Он читал о том мире, который превыше всякого разумения; но то были для него только слова, безо всякого смысла. Нужны были усилия, полагал он, дабы пробудиться от душевной спячки, избежать адской бездны. Все твердили о небесной радости, покое и высшей мудрости, но это казалось всего лишь мечтой, в которую все вынуждены были верить, дабы укрепить себя и творить добро здесь, в мире земном.
О, как же он был недалёк! Как жесток он был к самому себе, преграждая себе путь к этому чудесному блаженству!
Но теперь он узрел и познал эту радость. То, во что он прежде не верил, теперь стало для него осязаемым.
Есть нечто большее, то, о чём невозможно услышать от кого-либо или о чём нельзя прочесть в книгах; его не выразить человеческим языком. Энок пребывал на небесах; он был спасён. Все его грехи были брошены в океан и не могли к нему вернуться. Он был чист, как белая шерсть ягнёнка, как сверкающий снег; как Спаситель, умерший на кресте, и дьявол не смел тронуть его пальцем. Энока переполняла радость, жажда жизни, он ликовал и был как никогда уверен в себе, ничто в мире не было таким незыблемым, как его блаженство. Всё прочее могло быть обманом, иллюзией, но это не было ни видением, ни заблуждением: то была сама жизнь, говорившая: «Верую» и «Аминь».
Это был новый человек, вновь сотворённый всемогуществом Господа вопреки его, Энока, собственному разумению. Ему было чуждо то, чего он желал прежде, а то, что раньше казалось безрассудством, отныне стало всей его жизнью. И вместо страха и беспокойства, с коим он никогда не мог совладать, его сердце исполнилось светом, теплом, радостью, любовью и силой; и он до сих пор не мог осознать, откуда только взялось всё это, о чём он никогда не мог помыслить?
«О радость, что превыше всех радостей земных! О небесный покой и свет!»звучало в душе Энока хвалебной песнью. «О жалкий мертвец, где твоё жало? Презренный искуситель, где твоя гордыня? Да, теперь есть тот, кто может тебя усмирить! Лежи и корчись в аду, одряхлевший ядовитый змей!»
Неутолимая жажда молитвы переполнила Энока; он обращался к Господу и не чуял усталости, молитвы стали его дыханием, а Слово Божиеего пищей; и пищей, и питьём, и досугом, и радостью; его страстным томлением и неутомимым желанием. Словам молитвы вторил сам Господь и Святой Дух; душа нашла своего жениха в пламени божественной любви; и они сочетались браком, и стали единым целым.
Прежде Энок был вне Господнего блаженства, но лишь желал благословения, но когда Господь говорил людям, Его слова не были обращены к нему. Но отныне он пребывал во блаженстве, среди тех, кто уверовал в Господа, и Его слова были обращены и к нему, Эноку. Всё прекрасное и светлое, возвышенное и чудесное, все великие благословения и нежные слова любви Господнейвсё было дня Энока. Проклятия и гнев Божий миновали его. Не проклятие, а надежда была с ним; о ликование, о триумф! А слова молитвы открывали ему новые радости, новые богатства, в своей блаженной таинственности и незримом сиянии! Он жаждал плыть в океане света и жизни, нежиться в тепле под солнцем, мечтать и молиться о благах Господних; и он искал помощь и поддержку во всяком противостоянии, утешение во всякой скорби, лекарство против всех недугов, знание во всяком сомнении, заплату на все прорехи, покой после всех потрясений и жизнь назло всем бурям. Слово Господа было его домом, его жилищем и его замком, его храмом и приютом, его святилищем и раем. А если настанут тяжёлые времена и грядет Сатана, тогда Слово станет его бойницей и крепостью. Там Энок отыщет и меч, и щит, и лук, и стрелы, и силу свою; но прежде всего он хотел обрести то, что держало его, когда всё вокруг рушилось: сильную руку с раной от гвоздя.
И он стал как дитя, дабы исполнять отныне волю Господа. Теперь это стало всей его жизнью, Энок не мог существовать без него. Он не заслужил ничего подобного, но всё же даже если ему суждено попасть в ад, он всё равно будет исполнять волю Бога. В малом, равно как и в великом, во всяком ничтожном деле. Энок не думал ни о чём другом, кроме как о том, чего хотел от него Всевышний.
Он поднялся рано утром, в пять часов; мы не должны расслабляться и потворствовать своей плоти. Гуннару тоже пришлось вставать, как он ни хныкал и ни упирался, и даже мать просила оставить его в покоено нет, никакого идолопоклонничества, никаких нежностей и сладостей! А у Серины пошла сыпь, и ей не пришлось подыматься: всегда-то ей везло!
День начался с молитв и песнопений. Работник и служанка тоже обязаны были присутствовать: Энок был хозяином и отвечал за всех обитателей усадьбы. Но он не заставил батраков опускаться на колени во время молитвы. Как и Анну: она ждала пятого ребёнка. Но Гуннару пришлось, хотя он ужасно противился. А Энок читал молитву из «Духовного союза»
После молитвы завтракали. За столом было тихо: мы должны почитать Господа и дары Его. И нам следует помнить, что сам Бог присутствует за нашим столом, и не осквернять трапезу пустой болтовнёй. До и после едымолитва и псалом.
Потом Энок принялся за работу, полный радостного усердия.
Сам труд свой он воспринимал теперь по-новому. Он не был более рабским, утомительным, угодным мамоне; это было служение Господу.
Бог заботится о нашем хлебе насущном. Не ради хлеба мы трудимся, но потому, что так угодно Ему.
Эта мысль неожиданно поразила Энока: даже повседневным нашим трудом мы славим Господа. Даже разгребая навоз в хлеву, Энок чувствовал себя Его служителем. Самая мелкая работа была столь же священна, как молитвы и песнопения; Господь предпослал нам это; это был и Его труд. И теперь Энок не сомневался в благословении: разве Господь не благословит своё собственное творение?
Однажды утром он обошёл сеновал и хлев, погреб и чердак, и всё хозяйство, и то было для него особенным праздником.
Святой Дух внушил Эноку: всё, что здесь, не есть твоё, всем владеет Отец Небесный. И Энок в сердцах отрёкся от своего богатства: «Тебе, Господи, принадлежит земля, и то, что наполняет её!»
Сам он был лишь арендатором, наместником, наёмным работником; и он молился о верном служении Господу. «Да не совратит меня Сатана, дабы сохранил я то, что мне даровано; даждь мне распоряжаться дарами Твоими по воле Твоей и во Славу Твою, так, чтобы однажды Ты сказал мне: «Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего!»
Но Энок ещё не был готов. Ему было очень тяжело. Разве не было сказано, что мы должны оставить «всё, что нам дорого в этом мире», дабы вверить себя воле Божьей?
Он отдалился от жены, детей, работников, друзей; он не испытывал к ним никакой любви, кроме той, которой требовал Иисус: любви духовной, молящей лишь о спасении души.
И Энок искал у себя и в доме своём, чем бы ещё пожертвовать.
Он нашёл табак и бросил его в огонь. Но этого было мало.
Он запретил все пирушки и увеселения; не желал притрагиваться к спиртному, слушать скрипку, болтать о пустяках и читать светские книги.
Раньше его любимым времяпрепровождением было чтение рассказов и путевых заметок о далёких странах. И вечера, и выходные он тратил на эту ерунду, и такого рода чтиво помогало Дьяволу отвращать Энока от Истины. Теперь же Энок исследовал свою книжную полку и нашёл пару книг времён учительства, кои следовало предать огню: «Воспоминания о поездке в Сибирь» и «Королевские саги Снорри Стурлусона». Потом Энок нашёл «Жизнеописание Еста Бордсена»; да, оно повествовало о покаявшемся грешникеэто он, пожалуй, оставит. «Друг общества», годовой комплект, в печку его. «Скиллинг-магазин» его тоже следовало оставить в библиотеке, так как в нём содержались проповеди. Под конец Энок нашёл несколько газет за последние месяцы. Их он решил отослать Перу с уведомлением, что больше не желает их получать.
Энок отнёс книги в кухню и хотел сложить их в печь. Анна затряслась: «Ты хочешь спалить дорогие книги?»и долго смотрела на мужа полуиспуганными глазами. Но он таки передумал сжигать, ушёл с книгами на чердак и швырнул их в ящик, где обретался всякий хлам.
Там же на чердаке висели старые одежды из грубой кожи; Энок заметил их, и его озарила новая мысль.
Он оглядел себя сверху вниз: одежда, которую он носил, была почти новёхонькой. И так он ходил всегдавнушал себе, что он был щёголем, желал иметь красивые вещи, чтобы хорошо выглядеть; внешний блеск, тщеславие, Адамов грех. Прочь подобную чепуху и греховные помыслы. Энок переоделся в кожаное старьё.
Штаны, отвисшие на коленках, давно сели от стирки и были коротки, курткаслишком мала, но разве это так уж плохо для того, чтобы прикрыть грешные телеса? Он отыскал маленькую круглую шапочку с козырьком и чёрной каймой из овечьей шерсти и напялил на голову. Внизу в проходе стояла пара деревянных башмаков; они вряд ли способны были пробудить тщеславие, подумал Энок. И он обулся в них.
И тогда почувствовал он себя так хорошо и радостно. В этом одеянии он мог надёжнее противостоять дьявольским козням.
В тот же миг Анна пришла с кухни; вздрогнув, побелела: что за оборванец? Но это был Энок.
Господи Иисусе, что ты ещё придумал?!
«Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно»,парировал Энок.
Ты ведь не собираешься ходить в таком наряде?
А ты знаешь, что Бог сделал Адаму и жене его одежды кожаные и одел их? Так что кожа, по-моему, вполне нам подходит.
Энок сильно клацал своими деревянными башмаками, а старые кожаные штаны трещали и поскрипывали. Быть может, он сошёл с ума?
Всё в доме переменилось. И Анна должна была привыкать к этому, шаг за шагом. Всякая выдумка Энока объявлялась «волей Божьей», а на все увещевания он отвечал словами Библии. Домашние всегда испытывали к нему почтительный трепет, теперь же более того: он внушал им страх. И Анна ничем не могла помочь: она боялась его. Энока будто заколдовали. То, что он говорил, было как бы не от мира сего; он не мог говорить и думать как обычный человек. И под его ледяным взором и застывшим холодным лицом Анна чувствовала себя оцепеневшей, беспомощной и растерянной, и говорить с ним было то же, что и со стеной. Иногда она срывалась на плач, но её слёзы не трогали его, он лишь объяснял их причину.
Ты плачешь сейчас, говорил Энок, как раз потому, что Бог желает того. Когда Господь хочет чего-нибудь, наша плоть всегда рыдает. «Плотские помышления суть вражда против Бога». «Ибо плоть желает противного духу, а духпротивного плоти».
Он совался в каждую мелочь. Для Господа нет разницы, как у нас, между «большим» и «малым»; всё ничтожно пред Ним, но всё может стать великим; Бог лишь вопрошает наши сердца; «и не сообразуйтесь с миром сим». И в противостоянии Лукавому не менее важно обращать внимание на «мелочи жизни».
Всё должно было идти к тому, чтобы «отрешиться от себя». «Распять плоть со страстями и похотями». Остерегаться «обжорства и пьянства». Отвергать всё, что относится к «соблазну, похоти и распущенной жизни». Никогда не вкушать жирной или обильной пищи, и не возбуждать аппетит изобилием блюд, равно как и искусно приготовленным кушаньем. Червивый мешок, гнездилище греха, кое мы называем плотью, вполне обойдётся самым скудным и безвкусным из того, что нам даровал Господь. Здоровье и силу Он даёт нам во время молитвы; и мы не станем здоровее оттого, что будем объедаться, как свиньи. Горячая пища на стол должна подаваться раз в день, и ни разупо воскресеньям: в этот день мы Должны отдыхать, в том числе и от стряпни.
И так мы должны довольствоваться тем, что нам ниспослано Богом. Того, что растёт на нашей земле, нам хватит, даже более того. Никогда не услаждать себя заморскими лакомствами. Особенно следует воздерживаться от кофе, к которому народ так пристрастился в последнее время. Если б Господь желал, чтобы мы пили кофе, Он позволил бы кофейному дереву расти здесь, на севере.
Так же нам надлежит поступать с одеждой и платьем. Покупные нарядыэто всё суета и внешний блеск. Так же неразумно украшать ткани или вещи цветастыми узорами; тем двум цветам, что дал Господь, мы вполне можем радоваться, и нам не следует вмешиваться в Его замыслы. Не хотим ходить в беломможно держать чёрных овец и прясть пряжу из их шерсти. Или же носить одежды из кожи, созданные Богом именно для нас.
В доме должны царить порядок и благонравие; Господь даровал нам Слово, Он не терпит пустой болтовни. И Он не любит, когда принимают пищу когда попало; дети должны есть только в установленное время, вместе со всеми. Им также надлежит благоговеть пред дарами Господними. Воистину Энок хотел сказать, как Иисус Навин: «Я и мой дом будем служить Господу!»
Анна перестала спорить с мужем. Всё равно никакого проку; его нынешнее помрачение наверняка пройдёт само собой. Она даже не пыталась что-то делать против его воли, даже тайком: у кого есть голова на плечах, тот не станет тягаться с безумцем. Хорошо ещё, что он не запирал от неё комнаты и не отнимал ключей
Сказал бы ей кто-нибудь об этом тогда, когда она, молодая девушка, переехала на хутор Хове! О да, да; тягот в этом мире на всех хватит. Только бы он, Энок, окончательно не сошёл с ума!
VIII
В доме стояла тишина.
Ханс уволился; Марта тоже хотела съехать, как только будет возможность; обитатели усадьбы ходили понурые и молчали. Но деревянные башмаки Энока стучали и клацали по всему дому то там, то здесь, и его кожаные штаны шуршали и поскрипывали, словно кто-то говорил шёпотом в дальнем углу. Порой казалось, будто он хочет изловить кого-то с поличным; никто не знал, откуда он может появиться.
За окном норд-вест тянул свою унылую песню, гудел в углах дома и свистел в оконных рамах. Воздух был серым от падающего снега, и земля лежала, замёрзшая, скованная и помертвевшая, в чёрных пятнах проталин и грязных сугробах.
Люди почти не показывались из домов. Все как будто чего-то боялись. Разные слухи ходили по хуторам об Эноке Хове. Из соседей в его доме не появлялся никто, кроме Пера, что жил к северу; он долго не мог прийти в себя после того, что осенью произошло с Наполеоном. Но вскоре его блажь прошла, и он тоже перестал заезжать к Эноку. Иногда доходило до того, что Анна радовалась любому бродяге или приживальщику, что забредал к ним в усадьбу, пускай даже это были цыгане, хоть какая-то перемена в доме. Тогда и поболтать было не грех, так что можно было послушать человеческую речь, а не сидеть согнувшись в угнетающей тишине.
Особенно помогала в этом старая приживалка Гури; она в последнее время тоже всякого нахваталась и запросто могла беседовать с Эноком. Гури была тощей, болезненной, одноглазой и хромой, но далеко не глупой; долгими сумерками и скучными вечерами они часто разговаривали с Эноком о крови и пяти ранах Иисуса, или о Сатане и его искушениях; иногда они спорили. Порой их даже приятно было послушать; Гури говорила Эноку вещи, к которым ему следовало прислушаться; особенно то, что он «слишком о многом беспокоится». «Нам достаточно беспокоиться лишь об одном!»улыбалась Гури-приживалка.
Изредка в доме появлялся кто-нибудь из старых друзей-хаугеанцев; то было особенно приятно. Они были не столь фанатичны, как Энок, и Анна полагала, что он переменится к лучшему, общаясь с ними. Во всяком случае, они для него хорошая компания. Эти люди считали, что Энок слишком неистовствует, особенно в мелочах; Господь не требует от нас такого усердия; ведь это может привести к произволу и фарисейству. Но Энок обходился без их наставлений. Он говорил, что Господь должен править во всём, и он, Энок, сделает всё ради этого: «А что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем Его заповеди!» «ТыБожий человек, Энок, вздыхая, отвечали ему, но ты не должен быть столь упрямым!»
Однажды, в субботу вечером, явился Ларс Нордбраут из Несе. Анна надеялась, что если этот человек возьмётся за Энока, то многое может измениться к лучшему. Ибо Ларс был образованным и умным, к тому же глубоко верующим. С ним тоже было приятно и легко, тем более что Ларс обладал особым даром общения с людьми. Много спорили они с Эноком, порой ожесточённо, особенно о свободе истолкования Евангелия; Ларс утверждал, что Энок превратил Писание в свод законов, а тот не желал его слушать. Но в общем они сошлись. Одно сближало их: вера в Иисуса Христа и распятие. И так как в этом они были едины, то вполне могли расходиться в мелочах; «кто ест, не уничижай того, кто не ест», говорил апостол Павел. Утром в воскресенье Ларс и Энок молились вместе, и Анне это понравилось.
Однако до отъезда Ларса они успели поссориться.
Энок воспротивился тому, чтобы в его доме Ларс собирал народ на проповеди. То, что Ларс свидетельствовал «о ближнем своём, встречаясь с ним по пути», было хорошо; но никто не имел права выступать публично с Божьим словом, кроме предназначенных для этого самим Господом. Бог не терпит беспорядка; каждому Он дал своё призвание, и каждый должен служить Ему в своём деле; Ему не нужны незваные проповедники. «Имеешь ли служение, пребывай в служении»,сказал Павел. Спор был ожесточённым, было сказано немало резких слов.