20
Я не катаюсь на лыжах, невпопад ответил Натан, отчасти подавленный таким бурным потоком идей и совместных (что особенно выбивало из колеи) планов, отчасти отвлекшись на ничего не значащие попытки вспомнить, какой вопрос он освещал на лекции, когда в его жизни впервые появился этот нарушитель спокойствия
Натан! Ты меня не слушаешь! При чём тут лыжи?! закономерно возмутилась девушка, забывшая про идею с лыжами через три секунды после того, как озвучила её.
Мне показалось, что ты хочешь в Швейцарию, покорно «переключился» на необходимую волну профессор.
И в мыслях не было. Терпеть не могу холод! Бррр!
Поедем в Грецию. В Турцию куда хочешь.
Милый, приятный голосок девушки источал сладкий яд, ты здесь сидишь, витаешь в облаках, пока я говорю тебе о серьёзных проблемах зачем вообще тогда ты мне сделал предложение?! Если хочешь, чтобы я сама выбирала и дату свадьбы, и место медового месяца может, мне и жениха себе ещё повыбирать? Тогда свадьба пусть будет чуть позже, а то не успею толком разобраться и найти подходящую замену моему бесценному спутнику.
Огромным усилием воли Натану удалось восстановить последовательность прослушанного разговора и уяснить, за что его судят. Он мысленно вздохнул и немедленно принял меры: вид стал покаянным, взгляднеуверенным и обожающим:
Я просто задумался, как прекрасна ты будешь в подвенечном платье, повинился он. Думаю, нам лучше пожениться к Рождеству, а то до конца каникул останется всего ничего.
В платье я буду прекрасна ровно полчаса, а потом подхвачу жесточайшее воспаление лёгких
Может, дело поправит накидка?
Ты думаешь?.. с несколько наигранным, но, определенно, радостным изумлением воскликнула она.
«В этом вся Лота», подумал Натан, одновременно стараясь уследить за дальнейшим полётом её мысли: «По сути, ей всё равно, слушаю я её или нет, интересен мне дизайн нашей будущей гостиной или безразличен Всё, что ей нужноэто результат: чтобы я соглашался на то, чего она хочет. Не так уж сложно, если посудить».
В целом, разговор с невестой имел одно неоценимо-положительное качество: он не давал профессору сосредоточиться на мыслях, крутившихся вокруг господина Цверста. Ибо мысли эти были отрывочными, абстрактными и обладали смутно ощутимым ароматом горячего шоколада. И чего-то ещё, что в осознанный образ пока не выделялось.
21
Петер захлопнул ежедневник и поднял усталые глаза на засевшую напротив, как зверь в засаде, Ясмин.
А ты думала, что он придёт?
Девушка припечатала столешницу ладонями, заставив его отшатнуться от ежедневника. Цветные пряди разметались поверх рабочих бумаг.
Поставь вопрос иначе: я точно знала, что он не придёт, и до сих пор не понимаю, какого чёрта ты здесь торчишь, как нанятой.
Я здесь дежурю вообще-то, обезоруживающе развёл руками тот. Но с подругой этот фокус не прошёл: глаза её недоверчиво сощурились, выражение лица стало скептическим. Они помолчали. В сгустившейся тишине Петер искал какую-нибудь возможность уйти от предстоящего разговораи не находил. Он беспомощно пожал плечами и всё-таки уставился Ясмин прямо в глаза:
Я всё равно буду ждать его. Ты не пойми меня превратноя не хуже тебя знал, что его сегодня здесь не будет. Поэтому и пригласил тебя.
Чтоб я выслушала твои откровения?
Чтоб составила мне компанию.
Знаешь, она встала, сделала круг почёта вокруг собственного кресла, и, не найдя более интересных и подходящих объектов, села обратно, я всё равно не понимаю. Опустим то, что я думаю о твоей ориентации. Нормальных парней что ль мало? Чего тебе неймётся?
Нет, Ясмин, ты не романтик
Яне романтик. Просвети меня!
Вспомни то время: как всё начиналось?
Я помню! Твоё неуёмное самовыражение и козлиный характер были притчей во языцех.
И всё же. Ты помнишь сама, как первый раз влюбилась? Ну, хорошоне первый, спешно поправился Петер, испугавшись злобного блеска в глазах подруги. Какова цена была той любви и каково разочарованиекогда ты застукала своего милого библиотечного мальчика в объятьях разбитной шалавы Клары с четвёртым размером груди?
Вот ещё! Разочарование Да я была в бешенстве! сердитой кошкой фыркнула Ясмин.
Конечно, с серьёзным видом и затаённой грустью поддакнул собеседник, настолько в бешенстве, что спешно забрала документы и ушла со мной в другой институт.
Ясмин закусила губу. Они оба знали, что, прежде чем забрать документы и хлопнуть дверью, штатная умница и отличница вывернула вены наизнанку под струёй тёплой воды. И когда Петер поднимал её, бледную и еле живую с кафеля в ванной студенческой общаги, она твердила одно-единственное имя и говорила, что не желает жить.
Я не хотел тебя огорчить, мягко продолжил он, но ты должна понять. Мы были так молоды, и так глупы, что все чувства обострились до предела. И в этот момент я встречаю его. А дальшев общем, я и сам не понял, как это вышло. Я стал искать его, ловить его взгляд случайно и, будь я проклят, если он не отвечал мне тем же! Я никогда не рассказывалдаже тебея пришёл к нему и всё сказал. Ну, то есть ничего я ему, конечно, не сказал. Иначе не сидел бы здесь сейчас. Да только он всё равно понял.
А дальше?
Дальше смелости не хватило, с горьким смешком он потёр ладонью шею. Ни мне, ни ему. И вот этоя так просто спускать не собираюсь.
Ясмин думала возразить, но промолчала. Ей очень хотелось сказать, что, по её сугубо личному представлению, профессор и думать забыл про взбесившего от ударивших в голову гормонов придурка. Проблема заключалась лишь в том, что Петер не взрослел. И за дорогим костюмом, упакованный, как в праздничную ленточку, в галстук в тон, скрывался всё тот же бесшабашный, беспринципный, по-своему трогательный, придурок. И ей было его по-человечески жалко.
22
Когда семестр неумолимо и неспешно стал подползать к концу, к торжественной дате всё было почти готово. Господин Мартен угрюмо хмыкнул и пожал руку риэлтору, получив взамен слащавую профессиональную улыбку и два новеньких, блестящих стальными боками ключа на колечке с брелоком крупной фирмы. Квартира была огромна. Высокие потолки, застекленная лоджия, где предполагался журнальный столик и пара лёгких плетёных кресел, спальня с безразмерной кроватью, кухня, блестящая нетронутой плитой и мойкой, гостиная, где пока не было камина Пожалуй, всё, что могло понадобиться молодой паре. Будущий рабочий кабинет главы семьи временно использовался под склад неторопливо свозимых будущими супругами вещей. Лотта была счастлива и прекрасна, как никогда. Это поднимало Натану настроение. Нарушение привычного уклада жизни, где просторная учительская и широкие коридоры сменялись уютным уединением тесноватой, но привычной холостяцкой берлоги, неизменно нагоняло хандру.
Возложенное на профессорские плечи дежурство за четыре дня до свадьбы казалось тонким, хорошо продуманным издевательством садиста. Он принял это испытание с честью, терпеливо дождался, пока опустеет институт, спустился перекинуться парой слов с вахтёром, потом поднялся по гулким ступеням в учительскую и осторожно опустился в мягкое кресло, придвинув пепельницу. Лотта усердно уговаривала его бросить курить. Сигарета упокоилась на стеклянном краю, пуская в воздух тонкую струйку плотного дыма. В стеклянной дверце шкафа отражалось усталое, немолодое, но красивое породистое лицо, тронутое гримасой то ли брезгливой, то ли печальной. Он никогда не умел прощаться. Ни единой связной мыслитолько отстраненное желание, чтобы всё поскорее закончилось.
Впрочем, никакой безысходности в предстоящем бракосочетании не было. Скорее, наоборот. Кто отнимет у него эти долгие часы в тишине пустынной кафедры? Он станет молчаливым призраком, мрачным, но от этого не менее харизматичным, истинным обитателем этого места, которое останется его домом, что бы ни случилось в суетном мире вовне. Только они мудрые книги, да начищенные до зеркального блеска полы, готовые подобострастно отражать эхо его шагов. Он затушил сигарету, уныло осыпавшую пепел в пепельницу.
Идя по сотни раз пройденному маршруту, он думал, что это не конец. Скорееначало, новый виток обрастающей обязательными подробностями жизни. Дальшепоявятся дети. Скорее всего, один: Лотта ни за что не захочет лишней мороки. Собака или кошка, семейный психолог и куча знакомых с такими же малолетними отпрысками, с которыми вместе можно будет повыть от тоски, когда чадо болеет или хулиганит в детском саду. Молодая любовница, которую непременно надо угощать вредным сладким мороженым, чувство пренебрежения ко всему, степень академика Где-то исподволь нарастала мысль, что лет через пять можно будет подумать и о разводе.
Дверь малого лекционного зала была приоткрыта. Натан, который, собственно, не собирался ходить по кабинетам, не справился с любопытством и заглянул внутрь. Там было пусто, исключая первую парту, где, ссутулившись над чем-то непонятным, замерла одинокая фигура.
Имя прыгнуло на язык, кажется, раньше, чем он действительно узнал полуночника:
Цверст!
23
Тот разогнулся и встал, оставив на парте заблестевшее в лившемся сквозь окно свете уличного фонаря зеркальце. На спинке стула остался висеть аккуратно отглаженный пиджак. Натан смотрел на него. Нет, он не просто пришёл посидеть в лекционной, потому что некуда было вечером пойти. Вид господина Петера исключал случайность встречи. Он был растрёпанв лучших традициях нерадивого студента, одет в обтягивающую футболку с нечитаемой надписью и мешковатые штаны с болтающимися по бокам подтяжками. Даже в полутьме было видно, что глаза его подведены чёрным карандашом. Обращаться к этому чудовищу, как к коллеге, у Натана не нашлось сил:
Цверст, какого чёрта вы
А вы?
Вопрос был правомерным, потому что профессор как раз пытался осознать, зачем он здесь, и совершенно не думал о проблемах, вплотную занимавших его всего несколько минут назад. Петер, между тем, вылез из-за парты и неторопливо пошёл к нему, улыбаясь вызывающе и беззлобно, глядя прямо в глаза, заставляя неуверенно отступить в сторону, к спасительному, всегда придававшему уверенности прямоугольнику доски.
Профессор, я задам вам один вопрос он внезапно потянулся и закрыл дверь, впускавшую в холодный зал полоску тёплого желтоватого света из коридора. Натан расправил плечинепроизвольная реакция на наглый тони, сам не зная, почему, пробормотал:
В каком культурно-историческом контексте Сен-Пьер писал «Поль и Виржини»?..
Я полагаю, он был влюблён, наступая на него и беззастенчиво заглядывая в глаза, ответил парень.
Ничего подобного, мужчина чуть не споткнулся о подкравшийся сзади стул и счёл за благо остановиться. Сен-Пьер писал свой знаменитый роман в период кровопролитной войны!
Одно другому не мешает, расстояние между ними сократилось внезапно, став неожиданно незначительным, несущественным, почти неприличным. В темноте было не различить цвет его глаз, а с голосом творилось что-то странное: веселый высокий тембр вдруг приобрёл новое, плохо поддающееся определению звучание. И, вслушавшись в ощущения от сказанного, профессор пришёл к выводу, что извечный спорщик проявил безразличие.
Петер, зачем вы пришли?
Парень стоял перед ним и молчал. Но ответ когда-то уже был произнесён в этих самых стенахи тихим эхом отозвался в сознании: «Я знаю, что вы чувствуетея чувствую так же».
Идите домой, стараясь, чтоб слова прозвучали сочувственно и убедительно, проговорил Натан, борясь с желанием повторить брошенное тогда озлобленно: «Пошёл вон!».
Петер покачал головой:
Не пойду.
Он подался вперёд, прижался сразу всем телом, сквозь тонкую ткань футболки ощутив, как мужчина вздрогнул от этого прикосновения, и, обжигая дыханием кожу возле его уха, вопросительно и вызывающе сказал страшное слово:
Можно
Изредка, может, раз в десять лет, человеку выпадает случай взглянуть на всё, что за прошедшие годы построил в жизни он сам и добавили на свой вкус другие. Внезапно приходит понимание: как отличается изящный архитектурный ансамбль замка, который он задумывал, от того пролетарского заводского района, стандартно комфортного для существования, что появился благодаря обстоятельствам и общественности. Карьера и деньги; престиж, подстраховка на завтрашний день; стабильность и благополучие в формуле «как у людей»вот те уродливые бетонные серые блоки, которые лепятся один на другой, загромождая жизненное пространство, ломая и закрывая собой точёные, устремленные ввысь шпили любви, знания, тяги к приключениями всего того, что наполняло нашу сущность в детских фантазиях. Очень нечасто даётся человеку возможность своей рукой смахнуть невероятную конструкцию собственной судьбы с постамента, чтобы она разлетелась с грохотом, и на руинах попробовать выстроить новый замок. И большинство, увидев эту возможность, перекрестятся и предпочтут отойти подальше
Натан почти физически ощутил, как содрогнулись готовые рухнуть опоры, поддерживавшие его прекрасную, устоявшуюся жизнь. Задребезжали, осыпаясь, обломки Этот звук прозвучал так внятно, что он невольно стал искать его источники нашёл: оказывается, он каблуком наступил на кусок мела, непонятно как оказавшегося в кабинете, где давно уже висела новомодная белая доска, на которой пишут маркерами. Это вернуло его к реальностиреальность же оказалась фантастичнее любых философских абстракций.
Он сжимал запястья Петера, притягивая его к себе, откровенно и беззастенчиво. Привычный мир покатился к чёрту.
24
Привычный мир покатился к чёрту. Натан резким движением поменялся с парнем местами, немедленно прижав его спиной к шершавой холодной стене. Отброшенные сомнения позволили ему насладиться мигом, когда он, намеренно медля, чуть наклонил голову и нашёл губами его губы, оказавшиеся неожиданно мягкими, податливыми и удивительно тёплыми. Поцелуй был сумбурным и глубоким. Один-единственный поцелуй. Петер продолжал тянуться ему навстречу, покрывая поцелуями его щёку, скулу и шею. С невнятным стоном, мужчина обнял его, зарывшись лицом в лохматые волосы к запаху шампуня примешивался тёплый, сладкий, возбуждающий запах шоколада. Счастье было просто держать этого сумасшедшего в объятьях, ощущать его своим, знать, что никто, никто не посмеет отнять его или помешать им. Только не здесь, где он ощущает себя хозяином.
Натан схватил Петера за рукупальцы переплелисьи потащил прочь из аудитории. Сумасшедшим галопом они промчались по широкой лестнице, стараясь не смотреть друг на друга, только судорожно сжимая ладони. Дверь учительской распахнулась, потом закрылась с тихим щелчком. Здесь пахло табаком и книгами.
Натан привычно рухнул на слишком низкий мягкий диван, увлекая парня за собой. Подвинулся, давая ему устроиться поудобнее, и тот, наконец-то, снова потянулся к нему, целуя смело, настойчиво и увлеченно. В его поцелуях ощущался вкус победы, и Натан пьянел от сознания того, что тот победил, что он так восторжен, что он, наконец-то, счастлив
Петер высвободил руки, нетерпеливо распахивая на мужчине пиджак. Сквозь тонкую ткань рубашки профессор чувствовал, какие горячие у него ладони. В это время он сам с жадностью исследовал тело парнячерез мягкую обтягивающую футболку ощущался каждый выступ, но этого казалось мало. Вытащив край футболки из-под вычурного ремня (он с трудом поборол желание просто рвануть ткань, чтоб несчастная майка разлетелась, раз и навсегда перестав ему мешать), он пробежал пальцами по его спине до лопаток, чувствуя, как Петер чутко прогибается под руками, тем самым раз за разом прижимаясь к нему.
Короткая пауза, где звучало лишь прерывистое дыхание и шелест одеждыНатан дал ему отстраниться, чтобы снять футболку, сам в это время торопливо скинув пиджак и распахнув рубашкуи, наконец-то, кожа соприкоснулась с кожей.
То, что они творили, было бесстыдно и упоительно сладко. Петер, словно голодный кот, льнул к мужчине, умудряясь сделать количество точек соприкосновения максимальным, при этом, не останавливаясь ни на секунду, долгими поцелуями лаская его шею и грудь. Потом он одним слитным движением стёк с дивана, заставляя Натана откинуться на спинку, встал на колени и принялся возиться с ремнём его брюк. Он делал это неловко и долго, пока Натан не сообразил, что от возбуждения или волнения у него не слушаются руки. Тогда он накрыл его тонкие пальцы своими и в одно движение расправился с неподатливой пряжкой.
Петер встретился с ним взглядом; но в темноте было невозможно разобрать его выражение. А потом встрёпанные волосы закрыли лицо, когда он наклонился с поцелуем к самому сокровенному: сначала несмело, потом, воодушевившись вырвавшимся у Натана стоном, вдохновенно и искренне.
Профессор успел ещё подумать, что эта ступень доверия и откровенности кажется ему новой. Он чувствовал себя голым, распластанным по мягкой, согретой солнцем траве, покорно принимающим тепло и свет, который с каждым касанием настойчивых губ становился всё ярче, пока не взорвался ослепительной вспышкой. Он хотел закричать, но сделал судорожный вдох и откинулся назад, не в состоянии произнести ни звука. Петер поднялся с колен, пальцами собрал с губ остатки белёсого, и сел рядом, уткнувшись лбом Натану в плечо. Тот открыл глаза, скользнув по нему почти невидящим взглядом. Улыбнулся и притянул к себе, целуя в губы, ощущая солоноватый пряный вкус. Потянулся рукой, расстёгивая его мешковатые штаны Это было приятно. Почти так же приятно, как ощущать его губы на своём возбуждении. Натан чувствовал, как Петер подаётся ему навстречу, слышал запах желания и ловил редкими короткими и глубокими поцелуями его тихие блаженные стоны.