Перестаньте сокрушаться, Калий, улыбнулся капитан. Гениальность, даже и пониженная, всё-таки гениальность. Радоваться надо. Почитайте теперь вы, а мы оценим вашу гениальность.
Извольте слушать, поклонился поэт.
Ты не бойся, но знай:
В этой грустной судьбе
На корявых обкусанных лапах
Приближаются сзади и сбоку к тебе
Зависть, Злоба, Запах.
Напряжённое сердце держи и молчи,
Но готовься, посматривай в оба:
Зарождаются днём, дозревают в ночи
Зависть, Запах, Злоба.
Нержавеющий кольт между тем заряжай,
Но держи под подушкой покаместь.
Видишь Запахпо Злобе, не целясь, стреляй,
Попадёшь обязательно в Зависть.
Не убьёшь, ностреляй!
Не удушишьдуши!
Не горюй и под крышкою гроба.
Поползут по следам твоей грустной души
Зависть, Запах, Злоба.
Бог мой! сказал Суер, прижимая поэта к груди. Калий! Это гениально!
Вы думаете? смутился Оротат.
Чувствую! воскликнул Суер. Ведь всегда было «ЗЗЖ», а вы создали три «З». Потрясающе! «Зависть, Злоба, Жадность» вот о чём писали великие гуманисты, а вы нашли самое ёмкое«Запах»! Какие пласты мысли, образа, чувства!
Да-да, поддержал капитана лоцман Кацман. Гениально!
А не пониженно ли? жалобно спрашивал поэт.
Повышенно! орал Чугайло. Всё хреновина! Повышенно, Колька! Молоток! Не бзди горохом!
Эх, вздыхал поэт, я понимаю, вы добрые люди, хотите меня поддержать, но я и сам чувствую пониженно. Всё-таки пониженно. Обидно ужасно. Обидно. А ничего поделать не могу. Что ни напишувроде бы гениально, а после чувствую: пониженно, пониженно. Ужасные муки, капитан.
Между прочим, пока Калий читал и жаловался, я заметил, что из толпы туземных поэтов всё время то вычленялись, то вчленивались обратно какие-то пятнистые собакоиды, напоминающие гиенопардов.
Это они, прошептал вдруг Калий Оротат, хватая за рукав нашего капитана, это они, три ужасные «Зэ», они постоянно овеществляются, верней, оживотновляются, становятся собакоидами и гиенопардами. Постоянно терзают меня. Вот почему я всё время ношу подушку.
Тут первый собакоидчёрный с красными и жёлтыми звёздами на бокахбросился к поэту, хотел схватить за горло, но Калий выхватил из-под подушки кольт и расстрелял монстра тремя выстрелами.
Другой псопарджёлтый с чёрными и красными звёздамиподкрался к нашему капитану, но боцман схватил верп и одним ударом размозжил плоскую балду с зубами.
Красный гиенопёсс чёрными и жёлтыми звёздамиподскакал к Пахомычу и, как шприц, впился в чугунную ляжку старпома.
Она оказалась настолько тверда, что морда-игла обломилась, а старпом схватил поганую шавку за хвост и швырнул её куда-то в полуподвалы.
Беспокоюсь, сэр, наклонился старпом к капитану, как бы в этих местах наша собственная гениальность не понизилась. Не пора ли на «Лавра»?
Прощайте, Калий! сказал капитан, обнимая поэта. И поверьте мне: гениальность, даже пониженная, всегда всё-таки лучше повышенной бездарности.
Боцман Чугайло схватил якорь, все мы уцепились за цепь, и боцман вместе с самим собою и с нами метнул верп обратно на «Лавра».
Сверху, с гребня полудевятого вала, мы бросили прощальный взор свой на остров пониженной гениальности.
Там, далеко внизу, по улицам и переулкам метался Калий Оротат, а за ним гнались вновь ожившие пятнистые собакоиды.
Часть втораяГрот
Глава XXXIБлуждающая подошва
Лёгкий бриз надувал паруса нашего фрегата.
Мы неслись на зюйд-зюйд-вест.
Так говорил наш капитан сэр Суер-Выер, а мы верили нашему сэру Суеру-Выеру.
Фок-стаксели травить налево! раздалось с капитанского мостика.
Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистые подошвы выбили на палубе утреннюю зорю.
Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в своё одеяло.
Это становится навязчивым, недовольно шепнул мне сэр Суер-Выер.
Совершенно с вами согласен, кэп, подтвердил я. Невыносимо слушать этот шелест одеял.
Шелест? удивился капитан. Я говорю про тридцать третью подошву. Никак не пойму: откуда она берётся?
Позвольте догадаться, сэр, сказал лоцман Кацман. Это одноногий призрак. Мы подхватили его на отдалённых островах вместе с хей-морроем.
Давно пора пересчитать подошвы, проворчал старпом. Похоже, у кого-то из матросов нога раздваивается.
Эх, Пахомыч, Пахомыч, засмеялся капитан, раздваиваются только личности.
Но извините, сэр, заметил я, бывают на свете такиеблуждающие подошвы. Возможно, это одна из них.
Подошвы обычно блуждают парами, встрял лоцман, левая и правая, а эта вообще не поймёшь какая. Что-то среднее и прямое.
Возможно, она совмещает в себе левизну и правоту одновременно, сказал я, так бывает в среде подошв.
Не знаю, зачем нам на «Лавре» блуждающая подошва, сказал Пахомыч. К тому же она ничего не делает по хозяйству. Только зорю и выбивает. Найду, нащекочу как следует и за борт выброшу.
Попрошу её не трогать, сказал капитан. Не так уж много на свете блуждающих подошв, которые охотно выбивают зорю. Если ей хочетсяпускай выбивает.
По мудрому призыву капитана мы не трогали нашу блуждающую подошву и только слушали по утрам, как она выбивает зорю.
Чем она занималась в другое время суток, мне совершенно не известно, наверно, спала где-нибудь в клотике.
Боцман однажды наткнулся на спящую блуждающую подошву, схватил её и дал подошвой по уху зазевавшемуся матросу Веслоухову.
Но потом аккуратно положил её обратно в клотик.
Глава XXXIIОстров голых женщин
Никаких женщин мы не смогли различить поначалу даже в самую сильную телескопическую трубу. Да и то сказать: у трубы топталось столько матросов, что окуляры отпотевали.
Наконец на песчаный бережок вышли две дамы в резиновых сапогах, кашпо и телогрейках. Они имели золотые на носу пенсне.
Заприметив нашего «Лавра», дамы принялись раздеваться.
Мы крепились у телескопа, как вдруг боцман Чугайло содрал с головы фуражку, шмякнул ею об палубу и прямо с борта кинулся в океан.
Ввинчиваясь в воду, как мохнатый шуруп, он с рычаньем поплыл к острову.
Мы быстро сплели из корабельного каната лассо, метнули и вытащили боцмана обратно на «Лавра».
Тут неожиданно напрягся матрос Вампиров. Сжал губы, побледнел и вывалился за борт.
Мы мигом метнули лассо, но в момент покрытия Вампиров предательски нырнул, и лассо вернулось на борт пустым, как ведро.
Тщательно прячась за волнами, Вампиров приближался к женщинам. Мы метали и метали лассо, но находчивый матрос всякий раз нырял, и наш адский аркан приносил лишь медуз и электрических скатов. Правда, на семьдесят четвёртом броске притащил он и тарелочку горячих щей с профитролями.
Выскочив на песок, Вампиров, простирая длани, бросился к голым женщинам. В этот момент наше зверское лассо ухватило всё-таки за ногу находчивого матроса, проволокло по песку и задним ходом втащило обратно на корабль.
И вдруг на берегу рядом с женщинами объявились два подозрительных типа. Ими оказались мичман Хренов и механик Семёнов.
Втайне от нас дружки спрыгнули в океан с другого борта и, не дыша, проплыли к острову под водой. Не говоря лишнего слова, они увлекли хохочущих женщин в заросли карбонария и челесты.
Мы как следует навострили лассо и метнули его в эти заросли, надеясь, что оно само найдёт себе пищу.
И оно нашло.
Притащило на борт два золотых пенсне.
Как два тонколапых краба, пенсне забегали по палубе, корябались и бренчали, пока матросы не засунули их в банку с водой.
Им насыпали в банку хлебных крошек, и пенсне успокоились. Они плавали в банке, поклёвывая крошки.
Из зарослей же карбонария слышался неуёмный хохот. Это сильно раздражало нас, и мы снова метнули лассо. На этот раз петля притащила что-то плотное.
Какой-то бочонок, оснащённый десятком пробок, обмотанных проволокой, как на бутылках шампанского, хлопал себя по животу крылышками, подпрыгивал на палубе, и внутри у него что-то булькало.
Что за бочонок? сказал старпом. Что в нём? Не понимаю.
Э, да что вы, Пахомыч, улыбнулся капитан. Совершенно очевидноэто неуёмный хохот. Вы слышите?
В зарослях всё стихло.
Ихний неуёмный хохот? удивлялся старпом. В виде бочонка?
Совершенно очевидно.
Отчего же мы не хохочем?
Это же чужой неуёмный хохот. К тому же и пробки закупорены. Не вздумайте их открывать, а то мы с ног до головы будем в хохоте. Он такой шипучий, что лучше с ним не связываться. Отпустите, отпустите его на волю, не мучьте.
И мы отпустили крылатый бочонок.
Он пролепетал что-то крыльями, подскочил и барражирующим полётом понёсся к острову. Долетев до кустов карбонария, он сам из себя вышиб все пробки, хлынула пена, и взрыв хохота потряс окрестность.
Уберите к чёртовой матери наше лассо, сказал капитан. Старпом, спускайте шлюпку.
Глава XXXIIIБлеск пощёчин
Прихватив с собою на остров богатые дарыперец, лакрицу, бефстроганов, мы погрузились в шлюпку.
Надо сказать, что никто из нас не выказывал признаков сугубого волнения или беспокойства. Немало понаоткрывали мы островов, и остров каких-то там голых женщин нас не смущал и не напугивал. Лёгкое возбуждение, которое всегда испытываешь в ожидании неведомого, подхлёстывало нас, как попутный ветерок.
Как прикажете, сэр? спрашивал Пахомыч капитана. Отобрать голых женщин у мичмана с механиком?
Да не стоит, отвечал благодушный капитан. Пусть отдыхают от тяжёлых матросских служб.
Надо отнять! возмущался лоцман.
Успокойтесь, Кацман! Неужто вы думаете, что на этом острове всего две голые женщины? Поверьте, найдётся и для нас что-нибудь.
Первуюмне, неожиданно потребовал лоцман. Это, в конце концов, я провёл «Лавра» к острову.
Пожалуйста, пожалуйста, согласился капитан, не будем спорить. Берите первую.
И возьму, настаивал лоцман. Я давно уже мечтаю о счастливом душесложении.
Так, дружески беседуя, мы обошли заросли карбонария, откуда слышались крики:
Ну, Хренов! Ты не прав!
За карбонарием располагалась пёстрая лагуна.
Там по песку разбросаны были маленькие ручные зеркала. Они блестели на солнце и пускали в разные стороны пронзительных зайцев.
На краю лагуны лежала голая женщина.
Вот она! закричал лоцман. Моя, сэр, моя! Мы так договаривались.
Лоцман подбежал к женщине и, недолго думая, схватил её за колено.
Моя голая женщина, моя, дрожал он, поглаживая колено.
Дремавшая до этого женщина приоткрыла очи.
Это ещё кто такое? спросила она, разглядывая лоцмана.
Это ялоцман Кацман.
Попрошу без хамства, сказала женщина. Ты кто такой?
Я же говорю: лоцман Кацман.
Тут женщина приподнялась, подкрасила губы и, вздрогнув грудью, закатила лоцману пощёчину.
Я предупреждала, сказала она. Перестань сквернословить. Ты кто такой?
Лоцман внутренне сжался.
Я тот, прошептал он,
Который?
Ну тот кто призван насладиться твоим роскошным телом.
Женщина кокетливо хихикнула.
А я-то думала, посмеивалась она, а я-то думала
Что ты думала, радость моя?
А я думала, что тылоцман Кацман.
Наконец-то, вздохнул лоцман. Конечно, я и есть лоцман Кацман.
Женщина нахмурилась.
Не сквернословь! сказала она и снова закатила лоцману пощёчину.
Как-то неловко наблюдать их наслаждение, кэп, заметил я. Кто знает, как далеко они зайдут.
Оставим их, согласился капитан, и мы двинулись по краю лагуны, направляясь к дюнам.
Шагов через двадцать мы обнаружили новую голую женщину. Она мыла бутылки в океанском прибое.
Ну? спросил капитан. А эту кому?
Только не мне, заметил я. Мы сюда наслаждаться приехали, а не посуду сдавать.
Когда же это бутылки мешали наслаждениям? резонно спросила дама, игриво полуобернувшись к нам.
Этот её внезапный полуоборот, океанская пена и блики портвейна на розовой коже внезапно пронзили меня, и я потянул уже руку, как вдруг старпом сказал:
А мне эта баба так что вполне подходит. Милая, хозяйственная. Перемоем бутылки и сдавать понесём. А есть ли у вас, баба, хоть какие приёмные пункты?
Полно, отвечала голая женщина, обнимая старпома, да только сейчас все за тарой поехали.
А почём бутылки идут? спрашивал Пахомыч, впиваясь в её уста.
А по-разному, отвечала она, обвивая плечи старшего помощника. Четвертинкипо десять, водочныепо двадцать, а от шампанского не принимают, гады!
Э-хэ, вздохнул капитан, как тяжело даются эти путешествия: забываешь порой не только обо всём святом, но и о простом будничном, человеческом. Ну ладно, следующая женщинатвоя.
Я готов уступить, сэр, отвечал я. Это ведь не очередь за билетами в Нальчик.
Нет-нет, улыбался Суер, капитан сходит на берег последним. Даже на берег страсти. Так что следующаятвоя.
Я неожиданно разволновался.
Дело в том, что я опасался какого-нибудь монстра с шестью грудями или чего-нибудь в этом роде. А чего-нибудь в таком роде вполне могло появиться в этом благословенном краю.
Тревожно оглядывался я, осматривался по сторонам, готовый каждую секунду ретироваться в сторону карбонария.
Да, брат мой, говорил капитан, следующаятвоя. Но что-то не видно этой следующей. Постой, а что это шевелится там на скале?
На скале, к которой мы неумолимо приближались, сидели три женщины, голые, как какие-то гагары.
Глава XXXIVЗадача, решённая сэром
О господи! вздохнул капитан, вытирая внезапный пот. Проклятье! Следующая твоя, но какая из них следующая? С какого края считать?
Не знаю, капитан, тревожно шептал я, пожирая женщин глазами, справа, наверно.
Это почему же справа? Обычно считают слева.
В разных странах по-разному, сэр, терялся я, прерывисто дыша.
Чтоб не спорить попусту, возьмём из средины, сказал Суер-Выер. Средняя твоя.
Простите, капитан, сказал я, я не возражаю против средней, но в нашем споре есть и другое звено, которое мы недооценили.
Что ещё за звено? раздражился внезапно Суер.
Дело в том, тянул я, дело в том, что мы не только не знаем, какая следующая, то есть моя, но не знаем и какая ваша. К тому же имеется и одна лишняя.
Лишних женщин, мой друг, не бывает, сказал Суер-Выер. Как и мужчин. Лишними бывают только люди. Впрочем, ты, как всегда, прав. Куда девать третью? Не Чугайле же её везти?! Давай-ка глотнём джину.
Мы сели на песочек, глотнули джину и продолжили диалог. В голове моей от джина нечто прояснилось, и я держал между делом такую речь:
Капитан! Вы сказали, что следующаямоя, а ваше слово в наших условиях, конечно, закон. Но вспомним: что такое женщина? Это, конечно, явление природы. Итак, у нас было первое явлениеоно досталось лоцману, второестарпому, и тут возникло третье, состоящее сразу из трёх женщин. Так нельзя ли ваши слова истолковать так: следующеетвоё. Тогда вопрос абсолютно решён. Все тримои.
Не слишком ли жирно? строго спросил капитан. Не зарывайся. Ты, конечно, на особом положении, на «Лавре» тебя уважают, но твояодна. Таковы условия игры Это уж мне как капитану полагается две.
Ну что же, сэр. Вы капитан, вам и решать. Попрошу отделить мою долю от группы её сотоварищей.
Сейчас отделим, сказал капитан, встал и, заложив руки за спину, принялся дотошно изучать женщин.
М-да говорил он как бы про себя, м-да-с, задачка-с Но с другой стороны, с другой-то стороны, я всегда был справедлив, поровну делил с экипажем все тяготы и невзгоды, поэтому, как благородный человек, я не могу позволить себе лишнего. Итак, однатвоя, другаямоя, а третьялишняя.
Вряд ли, дорогой сэр, вряд ли кто из них захочет быть лишней. В конце концов, мы этим можем обидеть вполне достойную особу. Это не украсит нас с вами, сэр, нет, не украсит. Пойди-ка скажи прямо в лицо человеку: тылишний. Это же оскорбление!
Тьфу! плюнул капитан. Какого чёрта мы не взяли боцмана? Ладно, пусть будет по-твоему. Явление так явление: следующеетвоё! Забирай всех троих, а я пошёл дальше.