Э-ке-ке! засмеялся Жипцов. Под окияном тоже мать-сыра-земля. Под окияном и приползём: хушьв Мытищи, хучьв Таганрог. Мы на это скорые. Конечно, далеко ползть бывает неохота, ноприходится. Мы-то больше по Расее ползаем, у нас там все свои всходы и выходы.
Приползём, вставил Дыбов, и рачительно спрашиваем, это кого Жилдобин укажет А ему-то сверьху говорят.
Кто же сверху-то?
А это кто про нас на бумагу записывает, пояснял Жипцов. Кто-тоне знаю фамилиезаписывает всё и про тебе, и про мене. Вот ты, скажем, скрал, или задавил коговсё записано, или заложил когоопять записано. Про нас всё пишется. После бумаги эти, как водится, обсуждают, протрясают, кому чего и как, и Жилдобинуприказ. А уж он нас наставляет, куда ползть и о чём спрашивать. Так что мы заранее знаем, за кем что числится. Некоторые дураки и в могиле отнекиваются, мол, я не я и кобыла не моя, но тут уж Дыбову равных нет, старый кадрафгангвардеец.
Да я это, провещился Дыбов, так-то ничего ну а если, так чего ж? Надо Осушение рюмки тоже ведь всё по традициям молоки сладкие а иначе как фортификация, так-то.
Значит, людям и в земле покоя нет, задумался старпом.
Э-ке! Да разве это люди? Ты служи старательно! Пей в меру, докладай когда чего положено. А то зачали храмы рушить да не своё хватать, а после и думают, в земле спокой будет. Нет, не будет и в земле спокою.
Да ладно тебе, сказал Дыбов, чего там ну всякое бывает вот только селёдок с тремя молоками не бывает но, конечно, на то мы и приставлены, чтоб следить во земле а без нас какой же порядок?.. формальность одна и неразбериха, кто чего и как
Скажите, пожалуйста, господа, печально проговорил сэр Суер-Выер, ответьте честно: неужели за каждым человеком чего-нибудь и водится такое, о чём допрашивать и в могиле надо?
Ишь ты ухмыльнулся Дыбов, стесняешься а ты не тушуйся мы, конечно, сейчас рюмку осушаем, но если уж нас к тебе пошлют
Да нет, успокоительно мигнул Жипцов. Иной, если сознаётся и греха невеликие, так простопод микитки, в ухои валяйся дальше, другомузубы выбьешь. Бывают и такие, которым сам чекушку принесёшь, к самым-то простым нас не посылают, там другие ползут. Там у них своя арифметика. Чего знаемтого знаем, а чего не знаем про то но бывает, и целыми фамильями попадаются, прямо косяком идут: папаша, сынок, внучик, а там попёрли племяннички, удержу нет, и всё воры да убивцы. А сейчас новую моду взяли: гармонистов каких-то завели. Ужас, к которому ни пошлютгармонист.
Много, много нынче гармонистов, подтвердил и Дыбов. Ух, люблю молоки!
Но это не те гармонисты, что на гармони наяривают да частушки орут, а те, что гармонию устраивали там, наверху. Нас-то с Дыбовым ко многим посылали мы уж думали, кончились они, ан нет, то тут, то тамопять гармонист.
К этому моменту разговора мы осушили, наверно, уже с дюжину бутылок, но и тема была такая сложная, что хотелось её немного разнообразить.
Стюк-стюк-стюк-стюк послышался вдруг странный звук, и мы увидели за стеклом птичку. Это была простая синица, она-то и колотила клювиком об стекло.
Ух ты! сказал Дыбов и залпом осушил рюмку.
Ну вот и всё, кореша, сказал и Жипцов, надевая кепку. Спасибо за конпанию. Это Жилдобин.
Это? вздрогнул лоцман, указывая на синицу.
Да нет, успокоил Жипцов. Это птичка, от Жилдобина привет.
Рожу зря мыли ворчал Дыбов, морду скребли Ладно И они прямо с табуретов утекли в погреб.
Глава LXXXIБескудников
Ну вот и открыли островок, мрачно констатировал Суер. Вот с какими упырями приходится пить.
Бывало и другое, кэп, сказал я. Бывало, чокались и с их клиентами.
Ну и рожи, сказал Кацман. А брови-то, брови! Такими действительно только землю буровить.
Чу! сказал Пахомыч. Чу, господа прислушайтесь из погреба.
Из-под крышки погреба, которую Жипцов с Дыбовым второпях неплотно прикрыли, слышались односложные железные реплики, судя по всему указания Жилдобина. Речь шла о каком-то, который многих угробил, потом говорилось, как к нему подползти: «от Конотопа возьмёте левее, увидите корень дуба, как раз мимо гнилого колодца», слышно было неважно, но когда Жипцов дополз, стало всё пояснее. Слушать было неприятно, но
Ну и ты что же? спрашивал Жипцов, чиркая где-то далеко спичкой и закуривая. Всех-всех людей хотел перебить?
Всех, отвечал испытуемый. Но не удалось.
А если б всех уложил, к кому бы тогда в гости пошёл?
Нашли время по гостям ходить. Уложил бы всех и сидел бы себе дома, выпивал, индюшку жарил. Но вот видите, не успел всех перебить. Расстреляли, гады. Лежу теперь в могиле, успокоился.
Э-ке-ке, сказал Жипцов. Неужто наверху ещё расстреливают? А я и не знал. Но тебе это только так кажется, что ты успокоился. Вслед за мною-то ползёт Дыбов.
А что Дыбов?
Ничего особого Дыбов как Дыбов Как твоё фамилие-то? Ваганьков? Востряков? Ага Вертухлятников так вот, господин Вертухлятников, за ваши прегрешения и убиения живых человекова убивали вы и тела, и души в районах Средней Азии и Подмосковьявам полагается разговор с господином Дыбовым Толя? Ты чего там? Ползёшь?
Да погоди, послышалось из недр. Тут одному попутно яйцо нафарширую а кто там у тебя?
Да этот, по бумагам Вертухлятников
Ты его пока подготовь, оторви чего-нибудь для острастки
Вдруг там под землёй что-то захрустело, заклокотало, послышался грохот выстрела и крик Жипцова:
Брось пушку, падла, не поможет!
Чего там за шум? спросил Дыбов.
Да этот в гроб с собой браунинг притащил, отстреливается да в кого-то из родственников попал, а тотповешенный умора, Толик! Ползи скорей, поглядишь.
Погоди, сейчас венский кисель закончу, а ты червяков-то взял?
Взял.
Да ты, небось, только телесных взял. А задушевных взял червяков?
С десяток.
Напусти на него и на его потомство.
На потомство десятка не хватит.
А брал бы больше. С тобой, Жипцов, выпивать только хорошо, а работать накладно. Всё самому делай. Ты только допрашиваешь, а мнев исполнение приводи. В другой раз побольше бери задушевных червяков,
а также
сердечно-печёночных,
херовых-полулитровых,
аховых,
разболтанных,
пердоколоворотных
по полсотни на клиента,
по два десятка для потомства по линии первой жены,
два десятка по линии потомства последней жены,
по десятку на промежуточных, если таковые имеются
Моя фамилия Бескудников! взвыл вдруг испытуемый. Бескудников! Я лёг вместо Вертухлятникова! Не я убивал! Он! Дал мне по миллиону за кубический сантиметр могилы! По миллиону! Ну, я и взял! А он-то ещё по земле ходит!
Что ж ты, падла, и под землёй прикидываешься? Из погреба послышались такие звуки, как будто с трактора скидывали брёвна. Слышь, Дыбов! Это Бескудников. Что там про него записано?
Погоди послышался тяжкий вздох Дыбова. Передохну мне тут такая сволочь попалась, жалко, что его не сожгли, прошёл бы по молекульному ведомству, сунули бы в бонбу Бескудников, говоришь? А-а. Его тут давно ждут. Большая гадина. Что говоритвсё врет. Он родился в тысяча девятьсот
Хватит, сказал вдруг наш капитан сэр Суер-Выер и захлопнул крышку погреба. Открыли остров, но закроем люк. Думаю, что все эти беседы под землёй проходят однообразно и кончаются одинаково, иначе на это дело не брали бы таких долдонов, как Дыбов.
Пора на «Лавра», сказал старпом. Хочется напоследок осушить ещё рюмочку, да не знаешь, за чьё тут здоровье пить. За хозяев как-то не тянет.
Можно выпить за здоровье лоцмана, предложил вдруг я.
За меня? удивился Кацман. С чего это? Почему? Это чтонамёк на что-нибудь? Зачем ты это сказал?? Нет-нет-нет! Не надо за меня пить!
Ну ладно, сказал я, выпьем тогда за старпома.
Что же это ты так сразу от меня отказываешься? обиделся Кацман. Сам предложилсразу отказался. Так тоже не делают.
Ну давай вернём тост, выпьем за лоцмана.
Да не хочу я, чтоб за меня пили! С чего это?!?
Слушай, сказал я, скажи честно, чего ты хочешь?
Молоки селёдочной, сразу признался Кацман. Бело-розовой. Да её всю Дыбов засосал.
Глава LXXXIIЛик «Лавра»
Средь сотен ошибок, совершённых мною в пергаменте, среди неточностей, нелепостей, умопомрачений и умышленных искажений зияет и немалый пробелотсутствие портрета «Лавра Георгиевича».
То самое, с чего многие описатели плаваний начинают, к этому я прибегаю только сейчас, и подтолкнули меня слова нашего капитана:
Что-то я давно не вижу мичмана Хренова.
Да как же, сэр, ответил старпом. Вы же сами сослали его за Сызрань оросительные системы ремонтировать.
Капитан в досаде хлопнул рюмку и попросил призвать мичмана поближе, а я решился немедленно всё-таки описать наш фрегат. Верней, совершить попытку невозможного, в сущности, описания.
Как всякий парусный фрегат, наш любимый «Лавр Георгиевич» был статен, величав, изыскан,
фееричен,
призрачен,
многозначен,
космично-океаничен,
волноречив,
пеннопевен,
легковетрен,
сестроречен
и семистранен.
Никогда и никто и никаким образом не сказал бы, глянув на «Лавра Георгиевича», что этосоздание рук человеческих. Нет! Его создало всё то, что его окружало, океан, небо, волны и облака,
ветер и альбатросы,
восходящее солнце и заходящая луна,
бред и воображение,
явь и сон,
молчание и слово.
Даже паруса или полоски на матросских тельняшках были его авторами никак не менее, чем человек, который в эту тельняшку вместительно помещался.
И в лоб, и анфас, и в профиль наш фрегат смотрелся как необыкновенное явление природы и вписывался в наблюдаемую картину так же естественно, как молнияв тучу, благородный оленьв тень далёких прерий, благородный лаврв заросли катулл, тибулл и проперций.
Три мачтыФок, Грот и Бизань, оснащённые пампасами и парусами, во многом определяли лик «Лавра» и связывали всё вокруг себя, как гениальное слово «ДА» связывает два других гениальных слова«ЛЕОНАРДО» и «ВИНЧИ».
Тремя главнейшими мачтами облик «Лавра», однако, не исчерпывался, и наш капитан сэр Суер-Выер, когда имел желание, добавлял к ФокуСтрот, ко ГротуЭск, с Бизанью же устраивались ещё большие сложности.
Если капитан хотел кого-то наказать, он ссылал куда-нибудь на сенокос или на уборку картофеля именно за Бизань, а если этого ему казалось мало, ставил тогда за Бизанью дополнительную мачтуРязань, а если уж не хватало и Рязани, ничего не поделаешьСызрань.
Высоту мачт с самого начала мы решили слегка ограничить, могли их, конечно, удлинить, но до каких-то человеческих размеров, ну, короче, не до страто же сферы. Что до подводной части, тоже немного игралитуды-сюды, чтоб на рифы не нарваться. Вот почему ватерлиния всё время и скрипела. Ну да мы её смазывали сандаловым спиртом, мангаловым мылом, хамраями, шафраном и сельпо.
Ну так что там Хренов? спросил капитан. Почему не видно его?
Никак не может из-под Сызрани выбраться, доложил старпом. Дожди, дороги размыло, грязи по колено.
Ну ладно, сказал наш отходчивый капитан. Разберите пока что Сызрань, а заодно и Рязань, только Бизань не трогать.
Матросы быстро выполнили все команды, и мичман Хренов оказался в кают-компании, весь в глине, небритый, в резиновых сапогах.
А восемь тыщ они мне так и не отдали, сказал он неизвестно про кого, но, наверно, про кого-то под Сызранью.
Глава LXXXIIIНекоторые прерогативы боцмана Чугайло
После острова особых веселий капитан наш ни за что не хотел открывать ничего нового.
Утомление открывателя, объяснял он, полулёжа в креслах. Повременим, передохнём, поплаваем вольно.
Но поплавать вольно нам особенно не удавалось, потому что всё время мы натыкались на острова самые разнообразные, как в прямом, так и в переносном смысле.
Ну вот, скажем, в прямом смысле наткнулись мы на остров, на котором двигательную любовную энергию превращали в электрическую.
Это что ж, половую, что ли? спросил вдруг тогда боцман Чугайло.
Да что вы, ей-богу, боцман, недовольно прервал старпом. Сказано: двигательную любовнуюи хорош!
Да, так вот у каждого домика там, на этом острове, стоял врытый электрический столб, на котором висел фонарь. Кой-где фонарики светились вовсю, где тускло мерцали, а где и не горели вовсе.
Это уж такой практицизм, что дальше некуда, неудовольствовал сэр Суер-Выер. Нет для них ничего святого. Не стану открывать этот остров.
Но всё-таки, капитан, допытывался изящный в эту минуту лоцман, если б вы открыли остров, то в какой бы домик вошли?
Где фонари горят! влез неожиданно боцман Чугайло. Чтоб горели ярче! Люблю свет! Долой тьму!
Боцман! прикрикнул старпом. Замри!
Да нет, мне просто интересно, оправдывался Чугайло, как они её превращают, системой блоков или приводными ремнями?
А я бы пошёл туда, где не горит, внезапно сказал мичман Хренов.
Это ещё почему же? спросил Суер, недовольный, кажется, тем, что слишком рано вызвал мичмана из-под Сызрани.
Объясняю, кэп, с некоторой фамильярностью сказал мичман. Там, где не горит, там, скорей всего, выпивают. Выпили бы по маленькой и фонарик зажгли.
Эх, молодость, отвечал на это сэр Суер-Выер. Как для вас всё просто, всё ясно. А ведь настоящая любовь должна мерцать манить издали, внезапно загораться и снова тлеть, то казаться несбыточной, то ясной и доступной как светлячок звёздочка бабочка
Сэр Суер-Выер слегка размечтался, в глазах его появилось было впрочем, ничему особенному появиться он не позволил.
Остров открывать не будем, твёрдо сказал он. Я вовсе не уверен, что мы кому-нибудь там нужны. Да нас просто-напросто и на порог не пустят. Полный вперёд!
Эх, жалко! плюнул боцман. А мне так хотелось ну хоть бы часть своей половой энергии превратить в электрическую.
А потом попался нам остров ведомых Уем. И мы даже вначале не поняличто это за такое?!?!
Вошли в бухту, шарахнули по песку салютомвдруг на берег вылетают с десяток непонятных каких-то фигур. Вроде люди как люди, а впереди у них что-то вроде пушки на колёсах приделано.
Вы кто такие? они орут. Откуда?
А вы-то кто? боцман в ответ орёт.
А мыведомые Уем.
Чего-чего? говорит боцман. Ничего не ясно! А это что за штука, впереди-то у вас приделана?
А это и есть Уй! островитяне орут. Куда прикажеттуда и бежим.
Неужто удержаться не можете?
Не можем.
Капитан, недовольно сказал тут лоцман, почему вы отдали боцману прерогативу разговора с этими ведомыми Уем?
Да пусть берёт себе эту прерогативу, сказал капитан. Мне ещё только этой прерогативы не хватало.
Эй, ребята, орал по-прежнему боцман, держа свою прерогативу. А почему Уй-то ваш вроде пушки?
Да как почему? Стреляет!
Тут какой-то из Уев на берегу заволновался, куда-то нацелился, и вдруг все островитяне унеслись вскачь, ведомые своими Уями.
Уй-ю-юй! кричали они.
Всё это напомнило мне весенний московский ипподром, гонку орловских рысаков на таратайках.
Короче, и этот остров сэр Суер-Выер решил не открывать.
Не понимаю, в чём дело, сэр, сказал я. Я бы всё-таки открыл этот островок, немного пообщался с туземцами.
Тебе-то это зачем?
В интересах пергамента. Всё-таки остров ведомых Уем, это могло бы привлечь к пергаменту внимание прессы и пристальный общественный интерес.
А вдруг да под прицелом этих чудовищ окажется кто-нибудь из экипажа или, не дай бог, сам фрегат, разнесут же в щепки своими Уями.
Да что вы говорите! Помилуйте, сэр! Фрегат вряд ли может быть предметом любопытства такого рода.
Кто знает, друг, ответствовал капитан. Я всё должен предусмотреть. Лично я встречал человека, которого приводила в неистовство выхлопная труба немецкого автокара «мерседес-бенц».
Под газом или без? спросил неожиданно боцман Чугайло.