Он знал, что есть пять частей света: Авропа, Азия, Америка, Египет, Урания или Новая Голландия. Томас даже слышал о том, что Земля якобы круглая, но не верил этому. По его мнению, это противоречило Писанию, а также всякой логике. К тому же о том, что Земля плоская, говорил Кнут Сподерволл, а также Лютер, который был в своё время высокообразованным человеком и сведущим во всех чудесах Божьих. Томас хорошо знал, что такое солнечные и лунные затмения. Но в то же время он не мог понять, отчего Луна растёт и убывает. То была одна из величайших тайн, которые недоступны разумению нас, грешных. А одним из ярчайших примеров и доказательств Божественной премудрости было то, что стоило кому-либо из нас взглянуть на лунный диск, и там он мог узреть Адама и Еву, а меж нимидрево познания; они были отправлены на Луну после смерти, дабы во все времена напоминать людям о грехопадении. Ибо всемудрый Господь видел, что сынам рода человеческого полезно иметь перед глазами воспоминание о первородном грехе, особенно по ночам, когда Адам-прародитель неистовствовал.
Но сегодня Томас мучился тяжёлыми раздумьями. Все его мысли были о любимом сыне Каролусе Магнусе.
Сын унаследовал от родителя множество талантов и высокую гениальность; и он должен стать человеком и покончить с бродяжьей жизнью. Ибо нынче для бродяг настали тяжёлые времена; и тот, кто смог покончить с этим и начать жить как порядочный человек, лишь чувствовал себя лучше и надёжнее. Поначалу Каролус жил у Симона Рамстада и пас скотину. Там он обнаружил такую тягу к чтению и знаниям, что сам пастор Мейер взял его к себе. И мальчик конфирмовался в тринадцать лет.
Священник хотел сделать из него большого человека. Но он понимал, что родня может помешать этому, пока он здесь, в Норвегии, поэтому Мейер решил, что Каролус должен стать миссионером и отправиться в Сулуланд. «Только он! Только он!»твердил пастор Мейер и принялся учить его Писанию и истории церкви. Но мальчик не выказывал ни терпения, ни упорства в подобных занятиях; он грезил и мечтал о том, что, когда вырастет, станет моряком. Потому Каролус вернулся к Рамстаду; но там он только болтался без толку; пришлось думать и рассуждать, что с ним делать.
И тогда сострадательной Гунхильд пришла в голову замечательная идея: надо попробовать пристроить его к Эноку Хове.
Эноксвятой человек; он не сможет отказать, поскольку старается жить согласно Писанию. А если он будет дурно обращаться с мальчикомКаролус не из тех, кто даст себя в обиду! А у Энока есть чем поживиться, считала Гунхильд: «Ты разве не знаешь, несчастный, что здесь живут маленькие ракли? Так что можно устроить блави и локки! Ч меня дери, если не так! такой приятный и красивый парень, как Каролус! Уж если твоя бабка заполучила владельца хутора из Вардала, то твой сын может так же окрутить дочку хозяина Хове, папаша!» Томас-цыган посмеялся, признавая, что его жёнушка далеко не глупа, и решилнадо попытаться уговорить Энока.
Теперь только надо было зайти с нужной стороны. Ибо крестьяне бывают более заносчивыми, чем священники, а Энок выглядит посуровей Рамстада. Тут лучше всего было действовать хитростью и показать свою учёность, потому что Энок и сам был умён. И когда он увидит, что цыган так же хорошо смыслит в Писании, как и сам Энок, и более тогоибо Томас, пожалуй, отыщет то, чем можно застать Энока врасплох, и тогда хозяин Хове по-другому станет думать о Томасе и его сородичах, и его представление о Каролусе тоже изменится к лучшему.
У Томаса был припасён козырь, которым он собирался ударить напоследокто, что сказал священник Мейер: с Божьей помощью, и с мудрыми советами Эйлерта Сундта, можно и для Томаса подыскать дом и землю, если он пожелает. «Может быть, уже скоро и я буду владеть клочком земли, думал Томас, если в этом клочке заключается разница между бродягой и человеком в этом мире!»
XII
Вечерело. Энок сидел за столом и ужинал.
Вошли цыгане, один за другим, поздоровались с ним и пристроились в уголке у печки. Последним явился Томас.
Добрый вечер, и благословит Господь сию трапезу, проговорил он с почтением.
Он был невысокого роста, мягкого телосложения, его походка и движения были лёгкими и размашистыми, словно у дикаря, не знакомого с тяжёлой работой. Когда он шёл, он как будто играл всеми частями тела, болтая их туда-сюда, как хотел. Маленькая голова покачивалась на худой, смуглой, выгнутой вперёд шее и прижималась то к одному плечу, то к другому, как будто ища ласки. На лице его, в общем добродушном, проглядывали цыганские черты; выражение его было вкрадчивым, неопределённым, ненадёжным, легко и быстро меняющимся от притворной серьёзности до дикого хохота; но когда Томас общался с приличными людьми, он выглядел торжественным, и столь же торжественной была его речь.
Он уселся на стул перед очагом и заговорил напыщенными и длинными фразами. Трудно было понять, чего он хочет, поскольку начал Томас с рассуждений о погоде и чудесах Божьих в природе. Речь его была текучей, как и он сам, лилась нараспев то вверх, то вниз в своей невероятной тональности. Чувствовалось, что оратор доволен сам собой и своими разглагольствованиями; он старался говорить изысканно и красиво, и сплёвывал коричневым, когда подчёркивал что-то важноеТомас постоянно жевал табак, как козёл. Он любил подискутировать о высоком; и голова его болталась на шее, как пустой стебель, затылок дёргался и глаза сверкали; лицо вытягивалось, становилось напряжённым, а речьневероятно мудрёной. Ибо для своих многочисленных умных мыслей и представлений Томас находил слова, которые вряд ли кто-либо, кроме него, мог подобрать; и он посрамил многих умных мужей, даже священников, в знании закона Божьего и Писания, а также во многих взглядах и аспектах.
Энок не отвечал ни да, ни нет. Ему было тяжело с цыганами. Они не были похожи на остальных людей. Было что-то совершенно невыносимое в их облике и в характере. Что-то неопределённое, изворотливое, смуглое и скользкое, что-то змеиное и что-то от угря, иногда просто-напросто дьявольское. Ни откровенности, ни твёрдого слова от них не добьёшься; всё лживо, обманчиво и скрыто; и они несли с собой неприятный запах, запах мерзких звериных вожделений и грехов, как будто они заключили особый договор с Дьяволом. Томас был далеко не худшим из них; но всё же он цыган; и этот скользкий язык не мог выдать ничего, кроме пустой болтовни. Просто отвратительно было, когда он принимался рассуждать о чём-то серьёзном; в устах бродяги всё звучало как богохульство. Порой Эноку казалось, что у них не могло быть души; они были не людьми, а разодетыми животными, обезьянами и лисами в человеческом обличье; наполовину людьми, наполовину зверями из тёмных миров; и потому они не могли разговаривать, как обычные люди; их можно было отличить, едва они раскрывали рот. И о чём они помышляли, когда мямлили на своём цыганском наречии, дьявол разберёт; наверняка о чём-то ужасном!
Долго и хитро извивался Томас вокруг да около, так что его занесло в рассуждения о воскресении из мёртвых.
А теперь я хочу задать вам вопрос, Энок, если вы не поймёте меня превратно. Это удивительная и глубокая вещь, над которой я столь часто размышлял. В Писании во многих местах сказано, что мы восстанем из могил в день светопреставления, как мы есть сейчас, во всех частях и деталях, со всеми членами и мускулами. Это есть то, чего мы не сможем избежать, мой дорогой и богобоязненный господин Энок! Но в другом месте в Писании Иисус говорит совершенно отчётливо, что по воскресении из мёртвых мы не сможем ни жениться, ни выходить замуж, но будем все аки братья и сёстры. И тут возникает вопрос. Мы воскреснем как есть, и все части тела при нас; но останутся ли у нас детородные органы, если мы, по словам Иисуса, не сможем вступать в брак? Можете ли вы разъяснить для меня эту загадку, Энок?
Эту загадку разъяснит сам Господь, коротко отвечал Энок. А тебе, если ты так хорошо знаешь Писание, стоит задуматься над другими словами: кто не работает, тот не ест!
И тут Энок попал впросак. Томас мог с чистой совестью заявить, и вся его компания хором подпевала, что он недавно вернулся с работы, и он честно зарабатывает жестянщиком. И едва Томас уразумел это, он понял, что обрёл почву для своих разглагольствований, и позволил себе перейти к другим «аспектам».
Мы тоже работаем, и не так уж мало, но смиренно и просто, сказал он, и мы бы желали работать больше, если б добрые люди дали нам возможность. Но теперь, мой милый и высокочтимый Энок, я хотел бы прежде всего попросить за моего маленького сына
После многих медоточивых словес, извивавшихся невероятными закрученными изгибами и закоулками, Томас наконец сказал то, что хотел по поводу Каролуса Магнуса, «у коего нет таланта к высокой учёностипастор махнул на него рукой» и который «в своём смирении никогда не метил столь высоко»; однако Каролус «каждый вечер молился, стоя на коленях, что он должен удостоиться великой милости войти в дом столь доброго и уважаемого человека, как Энок Хове», где он сможет «научиться работать на земле и зарабатывать свой хлеб в поте лица своего, согласно Писанию и завету Господа в первой книге Моисеевой, глава вторая».
Тут вступила Гунхильд, осыпая дождём похвал и градом комплиментов и Энока, и мальчика; и речь её становилась всё более горячей, и похвальба всё более несносной
А Энок уже ничего не слушал. Он думал, какими словами Божьими или другим крепким словом заставить их умолкнуть и остаться при своём; но в тот же миг он почувствовал в сердце глас Святого Духа.
Это было дитя Господне! Жертва, которую Отец требовал от него! Именно это, самое худое, о чём он мог помыслить, самое противное и тяжкое для плоти и крови, но именно этого требовал Бог.
Он поднялся из-за стола. И когда все умолкли, он сказал твёрдо и коротко:
Богу угодно, чтобы я помог этому мальчику. Но если он войдёт в мой дом, он обязан следовать порядку, заведённому здесь, и привыкнуть к работе и к молитве. Я не потерплю никакой лени, а также прочих бродяжьих штучек. Если он согласен на такие условия, присылайте его. Посмотрим, чем нам Бог поможет.
Энок торопливо вышел; цыгане принялись осыпать его благодарностями и похвалами.
Спустя два дня явились Томас и Гунхильд с Каролусом Магнусом.
Это был маленький худенький паренёк, с маленькими тёмными беспокойными глазками и быстрыми, торопливыми движениями, лёгкий и гибкий, как танцор. Когда он шёл, он был как будто невесом; родители не могли за ним угнатьсяони шагали слишком медленно в сравнении с ним. Маленькое круглое смуглое личико иногда выглядело таким серьёзным и торжественным, что становилось смешно; это был сам Томас-цыган в миниатюре. Каролус старался разговаривать и вести себя по-взрослому, по-умному, чему Анна весьма смущалась. Он не походил на остальных детей. В нём было больше здоровья. Видно, что он вырос на природе, как вольная птица, в нём смешалась кровь многих племён, он был бодр и подвижен, как дикий зверёк. Рядом с ним Гуннар выглядел бледным, хотя был полнее и крепче.
Каролус торжественно поприветствовал Анну, свою «новую мать»; он обязуется «с Божьей помощью вести себя так, что ей не придётся » Цыганские повадки; этот сладкий рот и проворный язычок; Анна скривилась, подавая ему руку и приглашая: «Добро пожаловать к нам!»Уфф! До чего мягкая, слабая ручонка, как у старой девы!
Не менее торжественно Каролус поприветствовал своего нового «отца». Он посмел заверить, что явился к нему с добрыми намерениями:
И я надеюсь, вы проявите ко мне снисходительность, если я с чем-то не справлюсь.
Если ты с юных лет начнёшь искать Господа, Каролус, и молиться ему, то остальное, пожалуй, приложится, отвечал Энок.
Потом заговорил Томас-цыган и, наконец, Гунхильд. Бесконечные сказки для мальчика и беспрерывные похвалы «кротким и благородным людям», приютившим его Речь уже срывалась на крик, так что впору было затыкать уши. На губах виднелась характерная цыганская ухмылка: блуждающая, полускрытая, как будто приглушённая. В конце Гунхильд вставила несколько слов на своём наречии, и они звучали так же резко и призывно, как и вся её речь:
И я надеюсь на Бога, Каролус, что ты будешь хорта романисэль и не позволишь буру стультрать дэро, или боккать дэро, или даббать дэро! Но если дэро каммать не латьот, тогда нашай и авай к даду и дейе; во имя Иисуса Христа! И тогда ты будешь жить хорошо.
Это было почти невыносимо. Но Томас сказал одну вещь, на которую Энок обратил внимание.
Быть может, и мне повезёт, и я покончу с бродяжничеством на закате дней моих. С давних пор я желал и стремился к этому; нынешней зимой я говорил с самим пастором Мейером, и он мне ответил именно так: «Если ты хочешь, чтобы Энок Хове поспособствовал тебе, сказал пастор, то это вполне возможно; ибо Энок Хове, сказал он, второй человек после меня в комитете помощи беднякам, и его слово для насзакон!»
Гунхильд подмигнула мужу: молодец!
Нет, этого пастор не мог сказать, смущённо заметил Энок.
Он сказал именно так, а он не тот человек, который лжёт и болтает пустое; ибо в Писании сказано: не клевещи на ближнего своего!
Энок был изумлён такими похвалами, причём от самого пастора. Да, Мейерхороший человек. Уразумев суть дела, Энок обещал помочь Томасу, насколько это было в его силах; быть может, и здесь Господь хочет испытать Энока. Цыгане ушли с благословениями, молитвами и полным мешком провизии; и Энок чувствовал себя озабоченным тем новым делом, кое было на него возложено.
То, что Господь помогал ему, вскоре подтвердилось. Каролус оказался таким послушным и милым, и с ним было так приятно, что он мог бы послужить примером для несчастного Гуннара. И Энок даже попрекал сына: «Смотри на Каролуса и делай, как он!»говорил Энок Гуннару чуть ли не каждую минуту.
С Гуннаром творилось что-то странное. Раньше он был таким милым и всё понимал, но в последние две зимы его как будто подменили. Во всём он выказывал нежелание, даже сопротивление, неохоту и неприязнь, порой даже ненависть. Ходил вечно недовольный и угрюмый, и ни одного слова от него нельзя было добиться, даже если о чём-то спросить. Как это понимать? Пожалуй, в парня вселился дьявол, стоило Богу показать своё расположение; так же как в Евангелие, где бесы особенно буйствовали тогда, когда Иисус стоял перед ними.
Каролус был совсем другим. Всё, что он делал, он исполнял легко и охотно; а когда говорил, он был таким милым и смышлёным, что общаться с ним было одно удовольствие. Он и сам иногда спрашивал о чём-нибудь, и даже мог рассуждать о высоком, так что Энок иногда думал об Иисусе, в юные годы проповедовавшем в храме. Да, цыгане часто кичились подобными рассуждениями; но Каролус пожил среди порядочных людей, так что эта грязь к нему не пристала.
Мальчик не отлынивал и от работы; больше всего он любил пасти скотину, бегать к соседям с мелкими поручениями и прочую непыльную работу. Однако Энок должен был приучить его к настоящему труду и привить к нему охоту. Коли у парня есть желание и Господь захочет того, он сможет. Энок молил Бога о вразумлении и терпении, дабы исполнить это нелёгкое дело, так чтобы Каролус очистился от всего, что унаследовал от своих сородичей, всех этих цыганских штучек и разгильдяйства.
С самого начала Энок не позволял себе быть строгим по отношению к Каролусу. Его следовало наставлять понемногу, постепенно. Стоило проявить жёсткостьон мог просто-напросто убежать. Зато теперь можно задавать Гуннару побольше работы; посмотрим, как у Каролуса проснётся чувство достоинства, и он не позволит ему, младшему, себя позорить!
И Энок стал вести себя с Гуннаром ещё строже, чем раньше. Всё должен был делать он: «Гуннар, выгреби навоз из хлева; Гуннар, принеси торфу!» Но с цыганёнком Энок был таким добреньким: «Каролус, может, ты будешь так любезен немного помочь Гуннару?»«Каролус, может, ты выйдешь посмотришь за лошадями?» Фу! Это было отвратительно, и Гуннар плевался от злости. Какой слащавый тон, какая торжественностьэто было так мерзко! И этот цыганёнок. Первое время Гуннар боялся его; Йорина рассказывала, что цыганеязычники. Но вскоре к боязни добавилась ненависть. То, как Каролус подлизывался и ластился к отцу, его слащавые речи, особенно о Боге, уф! А как он врал! аж слюни бежали! О, это было ужасно. А стоило Каролусу очутиться вне поля зрения Энока, он только и делал что слонялся, руки в карманы, и бездельничал! И никогда ему не скажут плохого слова; ничего подобного! А розгиха-ха-ха! Пороть цыганёнка розгами? Нет, лишь пару сладких слов нежным тоном: «Очень жаль, что ты не сделал это, Каролус, ведь ты такой способный парень. Пускай Гуннар поможет тебе». Да, почему бы Гуннару не помочь? Гуннар на всё сгодится. А цыганёнку вовсе не обязательно расхаживать в кожаном тряпье.