ха, милая Аннушка. А сын-то у тебядурак
Сашенька, ласково спросила я, скажи прямо: ты генетический кретин или это я тебя в детстве мало била?
Ничего не мало, ностальгически посуровел Саша. Я завтра контракт подписываю, и потом, я же не один, я же с па
Он осекся и выпучил глаза.
С кем«с па»? насторожилась я.
С па С парочкой ребят надежных еду, не столько объяснил, сколько, кажется, вывернулся он. Все, мать, я решил!
Тайны, смутные тайны бродили по моему некогда ясному дому: деньги уводили ребенка на мифические платформы в холодную Норвегию; поздняя страсть мужа к левым луям ошеломляла и обессиливала. Как так можно жить, вы понимаете? Нет? Вот и я не понимала и понимать-то уже не могла, не хотела и не собиралась, а потому свистящим шепотом продиктовала:
Паспорт твой мне в рукираз. Институт бросишьповешусь и по ночам являться станудва. Завтра с утра с Колей на дачу рамы мне привезтитри.
Как на дачу? ужаснулся вдруг Сашка. Рамы ошарашенно протянул он, тряхнул головой и затараторил:Ладно, мамочка, я больше не буду! Не беспокойся, я все привезу, не самой же тебе таскать. Да ты и не поднимешь, ты лучше дома отдохни.
Лопни мои глаза, не поняла я его!
Чего он испугался?
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью
Детей надо гнать, душить и давить. Тогда из них со временем может получиться нечто человекообразное.
Старшего моего, надежду и опору, после норвежского скандала как подменили. Рамы привез без напоминаний, правда, не с дачи, а с какой-то богатой свалки; после института опрометью мчался ко мне в центр, договорился как-то с мужиками, и они работали как звери, всегда опохмелившиеся, но никогда пьяные.
Работали, правда, хорошо, а про авансы даже не заикались. Иногда у меня даже возникало жутковатое ощущение: я что, за каменной стеной? Жить становилось не то чтобы не трудно, а как-то посильно, что ли
Я непозволительно расслабилась, отоспалась и даже стала слегка походить на женщину. Ну а что делает женщина, если ей не надо таскать охапки кирпичей? Конечно, она в бешеном азарте вьет гнезда и создает уют.
Достала я по дешевке очень миленькие столы, деревянные, под лак. Совершенно обворожительные такие столики купила. Они потрясающе смотрелись на фоне свежих голубых обоев под белоснежным потолком и отлично гармонировали с укрощенным линолеумом. Могла ли я к этаким столикам поставить темные полированные кровати? Нет уж, извините, никогда! Это противоречило моим правилам и чести. В малярийном бреду я бы этого не сделала, поэтому расшиблась в лепешку, обзвонила полстраны и на захудалой пригородной фабрике нашла невыносимой прелести деревянные кровати, легкие, прочные и с резными спинками. Когда я их привезла, все рты поразевали, честное слово, а Коля, узнав, за какой бесценок я их отхватила, вызвонил летчика Гришу. Доблестная авиация обрушила на меня все свое украинское обаяние, пытаясь разведать, где такие кроватки делают. Но я держалась насмерть: если из невинных персиков был сотворен вполне доброкачественный кайф и пару миллионов помимо варенья кореша наварили, то каких уголовных судорог они достигнут, торгуя кроватями? Гриша ходил за мной неотвязной тенью и скрежетал зубами. В конце концов он мне надоел смертельно и был приспособлен зачищать рейки наждачной шкуркой, чтобы не болтался под ногами без дела. Капитан исправно являлся на службу к девяти утра, шкурил на совесть, испускал голодные вздохи и время от времени взрыдывал: «Анна Серхевна, хде кроватками торхуют? Семья холодает»
Все было почти хорошо, только заветная тысяча все-таки поползла. Смета, как вы уже поняли, была какая-то ненормальная. Кроме рам пришлось бетонировать крыльцо, заменить косяки и, черт побери, все-таки двери. За материалами я опять сгоняла Александра на дачу, но они с Колей до нее опять не доехали и привезли превосходные доски со все той же феноменальной свалки. О подробностях я мудро не стала расспрашивать, рассудив: меньше знаюлучше сплю.
Со спальнями как раз и вышла закавыка: не хватало занавесок на окна и ковриков на стены. Мое беспокойство относительно занавесок понятно любомуведь нет ничего омерзительнее, чем голые, раздетые окна. Они абсолютно неуютны. А с ковриками, боюсь, вы можете меня не понять, пожать плечами и холодно заметить: ну ты даешь! Если тебе заказчик коврики не оплачивает, какого лешего ты будешь их оплачивать из собственного кармана? Ой, не хотелось мне их оплачивать! Ой, как не хотелось! Но выхода не было: всякий нормальный подросток, войдя в любую комнату, первым делом плюхается на кровать и упирается затылком в стену. Что станет с моими обоями несказанной красоты через месяц? Они засалятся! Испачкаются и погибнут.
Поэтому я купила здоровенную бухту бечевки, отменила своим барышням все развлечения, пообещала пару недель не придираться к текущей успеваемости, вручила им по вязальному крючку, и видели бы вы, какого убийственного шарма коврики и портьеры они соорудили посредством столбика с накидом! Девчушки вошли в азарт (наследственное, надо полагать), распатронили старую мужнину куртку, налепили на свои изделия аппликации и хором заявили, что больше учиться не будут, хватит у меня на шее сидеть, что отныне они меня берут на полное содержание и зарабатывают деньги производством и реализацией веревочных ковров с кожаными вставками.
Я умилилась, смахнула благодарную родительскую слезу, велела девицам учить уроки и отправляться спать, погрузила коврики в сумку и отправилась на место боевых действийуж очень хотелось посмотреть, как все будет выглядеть в полном дизайне и веревочном обрамлении.
Должна признаться, что это я, конечно, погорячилась. Сумка получилась неподъемной, но азарт гнал меня вперед, и в половине одиннадцатого вечера, когда я подняла свой груз со ступеньки эскалатора, в спине моей произошла очередная катастрофа. На этот раз я могла только идти, не отклоняясь ни на сантиметр от вертикали и даже не имея возможности сменить руку. Радикулит строго пресекал мои вялые попытки обрести свободу.
Я шла, привычно кляня себя за легкомыслие, воспринимая каждую неровность асфальта как личное оскорбление и с надеждой всматриваясь в здание центра, замаячившее на горизонте. Там были таблетки, там был телефон.
Вдруг идти мне стало некуда: я ползла в кольце несовершеннолетних фигур, и на меня смотрели два ножа.
Ну ты, сказала главная фигура, сумку и деньги!
В минуты опасности я иногда соображаю хорошо и быстро. Я поняла: останавливаться мне нельзя. Если я остановлюсь, меня потом трактор «Кировец» с места не сдвинет.
В кармане кошелек, ребятки, я оттопырила свободную руку, освобождая путь к карману и продолжая ползти прямо на нож. Только там две тысячи и жетон. А сумку берите, в ней как раз ваши вещи.
Хулиганы переглянулись.
Какие наши вещи?
Коврики ваши, чтоб их разорвало, ответила я, вплотную приблизившись к ножу. Убери нож, будь другом. Видишь, мне не остановиться.
Хулиган неуверенно опустил нож.
А почему?
Ковры зовут в неведомую даль, с чувством выразилась я и спросила:Ну что, долго мне ждать? Сумку-то берете или нет? Я что, так и должна ваши ковры таскать? и выползла за пределы разбойного кольца.
Народ, фланирующий по вечернему Питеру, сгинул куда-то; вокруг нас с хулиганами распростерлась мертвая зона. Юные грабители посовещались у меня за спиной.
А почему это ваши коврынаши? догнал меня делегат, выбранный для переговоров.
Ты их сначала потаскай с радикулитом в спине, а потом спрашивай, ответила я и, не выдержав, обрушила сумку на землю. У-уй!.. Видишь здание? Там для вас центр оборудуют, а в сумкековровые дорожки, вам под ноги стелить будем.
Кончайте заливать, неуверенно ответил делегат.
Пошли посмотрим, предложила я. Вы мне сумку дотаскиваете, а я вам центр показываю. Идет?
Делегат неуверенно посмотрел на главного.
А что, пацаны? Пошли приколемся! независимо решил он.
Я два раза предлагать не буду, предупредила я и поползла, бросив сумку на произвол судьбы.
Преследователи настигли меня уже у дверей центра и опустили сумку у моих ног.
Влезь, пожалуйста, в карман. Там у меня ключи в кошельке, попросила я главного хулигана. Если не трудно, открой дверь, а ключи и кошелек на место положи.
А чё тут трудного-то? покровительственно усмехнулся он, сосредоточился и богатырским движением руки отпер дверь.
Заходите, ребята, смотрите. Сумку можете распотрошить, если интересно, я добралась до стола, открыла ящик и проглотила сразу две таблетки. Вот. Этоваш центр, а вымои спасители. Просите, чего захотите.
Хулиганы притихли. Они стояли на пороге, разглядывая сияющие чертоги, потом опять о чем-то посовещались, всей толпой разулись и разбрелись по комнатам. Я сидела, прислушиваясь к уходящей боли.
Ко мне подошел главный хулиган.
Ну как? заинтересованно спросила я его. Нравится?
Стрёмно, одобрительно ответил он. Это самое а нас сюда пускать будут?
Почему же нет?
Очень уж клево. Значитдля взрослых или для своих пацанов делаете?
Меня как кипятком ошпарило. Боже мой, подумала я, бедный ты мой дитенок, всего-то и выучил за свои пятнадцать, что если красивото не для тебя! Господи, подумала я, сгрести бы вас всех в охапку, выстирать, высушить, выгладить, накормить да к делу приставить
Должны пускать, твердо ответила я. То есть что я говорю? Вас-то как раз пускать и будут. Я прослежу.
Это самое сказал главный хулиган. А можно мы тогда помогать будем?
Нужно! обрадовалась я. Давайте ковры повесим! Я от любопытства до утра не доживу, а сама не могу, спина болит. Меня Анной Сергеевной зовут, а тебя?
Кирпич, учтиво представился главарь банды.
Да мне собачьи клички ваши не нужны, зовут-то тебя как, бедолажка?
Витя, растерянно ответил Кирпич и, словно пробуя свое имя на вкус, повторил:Витя
Халява, сэр!
Вот, знаете ли, правильно говорят: каждый человеккузнец своего счастья. Толцыте, как написано, и отверзется. Смешное дело, я была почти счастлива, ведь из такой загаженной берлоги сотворили мы с Колей, с Васей и его мужиками, с Александром и девочками, а также с моими новыми друзьями, несовершеннолетними хулиганами, просто сказочной красоты подростковый центр. Это было чудо еще и потому, что неожиданно для меня самой после всех расчетов очищалось что-то около шести миллионов рублей. То есть с лихоимцами рассчиталась, центр построила и в накладе не осталась. Были основания предполагать, что на этот раз меня все-таки не Посадят. Что-то мне подсказывало: есть шансы, не посадят.
Позвонил Сергей:
Привет, как жизнь?
А я уже привыкла, что мне Такие Люди запросто звонят. Онне пролетарий, и яне вошь тифозная. На равных.
Спасибо, работаем. А ты как?
Да вот заехать к тебе собираемся с комиссией. На той неделе акты подписывать, так надо предварительно согласовать, недоделки-то всегда бывают. Так что, хохотнул он, готовь стол человек эдак на двенадцать.
Кто же не знает, что из всех искусств для нас важнейшим является обильная кормежка проверяющих инстанций? И вот в этом греха я не видела, потому что руководят у нас кто? Руководят у нас мужики. А что есть некормленный, голодный мужик? Некормленный, голодный мужик есть маньяк и упырь. Он глух к любым доводам рассудка.
К условленному сроку все было готово. В дальней комнате распростерся под хрустящей льняной скатертью стол, сервированный, с учетом соратника Коли, на четырнадцать персон (посуду я, естественно, стащила из дома). На кухне суетилась Лидочка, нанятая за полтинник для подай-принеси. На плите томно доспевала говядина с грибами и черносливом (необычайно эффектно и чрезвычайно недорого). Я размеренно метала на стол закуску: рулетики ветчинные с сыром «Чеддер», буженинку домашнюю с чесночком, огурчики маринованные, огурчики соленые с хрустом, огурчики свежие, яйца, фаршированные красной икрой, помидоры в желтоватой сметане, охотничьи колбаски, салат «Оливье» ведрами (а как без него?), салат с крабами, блюда заливного судачка, селедку, покрытую тончайшими кольцами лука, и зелень, зелень, зелень. Места для спиртного оставалось мало, но для начала удалось уместить четыре бутылки головокружительной «Изабеллы», триконьяка и тринастоящего «Мукузани». Водка и шампанское терпеливо ожидали выноса в холодильнике.
И я остановилась, и вспомнила вонючие социально-убогие дебри, и оглядела свои временные владения, и поняла я: это хорошо! То, что сделала я, хорошо! Я справилась, а сейчас последуют восхищения, награды и деньги.
Влетел Петька. Он курировал мой ремонт от районного богоспасаемого ведомства и потому раз в неделю аккуратно наведывался на кофе-коньяк.
Здорово, ты как?
Нормально, все готово. А что случилось?
Случилось! Ты хоть понимаешь, КТО к тебе едет?
Понимаю. Стадо голодных мужиков. Да не суетись ты, всех накормим и напоим. От меня отродясь еще никто голодным не уходил. Посмотри, Петь, как тебе ремонт, нравится?
Нравитсяне нравится, какая разница! Он прислушался. За окном тормозили машины. Всё, приехали. Ну, Анна, держись. Самого Ивана Павловича принимаешь. Об одном прошу: язык свой придержи и стихов никому не читай!
В коридоре послышались голоса. Я немедленно надела на лицо вежливую улыбку и приготовилась. Никто не входил, голоса стали громче и раздраженнее, потом затихли, и после непродолжительного молчания появились двенадцать мрачных человек во главе с Иваном Павловичем. Сергей, надувшись, брел сзади.
Здравствуйте, Анна Сергеевна, холодно сказал Иван Павлович, протягивая мне руку. Принимайте гостей.
Он брезгливо оглядел мой лучезарный холл.
Показывайте, скучно сказал он. Пойдемте, товарищи.
Что-то было не так. Может, их сначала покормить?
Иван Павлович, спросила я, а вы не хотите перекусить с дороги?
Разумное предложение, равнодушно согласился он. Чего уж тут смотреть? И так все ясно.
Прошу, я растерянно повела рукой в направлении стола. Проходите, пожалуйста.
Ладно, хоть это догадалась сделать по-человечески, прошипел на ходу Сергей. Про акты даже не заикайся. Завтра в десять у меня.
Начальственная толпа, рассаживаясь, потирала лапы, рассматривала наклейки на бутылках и одобрительно крякала; Лидочка сновала между кухней и столом, выстраивая шеренги запотевших бутылок водки.
Мне хотелось куда-нибудь спрятаться. Понимаете, не мог не нравиться этот центр. Он радовал всех, вызывая легкие, светлые улыбки и веселую нежность. Положенные Ивану Павловичу и Сергею трети я вполне грамотно и в срок обналичила, ручки мои они целовали, в вечной дружбе клялись Что им не нравится?