В скором времени остров, на котором ничего не было, растаял за линией горизонта.
Младенец оглядел фрегат самым внимательным образом, осмысленно измерил глазом расстояние между мачтами, выпростал из-под одеяла ручонку, обвёл всё вокруг пальчиком и сказал своё первое слово:
Лавр!
Подумавши, добавил:
Георгиевич!
Ну, едрить твои котелки! закричали матросы. Ну его к едрене фене! Какой смышлёный несмышлёныш!
Сэр Суер-Выер всё ещё не мог прийти в себя, и мне пришлось взять на себя инициативу. Я поприветствовал малютку изысканным поклоном и сказал:
Господин Ю! Каким образом вы угадали название фрегата?
Младенец трезво оглядел меня и отчётливо вымолвил:
Дураку ясно, что это не крейсер «Аврора». Расстояние между мачтами указывает, что это и не фрегат «Паллада». Остаётся одно«Лавр Георгиевич».
Блестящее браво! сказал я. Позвольте ещё один, но, извините, не совсем скромный вопрос. Так вот, задолго до вашего появления на борту мы поспорили, какого рода буква «Ю». Хотелось бы узнать ваше мнение.
Можете меня развернуть, сказал молодой господин.
Мне стало неловко, и сэр Суер-Выер неодобрительно повёл плечом.
Ну, тогда я сам развернусь, сказал младенец. Гипотезу надо доказывать. Тут дело научное.
Он развернулся, и все увидели, что в своё время я был неукоснительно прав.
Очень хорошо, сказал мудрый Суер, я проиграл в споре. Однако любопытно, верно ли мой друг определил род и других гласных.
С точностью до гранулы миллиграмма, подтвердил милейший господин Ю. Но мне и самому любопытно, продолжал он, сумеет ли наш друг определить и род всех согласных?
Не думаю, что сейчас время подобных рассуждений и определений, заметил Суер-Выер. Согласитесь, мы только что нашли вас там, где ничего нет. Вас породило Нечто, а мы тут болтаем о звуках и о буквах. Нам бы сейчас задуматься о Великом Нечто, о Конце и, конечно, о Начале.
В Начале было Слово, улыбнулся младенец, а в Конце, очевидно, Слова уже не будет. Но об этом мы ещё подумаем позже, а Слово, как известно, состоит из звуков, которые изображаются буквами. Не так уж важно, но любопытно определить род гласных и согласных звуков. Начинайте же, дорогой мэтр, а мы послушаем. Вначале только запретите матросам курить эти противные гаванские сигары из города Калязина.
Чугайло растолкал сигары по матросам, и я начал:
Поверьте, я не тороплюсь. Всё, что я скажу, это плоды долгих размышлений и тщательного взвеса на весах подсознания, сознания, знания и умения подмечать невидимое. В принципе я могу определить род букв, как латинских, так и американских, но сейчас речь идёт о буквах славянских, принятых в современном русском языке, определение рода которых я и предлагаю:
Бмужского рода,
Вженского,
Гсреднего,
Дмужского,
Жженского,
Зженского,
Кмужского,
Лженского,
Мженского,
Нсреднего,
Пмужского,
Рсреднего,
Сженского,
Тмужского,
Фсреднего,
Xженского,
Цсреднего,
Чсреднего,
Шженского,
Щмужского.
Очень и очень много спорного, сказал сэр Суер-Выер. Почему «X» женского рода? В чём дело? Почему «Щ» мужского, когда видна явная баба? Не понимаю, не принимаю, требую массу уточнений и дополнительных доказательств. Нужна настоящая проверка!
Извините, сэр, но как-то неловко задирать буквам юбки. Я слышу и читаю их рисунок.
Младенец господин Ю засмеялся и так говорил:
В русском алфавите осталось только два знака, нерастолкованных вами. Это твёрдый и мягкий знаки. Скажите, пожалуйста, какого они рода?
Дело проще пареной репы. Твёрдый знакженского, а мягкиймужского рода.
Браво! воскликнул младенец-господин. Позвольте закончить дело таким философским пассажем: правы все мы, так или иначе воспринимающие букву-звук, для кого онасреднего, для когоженского, для когомужского рода. В этом истина. Каждая буква несёт в себе единство трёх родов, триединство. Все три рода в одной букве! Поэтому-то каждая буквагениальна! А теперь давайте займёмся тем, для чего созданы буквы.
Чем же это? Чем? спрашивал поражённый нашей философией старпом.
Буквы созданы для того, чтоб ими играть. Давайте поиграем: пусть каждый член экипажа назовёт свою любимую букву.
А! ахнул старпом. Он отделался первым и свободно вздохнул. Кроме того, ясно было, что эта открытая буква соответствует его прямой натуре. За ним покатились и остальные буквы и персонажи, пока не доехали до «З». Никто не решался её полюбить. Я даже не знаю почему. Какая-то заминка в подсознании.
Зе, заявил наконец матрос Зализняк.
И, икнул механик Семёнов.
Й, икнул вслед за ним и Хренов.
Вот это уже совсем непонятно, сказал Суер-Выер. С чего это вы, Хренов, любите «и» краткое?
А что, разве нельзя, кэп?
Можно, но непонятно. Объяснитесь.
Видите ли, кэп. Я эту букву обожаю, потому что с неё ничего никогда не начинается. С других букв как начнут, как поедут, а тут всё спокойно, душа не болит.
Прекрасно, сказал капитан, но доиграем в другой раз. Меня интересует, что делать с этим младенцем. Надо найти ему место. Кем он, собственно, будет числиться?
Юнгой! крикнул младенец.
Да, друг, сказал Суер, обнимая меня, когда НЕЧТО породило младенцаэто было гениально! И даже пока он рассуждал на своём уровне, всё было неплохо. Но вот он превращается в юнгу! Нечто породило юнгу! Кошмарный сон! Вот она, настоящая пониженная гениальность! НЕЧТОи вдруг какой-то юнга, фырк, бырк, тюрк, шурк, кунштюк. О горе нам! НЕЧТО порождает нечто!
Главы LVLVIКрюк
Младенец-господин-юнга-Ю соскочил с бочки, сбросил одеяло и, оказавшись нагим, заявил:
Я наг, сэр! Где ваш кастелян?
Спился! гаркнул Чугайло.
И где теперь?
Утопили!
Подать ему тельняшку и штаны, приказал старпом.
Боцман сбегал в рундук, притащил тельняшку, усевшую после многотысячных стирок, и выполосканные до предела брюки клёш.
Младенец облачился, превратился в юнгу и тут же принялся скакать и летать, как воробушек, по мачтам.
Какое счастье! кричал он. Теперь я юнга! Я всю жизнь об этом мечтал! Быть юнгой на таком великом корабле, как «Лавр Георгиевич», под водительством сэра Суера-Выера! Гениальная судьба для молодого человека! НЕЧТО породило юнгу! Пусть оно и дальше порождает юнг, кассиров, трактористов и парикмахеров. Впрочем, вы немного ошиблись, капитан. Меня породило не НЕЧТО. Мою маму зовут Гортензия, а вот папа действительно неизвестен. Не знаю, где папа, не знаю. Может быть, и найдётся на островах Великого Океана!
Госпожа Гортензия говорила, что вы на острове цветущих младенцев, а мы обрели вас совсем в другом месте.
Вы знаете, сказал юнга, эти цветущие младенцы обрыдли мне до невозможности! Толстощёкие и круглопузые, вечно они ссорятся из-за трёхколёсных велосипедов, я и перебрался в другое место. К тому же я был там самым худосочным и слабеньким. Они все обжираются самым бессовестным образом, едят всё подряди колбасу, и сардельки, курятину и сыр пошехонский, а мне всё капуста отварная, овсянка да овсянкааллергия, сэр, диатез.
Странно даже, что у такой могучей мамаши столь худосочное дитя, заметил Суер.
Вы имеете в виду шесть грудей? засмеялся мальчик. Ну и что? Ведь в них содержится только смысл, а вовсе не здоровье.
Какой же смысл?
Ну, в данном случае:
РАЗУМ,
ДОБРОДЕТЕЛЬ,
ВЕЗЕНИЕ,
ПРЕДВИДЕНИЕ,
ОСТОРОЖНОСТЬ и, к сожалению,
ТРУСОСТЬ.
Увы, последняя, шестая грудь немного меня разочаровала, да ещё эти цветущие младенцы здорово напугали своими игрушками и криком, а так, в остальном, я в порядке.
Странно, сказал капитан. Какие необычные качества. А где же ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ?
У меня их нету, просто ответил юнга. К тому же вовсе не у всех они встречаются. Большинство вскормлены двугрудыми мамашами, так что в каждом человеке есть всего два качествау всех разные, но всего два. Не буду называть имён, но и здесь, у вас на борту, я наблюдаю людей, в которых соединяются порой самые разные и странные качества:
в одномЖАДНОСТЬ И ЛЮБОПЫТСТВО,
в другомБЕДНОСТЬ И ПОРОК,
в третьемГЛУПОСТЬ И ВОЗВЫШЕННОСТЬ ДУШИ,
в четвёртомЛЮБОВЬ И МЕЛОЧНОСТЬ,
в пятомПРОЦВЕТАНИЕ И КРЮК.
Гм, гм, гм, прервал капитан. Крюк?
Именно крюк.
Но крюкэто не качество, это предмет.
Предмет? Какой предмет?
Вы что, никогда не видели крюк?
Не видел, только чувствовал в других.
Боцман, покажите юнге крюк.
Извините, сэр, подскочил Чугайло, какой крюк?
Всё равно какой-нибудь крюк, да и подцепите на него что-нибудь.
Чем подцепить, сэр?
Чёрт вас побери, чем угодно, лебёдкой, краном, провались пропадом!
Боцман заскакал по палубе, двигая подзатыльниками направо и налево:
Живо! орал он. Тащите сюда крюк! Шевелись, скотина!
Матросы забегали по судну в поисках крюка. Найти им, кажется, никакого крюка не удавалось.
Извините, сэр! задыхаясь, крикнул боцман. Крюка нету!
Как это нету?
Нигде нету, сэр!
Тут боцман подскочил к матросу Вампирову и врезал ему по зубам:
Где крюк, сука?
Да не брал я, не брал!
А кто брал? Говори!
Не скажу, процедил Вампиров.
Боцман уж и скакал, и орал, и дрался, сулился рублемматрос молчал.
Пытать его! орал боцман. Тащите скуловорот!
Пусть кэп прикажет, сказал наконец матрос. Тогда скажу.
Говорите, матрос, приказал Суер-Выер. Кто взял крюк?
Извините, сэр, но это вы взяли.
Я? изумился капитан. Когда?
Две вахты назад, сэр. Я как раз драил рынду, когда вы выскочили из каюты с криком: «Я вижу истину!» Схватили крюк, привязали его на верёвку и стали шарить в волнах океана и сильно ругались.
Не может быть, сказал Суер. Я ругался?
Сильно ругались, сэр! «Никак не подцепляется, зараза!» вот вы что говорили. А я ещё вас спросил, что вы подцепляете, а вы и сказали: «Да истину эту, ети её мать!» Так и сказали, сэр!
Сэр Суер-Выер мрачно прошёлся по палубе.
Все по вахтам! приказал он.
Грознее тучи ходил капитан, и я не знаю, чем бы кончилось дело с этим крюком, если б вперёдсмотрящий Ящиков не крикнул вдруг:
Земля!
Глава LVIIНазвание и форма
Две крутобёдрые скалы выросли вдруг перед нами из кромешных пучин.
Валунный перешеек объединял их в одно целое, но волны, набегая, то и дело разъединяли их. То соединят, то разъединят, то соединят, то разъединят
Какой-то остров соединений и разъединений, хмыкнул Хренов. Всё это напоминает мне простую коно
Хватит, Хренов, резко прервал капитан. Никого не интересует, что это вам напоминает. А если потомкам будет любопытно, что именно мичман Хренов называет «простой коно», пусть сами догадываются.
Пристать к этому острову, состоящему из двух скал, было невозможно. Разбиваясь о каменные подошвы, волны рокотали как-то особенно, и казалось, что они толкуют о чём-то, бормочут и разговаривают.
Наш корабельный священник Фалл Фаллыч, которого матросы по простоте душевной называли чаще Пал Палычем, умиленно вслушивался в смысл гортанной морской речи.
Вот-вот запоют, родимые, шептал он, ангельские песни Капитан, вы столько понаоткрывали островов, а я всё в кают-часовне, из кают-часовни в кель-каюту, разрешите и мне открыть вот этот остров и дать ему название.
Вообще-то, батюшка, сказал капитан, ваше возникновение несколько неожиданно. Мы даже и не подозревали, что вы на борту. Но раз уж вы возниклиоткрывайте, мы не возражаем. Но назвать остров пока трудно. Мы не знаем, кто на нём живёт и что вообще здесь происходит.
Это не важно! сказал Фалл Фаллыч. Я по наитию!
Валяйте, батя, сказал капитан.
Это очень просто, сказал Фалл Фаллыч. Назовём его ОСТРОВ РАЗГОВОРА ДВУХ РАВНОАПОСТОЛЬНЫХ БРАТЬЕВ С НЕБОМ.
Шикарно, сказал капитан. Тонко и умно, но не длинновато ли? И где вы видите равноапостольных братьев?
Да вот они, две эти вечные скалы. Они и объясняются с Небом посредством бурления вод, рокота пенных волн, пения звонкой гальки.
И вы уверены, что они разговаривают с Небом? А может, между собой?
Фалл Палыч прислушался, вытянув шею к равноапостольным скалам.
Они толкуют о любви и вере, сказал он, о страсти и грехе. В их речах звучит очень много философских размышлений. Да, они говорят между собой, но Небо их слышит!
Назовите просто: ОСТРОВ РАЗГОВОР.
А насчёт равноапостольных братьев?
Опустите, батюшка, от греха, да и не поймёшь, кто тут из них Кирилл, кто Мефодий.
Разговор, сморщил носик Пал Фаллыч. Фю, фю Диалог! Вот слово! Где мой жезл?
Длиннющий жезл с вострым наконечником и набалдашником, украшенный золотом и каменьямислава богу, не крюк! быстро нашёлся и с поклоном был подан служителю культа.
Надо сказать, что к этому торжественному моменту на палубе собралась вся команда. Все с интересом ожидали, как наш поп станет нарекать и открывать остров.
Слушай меня, о Остров! сказал Фалл Фаллыч и возложил с борта на берег свой могучий жезл. Нарекаю тебя: ОСТРОВ ДИАЛОГ. А вы, о Скалы, говорите между собой о вере и страсти, о добропорядочности и о вечном блаженстве, о высокой нра
Хорош, прервал священника капитан. Хватит, батя, нареклии достаточно, и закончим на высокой нра и пускай потомки думают, что это такое. Название «Остров диалог», конечно, никуда не годится, и мне придётся из всей вашей речи вычленить действительно сильное название. Итак, этот остров называетсяОСТРОВ ВЫСОКОЙ НРА
Глава LVIIIДрама жизни
Между тем на левой скале что-то заскрипело, открылась дверь из пещеры, и на свет божий вышел человек в брюках с карманами и в пиджаке без карман.
Он стал потягиваться,
крякать,
зевать,
протирать очи,
икать,
чесаться по всему телу и в затылке,
хлопать себя по лбу,
ковырять в носу,
хвататься за сердце с криком: «Корвалолу!»,
сморкаться,
чихать,
пердеть так, что с гор срывались камни,
и выделывать разные прочие номера и коленца.
Мы только надеялись, что он не заблюет, но он вполне скромно поссал в пролив.
Короче, человек этот не был похож на равноапостольного брата, потому что явно был с похмелья. Даже с борта нашего фрегата чувствовался могучий запах прерванного сном богатырского перегара.
На другой же скале, как раз напротив, открылась другая дверь, и новый из пещеры явился человек. У этого карманов на брюках не было, карманы были на клетчатом жилете, а в руках он держал рентгеновский снимок, который с интересом разглядывал против солнца.
Ты ль это предо мною, Гена? крикнул Похмельный.
Гена не отвечал.
Рентгеновский снимок занимал его внимание чрезмерно. Гена хмыкал и прищуривался, разглядывая его, шептал себе под нос: «Ой-ёй-ёй!», детально изучал какие-то детали и хватался иногда за свои собственные кости. Глянет на снимок, почешет во лбуи хвать за ту самую кость, что увидел на снимке.
Ты ль это предо мною, Гена?
Гена молчал, нервно трогая берцовую свою кость. Она его чем-то явно не устраивала, то ли величиной, то ли прочностью.
Ты ль это предо мною, Гена? яростно уже закричал Похмельный, и только тут Гена оторвался от плёнки.
Да, это я, ответил он. Иду с рентгена.
И тут перед нами была разыграна величайшая драма жизни, которую возможно записать только в драматических принципах письма. То есть вот так:
Басов и Гена
(пьеса)
Басов. Ты ль это предо мною, Гена?
Гена. Да, это я. Иду с рентгена.
Басов. Туберкулёз?
Гена. Да нет, пустяк.
Ходил просвечивать костяк.
Вот погляди на плёнку эту.
Что видишь?
Басов. Признаки скелету!
Ужели этот строй костей
Твоих вместилище страстей?
Гена. Да, это так!
Зимой и летом
Я этим пользуюсь скелетом.
Басов. Ну, друг, с такою арматурой
Широкой надо быть натурой!
Пойдём в киосок «Вина-Воды»,