А когда наступал вечер и оканчивались занятия, и учитель усаживался поболтать с домочадцами, это тоже было замечательно. От него можно было услышать многое из того, о чём никто не знал раньше; а если кто-нибудь начинал шутить и смеяться, то в этом не было ничего зазорного. Прежнего учителя, Таралда Аксдала, в усадьбе знали так хорошо, что он почти сделался своим; и немало огорчились и стар и млад, когда узнали осенью, что он вынужден был оставить учительство.
Теперь вместо него пришёл молодой Тёнес, сын Торкеля Туаланда; будет ли с ним так же хорошоэто ещё вопрос. Этого парня не знали в округе; вырос он у своего дяди далеко отсюда на юге, и о нём лишь ходили слухи, будто он со странностями. Он не водил дружбы со сверстниками, не отличался усердием в работе; всё, чего он хотел, читать и писать; говаривали даже, будто он сочиняет стишки. Дядя отправил его в новую школу там, на юге, которую называли «школой для учителей», так что он мог сделаться преподавателем. Посмотрим, что из этого выйдет. Пожалуй, он смыслит в учительстве, раз учился этому; и это, наверно, хорошо, особенно для Гуннара. У него с учёбой дела шли неважно. Голова на плечах есть, да вот охоты недостаёт.
Но теперь, как ни странно было это слышать, мальчику самому очень хотелось в школу. Но на то у него была своя причина, о которой Анна узнала вскоре.
Отец сделал ему штаны из кожи, и Гуннар так стыдился этого, что с тех пор, как начал их носить, он как будто стал бояться людей. Особенно стеснялся он своих бывших друзей, детей Пера, что жил к северу от Хове; и даже маленькая Олина подняла Гуннара на смех, едва завидев его в этих штанах. Не больно радовался он и деревянным башмакам, кои получил в придачу. И теперь Гуннар надеялся, что в школу ему позволят надеть праздничную одежду, и он так радовался этому, что позабыл о своей нелюбви к книгам.
Мать его смеялась: «Вот видишь, эти штаны из кожи сослужили добрую службу!»
Но надо же было опять случиться неприятному! Это была просто чертовщина.
Случилось это спустя несколько дней после того, как «чадо Божье» из Хейаланда пожаловало в доммаленькая смуглая девчушка, которую звали Йорина. В тот вечер все собрались возле печки; Энок чинил кадки, Анна и Марта пряли, Гуннар и Серина читали книжку, а Йорина чесала шерсть.
Вдруг Марта прыснула и захохотала. Должно быть, она вспомнила нечто настолько смешное, что уже не могла сдержаться.
Ой, не могу; обхохочешься! извиняясь, сказала она и поведала историю.
Она сегодня ходила к колодцу и там видела «этого полудурка, студента Ульсена. Он явился вразвалочку, в длинном пальто, при цилиндре, с тросточкой, такой стройный и элегантный, что просто загляденье! Однако надо же такому случиться, что тропинку занесло снегом, и он уже не мог раскачиваться в такт своей походке. Он был в чудном расположении духа, вышагивал, задрав нос, но как-то странно покачивался, пока так плёлся и тащился; ой, это была такая умора! Но потомхи-хи-хи! то ли он споткнулся, то ли чего ещёхи-хи-хикак он плюхнется во весь ростзадницей в сугроб, ноги торчат; шляпа в одну сторону, палка в другую; и как он давай ругатьсяна чём свет стоит: хи-хи-хи! чуть не померла со смеху!»
Все, кто слушал её, тоже посмеялись; лишь Энок сидел строгий и насупленный, стуча по обручу бадьи. Он взглянул исподлобья, уставился на своих домочадцев.
Все разом утихли и принялись каждый за свою работу; Марта зарделась и принялась вертеть прялку.
Нам, пожалуй, не подобает смеяться, заявил Энок. Иисус никогда не смеялся.
Можно подумать, есть смысл в том, чтобы равнять нас с ним Анна остановила свою прялку и немного поправила моток.
Но мы должны следовать его примеру. И нам также следует помнить, что наступит день, когда нам зачтётся всякое слово, сказанное нами всуе.
Прялки вертелись одна быстрее другой.
Об этом не сказано в моём толковании Писания, отважилась сказать Йорина, кряхтя и краснея.
Что же там сказано? спросил Энок участливо; ему нравилось это «чадо Божье».
Там сказано: «Всякое неподобающее слово, сказанное вами», гм, она покраснела, как раскалённый уголёк.
Ага, и ты тоже прочла это скверное толкование! Тебе следует сжечь его, Йорина. Я куплю тебе новое, когда в следующий раз поеду в город.
Анна и Марта сидели, вытаращив глаза.
Что ты говоришь! Разве оно неправильное, это новое толкование?
Есть два новых; одно вполне верное, но другое лживое.
Да, но разве церковь позволяет издавать такое?
Вы знаете, что придут лживые Иисусы и лжепророки, и наступят последние времена. И они будут приятными внешне и такими хитрыми, что совратят многих. Этот священник Вексельс и есть, пожалуй, лжепророк. Голова его забита бреднями, он верит во всякий вздор.
Это ужасно!
Прялки закрутились по-новому.
О да, вздохнул Энок, это ужасно. Нужно лишь молить Господа, дабы уберёг нас и избавил от лукавого. Подумать только: ведь он дошёл до того, что решил, будто тем, кто горит в аду, уготовано спасение!
Господи!.. Неужели он такой слепец?
Прялки остановились.
И это он написал в своём толковании, так что некоторые поверят, будто это истинное Слово Божье!
Подумать только!
Невозможно поверить!
В доме воцарилась гробовая тишина. Йорина, сидевшая позади, придвинулась поближе к свету.
И он будет священником, правильно я поняла? спросила Марта.
Да, он священнослужитель.
Да, но какой же из него тогда священник? заявила Анна. Насколько я знаю, он не может проповедовать в церкви?
Будем надеяться. Но он издаёт книги, и это гораздо хуже. Этим он может совратить многих.
Это невозможно
Прялки крутились, медленно и задумчиво.
Он получит своё в Судный день, сказал Энок; он стучал и колотил по кадке, словно это была голова лжепророка. Ибо сказано, что «кто соблазнит одного из малых сих тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жёрнов на шею и потопили его во глубине морской».
Но как наши священники позволили выпустить такую книгу не понимаю.
Она была разрешена к изданию, и лжепророк решил, что он может быть спокоен. Вот ещё одно наказание, ниспосланное нам Господом за то, что мы не ценим Истины, кою должны ценить. И Он позволяет нам приобщиться ко лжи, ибо мы любим её.
Да-да.
Но мои дети не пойдут в школу; и ты, Йорина, тоже Мы боимся, как бы наших детей не отравили; а разве это не яд, убивающий как тело, так и душу?.. Я сам буду учить вас. Господь дарует мне для этого время, если увидит, что это необходимо.
Анна украдкой взглянула на Гуннара: бедняга! какими жуткими глазами смотрел он на отца!
И теперь Анна разочаровалась в школьных занятиях. Ей вовсе не хотелось сидеть и слушать, как учитель внушает несчастным детям лживое учение.
X
Марта работала в усадьбе, пока у Анны не родился пятый ребёнок; потом она уехала.
Энок был счастлив. Наконец-то он отринул от себя всё мирское; древнее прошло, всё было новым. Отрешённый от мира и полный радости, дом его превратился в храм; и отныне в нём должны звучать лишь похвалы и славы Господу.
Так проходили дни, и Энок чувствовал, что он поднялся на Фавор.
Никакого беспокойства, никаких забот; спокойный, как дитя, он жил одной великой надеждой. Если его одолевала усталостьэто был лишь повод для того, чтоб обратиться к Богу; в молитвах и в Писании он обретал новую силу, и никогда не отпускал руку Спасителя. Всюду, где пребывал Энок, он был во власти Господней; спал ли он, бодрствовал, жил или умиралон знал, что он принадлежит одному Богу, и никакое зло не имело власти над ним. Энок был свободен от грехов; да, он достаточно грешил, постоянно грешил; но грех не был властен над его сердцем; как говорил Павел: не сам Энок грешил, но грех жил в нём. Но всё дурное и нечистое было смыто кровью Спасителя; и Энок чувствовал себя легко и свободно, как птица на ветке, и мог прыгать от радости, как Давид вокруг алтаря со священными скрижалями. Страсти мирские не волновали его; Энок знал Того, кто был сильнее этого мира. Велика, велика и неисчерпаема надежда, которая сделала его душу такой сильной и радостной, освободила человека, который был продан Дьяволу и обречён, исправила то, что было попорчено грехами, обуздало Лукавого, смерть и всё негодное, и теперь Энок был словно Адам до грехопадения, и мирсловно райский сад, в котором Господь гулял среди деревьев и цветов и радовался со своими чадами солнечной весне.
Да, весна, весна царила в сердце Энока. Словно после долгой, чёрной зимы, когда солнце приходит, разгоняя тучи и холод, прогоняя непогоду и ветра, растапливая снег и лёд, пробуждая к жизни почки и ростки, и проливает лёгкий, приятный дождик над миром, оглушённым и умерщвлённым зимой; и тотчас же весна распускает цветы и листья, луга зеленеют, и жизнь и радость царят во всём мире. Так было с Эноком. Всё росло и расцветало; там, в душе, тянулись ростки, словно из тёплой, обильной почвы, и всё было исполнено добротой, сочувствием и силой любви; не плотской любви, что делает человека мягким и расслабленным, но любви Христовой, дарующей сосредоточенность и душевную силу. Эноку была нестерпима любая мысль, коя была противна Господу; любое желание и стремление, кроме молитвы и заповедей; всякий грех виделся ему змеем, прячущимся в листве; прекрасным и нарядным было сердце его, ожидавшее Жениха; и это было его единственной заботой.
И Бог был во всём. В воздухе, в земле, в воде, в огне, в яростном урагане и лёгком ветерке, в трудах и в отдохновении, во сне и наяву; стоило лишь оглядеться вокруг; Господь никогда не отлучался. Когда светило солнцето сияли очи Господни; дождь и град были его дланями; а звёзды в ночиглазами ангелов, мерцанием и зовом тех, которых тысячи порхали вокруг Господа и ждали нас; и они хранили и берегли нас, где бы мы ни были: поддерживали нас, когда мы шли, и поднимали нас, когда мы падали; много раз, когда ветер трепетал над лугами, Энок как будто видел порхание белых крыльев.
Но и в буре ему слышался глас Божий, и в шуме моря, в раскатах грома и во всём; глас Божий звучал, гремел, разносился по миру от веку до веку. И потому дрожали те безбожники, кои не обрели мира; они боялись Отца своего, ибо не ведали Его. То же самое было и с Гуннаром, когда он плохо себя вёл: парень не понимал, что его отец желает ему добра, когда наказывает розгами. С улыбкой Энок ещё раз вспомнил те времена, когда он сам жил в страхе, и не без причины: ведь глас Господа Саваофа устрашал тех, кто был против Него.
И так хорошо было Эноку, что он порой удивлялся: правда ли всё это? Может ли дитя Господне жить так легко в этом мире?
Энок ждал борьбы и тяготи поднимался на Фавор. Всё шло так легко, так удивительно гладко; Бог ведал его желаниями и помыслами. Разве не уготовано ему, Эноку, серьёзного испытания? И что хотел сказать этим Господь?
Божьи люди говорили о терзаниях, о борениях и высоких искушениях, об огненном очищении. И Ларс Нордбраут резко выступал против Энока: быть «слишком радостным»это, должно быть, дьявольская уловка. Сначала Лукавый делает тебя твёрдым в своей вере, потом усыпляет твою бдительность, и тем легче ему впоследствии тебя совратить.
Это как с теми теплолюбивыми деревцами, которые Мёллер из Мюре посадил в стеклянном доме: первые годы они быстро тянулись кверху и выглядели замечательно; но они сделались мягкими и слабыми от такой жизни, и как только он высаживает их на открытом месте и они соблазняются осенними ветрами и ночными холодамивянут деревца и умирают, потому что в них нет силы.
Приживалка Гури считала таким же образом. Сама она тоже иногда впадала в уныние и тягостные раздумья, но «больше благодарила Бога за эти мрачные часы, чем за сладостные дни Божьей благодати; ибо когда Господь наказывает, значит, Он любит». Разве Бог не мог полюбить Энока? Бывали дни, когда этот вопрос причинял ему невыносимую муку.
Но нет. Не Дьявол сделал Энока таким счастливым; грешно было даже думать об этом. Нужно лишь отдать себя в руки Господа, и пусть Он правит. Отец небесный знает, что нам нужно, что для нас хорошо и плохо; и Он ниспошлёт наказание, когда увидит, что это необходимо.
И в повседневных делах Энок видел, что служит доброму господину; благословение и везение было во всём, чем бы он ни занимался, всё приносило пользу. Всегда ему было что отдать, и всегда ему воздавалось сторицей. И Бог был добр с ним, так что доходы Энока были большими, даже побольше, чем у остальных; сами обитатели мира сего предпочитали иметь дело с божьим человеком, чем с себе подобными; и они могли убедиться, что это правда, полагал Энок.
Господь услышал его молитвы, благословляя его и в другом: ребёнок, родившийся у Анны, оказался мальчиком. Разве Господь не осыпал Энока благодеяниями? Разве Он не устраивал всё так, чтобы доказать Эноку, что Он с ним?
А весна была в разгаре, и Анна спросила, как он собирается справляться в страду без работника. «С Божьей помощью», отвечал Энок. И он был твёрд в своей вере.
Исполняя волю Божью, Энок помогал бедным чем мог: одалживал им продукты и зерно, когда они приходили и просили; и теперь Господь вознаградил его за это. Один за другим люди приходили и просились поработать в счёт уплаты долга; таким образом Энок получил необходимую помощь, и без особых затрат: ведь можно замечательно решить все дела, не связываясь с деньгами. И Бог не берёт с нас ничего за дары свои!
Так Энок заполучил в работники Торкеля Туаланда, который в свои пятьдесят четыре мог свернуть горы, стоило только захотеть. И он трудился с охотой, если те, кто давал ему работу, хорошо с ним обходились. Одна беда была у Торкеля: он был крайне невоздержан на язык. Он мог глумиться над чем угодно, особенно над тем, к чему Бог призывал нас относиться с уважением. И если б Торкель не работал задарма, Энок наверняка взял бы кого-нибудь другого.
Впрочем, Торкель хлебнул горя на своём веку. Когда-то у него был один из богатейших хуторов в округе, но потом он связался с движением Тране и забыл про работу и всё на свете; был осуждён, и по приговору суда вынужден был оставить свой хутор. Люди говорили, что ленсман Осе поступил с Торкелем слишком сурово; но как бы то ни было, беднягу прогнали с земли, и в конце концов он был рад, отыскав себе участок на юге на Рамстадской пустоши. Теперь Торкель жил по большей части тем, что батрачил у своих соседей; и потому Энок не смог отказать ему, когда он пришёл и попросил отработать мешок муки, который Энок когда-то ему одолжил.
Но иногда Торкель бывал невыносим.
Был весенний день. Обитатели Хове вывезли навоз на поле и, вернувшись, сели перекусить. И тут Торкелю показалось, что за столом слишком тихо.
Хе! застрекотал он торопливым голоском, склонив свою продолговатую козлиную голову набок и моргая. Мне сдаётся, ты разглядываешь мои руки, Анна? Они не станут белее, если попашешь в Хевдалео! И пропотеешь как следует. И муженёк твой тоже не самый чистюля.
Ты же знаешь, мы должны есть наш хлеб в поте лица своего.
Хе! Он не ест свой хлеб в поте лица своего, ленсман Осе. Он сидит себе дома и покуривает сигару, обжирается телячьим жарким и потягивает пивко. Да-да! Он заслужил это; он, пожалуй, может себя побаловать!
Не следует злословить на начальников своих, говорит Павел.
Да, но Иисус Сирак говорит: «Кто отнимает хлеб, тот умерщвляет ближнего своего; и кто лишает работника жалованья, тот проливает кровь!» Да, в те времена люди могли говорить правду в глаза. Но потом за эту же правду Иисуса Сирака занесли в апокрифы.
Но ведь, пожалуй, не из-за этого?
Да я не знаю, из-за чего; они не утруждают себя объяснениями, власть предержащие!
Ты должен помнить, Торкель: Господь даровал им власть, назначая их на должность.
Ну-ну! Хе! То был старый пьяница амтманн Риккерт, или Дриккерт, как его называли, который посадил ленсманна в Осе!
Возможно, это было нам в наказание. Мы должны уверовать и молиться Господу, чтобы он даровал нам доброго начальника.
О да многие молились; и после этого отнимали дома у вдов
Я считаю, мы должны быть истинными христианами.
Да, но кто же «истинные»? Те, кто живёт согласно заповедям Иисуса, а что говорил Иисус? «Собери всё твоё добро и отдай нищим»,сказал он. Что-то не видно, чтобы наш священник или Ларс Нордбраут так поступили!
Энок промолчал.
Да, но если мы поступим так, то все станем бедняками, отвечала Анна, и никто не сможет помочь нуждающимся.
Я не думаю, что мы будем нуждаться, если правильно себя обустроим. Долой всех лентяев-чинуш, толстопузых попов и солдафонов в побрякушках, и тогда всем нам будет достаточно еды. Хе! вряд ли Господь Бог сотворил бы больше людей, чем он мог бы прокормить!