В период кровопролитной войны, когда
Достаточно. Вы свободны.
Дальше было проще. Списывающие умники, мямлящие идиоты.
Цверст на экзамен не пришёл вообще.
Натан почувствовал себя обманутым. Эта игра была игрой на двоих, и сегодняшний день должен был определить, наконец, победителя. Мужчина ждал этого, ждал поединка, ждал соперника, а соперник взял и не явился! Просто, не мучаясь совестью, всё бросил. Неудовлетворённостьвот что за чувство поселилось в его душе. Мысли путались, всё время возвращаясь к чёртову студенту. Ему казалось, что он бредит. Высокий голос, прохладный одеколон, сладкий шоколадон не хотел об этом думать! Но каждый раз, как Петер отмачивал очередную несусветную дерзость или глупость, к списку того, чего профессор знать не желал, добавлялся ещё один пункт.
Он со злостью подмахнул ведомость и собрался уж было погасить свет, но остановился. Ярко-красная бумажка в четверть тетрадного листа привлекла его внимание. Кто-то из оболтусов оставил мусор на полу! И это во время экзамена! Чуть поодаль лежала ещё одна, а вокруг третьей партыцелых четыре. Чтошпаргалки из кармана аккуратно не доставались?
В надежде определить виновника бардака, Натан поднял с пола листок. Дрянная бумага, дрянная типография. Искорёженный до неузнаваемости букв шрифт гласил «Клуб «Провал», группа «Вакуумный цвет»», ниже стояла дата и время: «21:00», сегодня. На фоне сомнительного текста была столь же сомнительная фотография: расписное лицоочевидно, главного участниканечеткое, потому что дешевые чернила расплывались по второсортной бумаге, и всё же
Он бездумно скомкал бумажку в кулаке. Постоял, катая получившийся шарик в ладони, и решительно поднял с пола ещё одну. Адрес и схема проезда обнаружились на обратной стороне.
7
Здесь было шумно и темно. Сигаретный дым местами попахивал травкой, и Натан с ужасом задумался, как будет вонять его одежда, когда он понесёт её в прачечную завтра утром. Конец репутации аккуратного холостяка.
Он сидел за стойкой бара, повернувшись к сцене спиной. Конечно, джинсы и обтягивающая чёрная футболка и без того должны были сделать его в достаточной мере неузнаваемым, но среди зрителей в изобилии обретались хорошо знакомые студенты, так что Натан предпочитал всё-таки не лезть на глаза.
Повинуясь короткому жесту, бармен поставил перед ним полный стаканчик с виски, когда свет в зале погас окончательно, словно втянувшись обратно в светильники, сменившись тревожным бело-сиреневым мерцанием, в которомсквозь поднявшийся возбужденный гул залана сцену выскочила пятёрка расписных как черти музыкантов. Толпа взорвалась визгом и аплодисментами. Натан смотрел через плечо. Все исполнители были одинаково ужасны. Мужчина запутался в татуировках, заклёпках, значках и клетчатых лоскутках, призванных изображать верхнюю часть одежды. Зато кожаные штаны на всех были абсолютно идентичны.
Дамы и господа, разнёсся ироничный голос, усиленный микрофоном, девочки и мальчики
Зал согласно умиленно захихикал.
Реальные пацаны и отвязные подруги
Зал согласилсяещё как.
Начинаем наш сегодняшний супер-концерт!
Натан отвернулся, разглядывая стаканчик в неровном свете.
Из круговорота суетящихся на сцене демонов всё-таки вырисовался Цверст. Волосы его стояли дыбом, тонкие полоски расстегнутой жилетки не прикрывали ярких татуировок, покрывавших, как оказалось, не только руки, но и весь торс, шипастые браслеты кандалами сомкнулись на запястьях, количество колец в ушах, бровях и страшно представить, где ещё, не поддавалось исчислению.
Из динамиковрезко и громкополилась музыка.
Терпеть их не могу, сочувственно поделился бармен, списав перекошенное лицо мужчины на хлынувшую в уши музыку, а молодёжи нравится. Уж не знаю, что они курят, чтоб под эту какофонию весело было
Натан отрицательно качнул головой, отказываясь от стандартно завуалированного предложения наркоты. Бармен пожал плечами: мол, не хотитене надо, и снова наполнил его стакан.
Впрочем, реальность и так творила чудесаникакой травки не надо. Зачем он сюда пришёл?! Что он здесь делает?! Почему этот голос, усиленный микрофоном, с чётко выраженной хрипотой, заставляет чувствовать странную пустоту где-то внизу живота, дыхание сбивается, и кажется, закрой глазаувидишь эту музыку на цветвот ведь верное название группыэто же полная синестезия. Параноиком надо быть, чтобы такое написать!.. Он почувствовал, что голова опасно закружилась. Ещё немногои он захочет, действительно захочет, сдёрнуть разукрашенного татуировками парня со сцены, отволочь в какой-нибудь угол потемнее, прижать к стене и трахать до умопомрачения, ощущая его сильное, молодое, гибкое тело
Он залпом осушил стакан.
Ты знаешь:
Решение проблемы невозможно.
Ты кожей ощущаешь этотоже
Так сложно!
Так сложно перемешанные судьбы,
Как кофе с молоком ласкает губы,
Невиннопотому что это можно,
Можно!.. доносилось со сцены рефреном.
Натан негнущимися пальцами достал из кармана купюру и бросил на стойку. Он мог поклясться, что Петер смотрит в этот момент на него, откровенным, жадным взглядом. Он обернулся, но вокалиста как раз заслонил широкими плечами вышедший на соло гитарист.
Не особо стараясь соблюдать вежливость и не опасаясь попасться на глаза студентам, профессор покинул зал, словно бежал посрамленный с поля боя. В висках билось одно-единственное проклятое слово: «Можно»!
Ночной город приветствовал его и благословлял. Закрытые на ночь магазины, ярко освещенные тротуары, редкие фары проносящихся мимо авто он уже и забыл, как это, оказывается, красиво. Он возвращался пешкомпересёк горбатый мост над железной дорогой, спугнув с него целующуюся парочку, прошагал по узким мостовым старого города, любуясь витринами сувенирных, торгующих кружевом и национальными безделушками, усмехался, ловя тёплый запах ладана, доносящийся из антикварных лавок, отворачивался от таксистов, тормозивших, чтобы его подвезти
Оказавшись дома, он даже не стал включать свет. Разделся наощупь, щёлкнул кнопкой будильника, всегда звонившего в шесть, и, едва успев забраться под одеяло, провалился в сон.
8
Утро всё расставило по своим местам. Натан аккуратно побрился, вытащил из шкафа чистую, отглаженную рубашку, и по дороге на работу сдал в прачечную загаженную вчерашним дымом одежду. Он выпил кофе из кофе-машины в преподавательской наверху, был приветлив с коллегами и сдержан с учениками. Благожелательно кивнул, встретив в коридоре явно не выспавшуюся Ясмин. Никто не задавал провокационных вопросов. Чуткие уши профессора не уловили постыдного шепотка за спиной. А, значит, не было вчера дымного дурманного клуба, не было света, льющегося рывками, как спиртное из перевёрнутой вверх ногами бутылки. Не было татуированных, лохматых и накрашенных ребят на сцене. Не было высокого хриплого голоса, кричащего в микрофон запретное слово «можно»!
Был новый день, отглаженный пиджак, мягко пахнущая чистотой сорочка и строгая запись в ведомости об экзамене«не явился».
Жизнь постепенно вошла в привычное русло. Закончилась сессия, пролетели каникулы, начался второй семестр. Натан брёл по коридору, лениво дёргая запертые двери аудиторийна первую же неделю снова выпало его дежурство. Он не возражал. Университет дышал спокойствием и тишиной, только ему позволяя оставлять, словно след на воде, негромкое эхо шагов в пустынных холлах.
Рука привычно толкнула высокую дверь, ожидая сопротивления, и неожиданно не встретила его. Он огляделся. Малый лекционный залего основное место работы, невесть почему оказался открыт. Профессор уверенно распахнул створку и шагнул внутрь.
В зале было холодно. Впрочем, там всегда было холодно. Лампы дневного света только усиливали это ощущение, не позволяя наполнить комнату хотя бы тенями. За первой партой ссутулилась, положив голову на сцепленные ладони, одинокая фигура, волосы упали на лицо.
Петер, что вы здесь делаете? удивленно спросил профессор. Тяжелая створка качнулась с лёгким скрипом, закрываясь, словно перед началом урока.
Молодой человек медленно, как в полусне, поднял голову. Волосы откинулись, обрамляя усталое, но всё равно симпатичное лицо с нелепыми чёрными стрелками над глазами. Он улыбнулся. Встал из-за парты и подошёл почти вплотную, протягивая клочок мятой бумаги.
Профессор, а я уж думал, вы не придёте, Натан машинально взял протянутый листок. Пальцы студента задели его пальцы, помедлилибуквально мгновениеи отпустили. Я пропустил экзамен, простите. Мне назначена пересдача.
Профессор пробежал глазами три строчки под печатьюда, действительно, всего лишь квиток
В такое время?!
Парень потянулся к выключателюи погасил свет. Впрочем, льющегося в окна света далёких фонарей было вполне достаточно.
Профессор машинально опустил листок на кафедру. Петер отступил на пару шагов, опершись руками, подтянулся и сел на парту. На ту самую, за которой сидел во время учёбы, и фамильярно раздвинул ноги. Светлые потёртые джинсы добросовестно обрисовывали скрытое под жесткой тканью тело.
Натан хотел возмутиться, но голос внезапно пропал. Можно было подойти прямо сейчас, резко и грубо притянуть его к себе, почувствовать на коже горячее дыхание, и ощутить, наконец, под ладонями это тело. Сначала провести с оттяжкой от колен к паху, по внутренней стороне бедра, посмотреть, как отразится в синих глазах нетерпениеда его и так уже в них хватает
9
Я знаю, что вы чувствуете, тихо, почти шепотом проговорил он. Высокий голос был безумно, бескомпромиссно эротичным. Я видел, как вы смотрите, пальцы медленно потянулись к вороту клетчатой рубашки, наверняка, мягкой и байковой на ощупь, легко пробежали по ряду пуговиц, расстёгивая, обнажив исколотую татуировками кожу и лесенку побрякушек на шее. Я знаю, что вы были в клубе, вы пришли его взгляд, казалось, прожигал мужчину насквозь, Я тоже так чувствую, совсем уж тихо, но, не отводя глаз, проговорил Петер.
Натан рванулся вперёд и схватил студента за руки, уже подбиравшиеся к пряжке ремня. Ладонь укололо холодом от шипастого браслета, но он лишь крепче сжал пальцы, старясь не чувствовать исходящего от тела юноши тепла и с силой припечатал не сопротивлявшиеся руки к парте. Чуткие ноздри поймали тонкий, почти стёртый запах одеколона, у Натана голова пошла кругом, хотя казалоськуда уж дальшеот близости и доступности запретного, с каждым ударом сердца он всё сильнее, почти болезненно, ощущал возбуждение
Прекратите, тихо и безнадёжно выплюнул он. Петер молчал. Его взгляд плавил решимость Натана, как воск. Прекратите сейчас же!
Он отшатнулся, студент не пытался его удерживать (а если бы попыталсявозможно, самообладанию мужчины настал предел), но юноша по-прежнему сидел на парте, встрёпанный, одинокий и наверняка мёрзнущий в распахнутой рубашке, хотя всего минуту назад им обоим было так жарко, что впору водой заливать.
Убирайтесь, безуспешно стараясь выровнять дыхание, рыкнул профессор.
Мне казалось, я не мог ошибиться, в хриплом голосе прорезалась обида, но тон был упрямым, как на занятиях, в их вечных спорах.
Пошёл вон!
Не дожидаясь выполнения указаний, Натан сам развернулся и только что не выбежал из аудитории, так хлопнув дверью, что раздраженное эхо пошло гулять по этажам. Не хотелось ни в преподавательскую, ни домой. Ничего не хотелось. Разве что разбить что-нибудь, да рассадить об стену кулаки но он не любил драк. Поэтому тихо собрался и ушёл, по дороге прикидывая, в каком баре сегодня поменьше народу.
Проходя мимо двери в малый лекционный зал, он даже не обернулся. И ничего не услышал.
Петер плакал тихо. Без надрывных рыданий, молча глотая солёные слёзы. Не зажигая света, он встал, подобрал валяющийся на полу кусок мела и стал писать на доске.
Я знаю:
Так тоже было, не было иначе.
Я плачуэто ничего не значит.
И крик порвёт гортань; что будет дальше
За краем?
Прощания, прощения не будет.
Плевать, что победителей не судят
Я знаю
Потом взял пыльную губку и смахнул мел вместе со словами.
10
Недели через три Натан случайно узнал, что Цверста отчисляют из института. На лекциях тот сидел как обычно, но молчал, нахохлившись, уставившись в парту, или просто заткнув уши наушниками карманного плеера. В коридорах они почти не встречались. Не удивительно. Ибо, как оказалось, студент вообще нечасто появлялся в стенах обители знаний, и пересдача по философии была в его табеле далеко не единственной.
Дисциплинарное слушанье, на которое профессора вежливо пригласили, состоялось в конце яркого, невероятно тёплого марта. Большой зал и комиссияон вообще не понимал, зачем это нужно. Усовестить ленивого студента? Заставить унижаться? Напугать? Такого напугаешь, как же, знаем
И полилось: оскорбленные неуважением к предмету мэтры и несданные зачётные работы, неподобающий вид и фривольный стиль общения. Недоказанное употребление травки и в доказательствах не нуждающеесяпива. Однако, как Натан ни старался, за обвинительными речами он так и не услышал ничего похожего на собственные претензии к распутному студенту. Означало ли это, что он единственный, на чью долю выпало подобное «счастье»?
Петер слушал спокойно, время от времени поглядывая на профессора. Чего он ждал? Что тот встанет и будет ходатайствовать за горящего желанием исправиться талантливого мальчика?!
Когда прозвучала просьба голосовать за исключение с правом восстановления в течение трёх лет, Натан, не сомневаясь, поднял руку и снова поймал взгляд «казнимого». Студент слегка улыбался. Самыми уголками губ. И едва заметно кивнул, поняв, что его заметили.
Видимо, рука профессора поползла вниз, потому что председатель комиссии, сдвинув брови, переспросил:
Профессор Мартен, вы голосуете «за»?
Да, сказал он и опустил руку.
Им надо было поговорить. Непременно поговорить, обсудить всё, решить миром Натан и представить себе не мог, что дела этого спорщика так плохи. В конце концов, парень ничем не провинился, кроме необузданного хамства и неумения видеть разницу между своими коллегами-студиозусами и взрослыми разумными людьми. Сейчас профессор был зол на себя за то, что не попытался разобраться с проблемой раньше. Он чётко, как никогда, понимал, что больше всего Цверст виноват в том, что его, Натана, к нему тянет
Но комиссия, словно неторопливый поток широкой реки, увлекла его за собой, занимая какими-то ничего не значащими, но обязательными разговорами. Поэтому он не видел, как Петер, широко улыбнувшись им в спины, поднялся из-за парты и расправил плечи.
Он вышел на крыльцо, окидывая взглядом расстилающийся перед зданием прибранный парк с распустившимися на клумбах тюльпанами. Солнце било ему в лицо. Пары уже начались, поэтому в парке не было ни души кроме копошившихся в отдалении уборщиков.
Я всё равно люблю тебя, слышишь?! заорал он, как умалишенный, оглядываясь на каменные колонны.
Потом поправил на плече широкую лямку рюкзака и зашагал прочь.
11
5 лет спустя
Натан с наслаждением потянулся и поставил на одну из верхних полок книгу, которую по привычке перелистывал последние пятнадцать минут. Она замечательно смотрелась рядом с остальными двумя толстыми лаковыми корешками трёхтомника. Определенно, новое издание «Хронологического обзора французской литературы 1719 вв» удалось на славу: и бумага стоящая, и шрифт хорошо читаем и цена экземпляра (соответственно и авторские проценты) достойная. «Обзор», написанный два года назад, ориентирован был, как и большинство творений профессора, на узкую публику, но неожиданно обернулся фурором: стиль сочли интересным и свежимнастолько, что не поскупились на переиздание в хорошей обложке, иллюстрированное портретами попавших в список писателей. Секрет такой противоестественной популярности заключался в том, что профессор, сам не замечая, сотворил достойную современную юмористикуи покупали книгу вовсе не ради приобщения к культурному наследию, а чтоб от души поржать над перлами нечитанных французских гениев, высмеянных (по мнению читателей) Натаном.
Разумеется, кафедра затребовала себе экземпляр. Не столько для ознакомления (у всех заинтересованных такие уже были дома) сколько для пополнения коллекции: большинство преподавателей время от времени разражались каким-нибудь мало-признанным шедевром, и сбор печатных трудов, овеваемых славой и почтением, усердно пылился в специально отведенном под это дело шкафу.