Тем временем Анджела расстегнула на мне платье и стала меня раздевать, не спуская глаз с Урсулы. Та онемела от изумления, видя, что я стою перед ними в необычном нарядепрактически голая.
Я не смела взглянуть на нее и желала, чтобы в эту самую минуту ГОСПОДЬ разразил меня в СВОЕЙ милости, ведь я уже и так проклята, а это хуже Ада.
Странно улыбаясь, Анджела подтолкнула меня к Кеннету, сказав, что уведет Урсулу к себе в комнату, и посоветовала нам тоже присоединиться и старательно запереть за собой двери. Забрав наши пеньюары, она ушла и приказала Урсуле следовать за ней.
Кеннет перегнулся и, взяв меня за талию, точно куклу, приподнял и усадил на себя сверху, так что мое лицо коснулось кончика его хуя, а моя щелка расположилась прямо над его ртом. Осторожно раздвинув пальцами мои припухшие нижние губы, он вставил свои в брешь, пробитую им в тот же день, одновременно поглаживая мне груди и приподнимая свои ягодицы, а тем временем его воспаленное разбухшее орудие искало мой рот. Теперь я практически не ощущала никакой болилишь слабое покалывание, которое усиливалось от прикосновений его языка к моей чувствительной коже. Затем меня вновь, как утром, охватило чувство блаженного удовлетворения, я непроизвольно обхватила губами хуй, сжимая рукой его основание, и до упора засунула в рот, благодарно посасывая и забыв о всяком стыде. Наконец, не в силах больше сдерживаться, я отпустила его и спрятала лицо между ног Кеннета, заглушая исступленные крики в мягкой шерсти на его бедрах.
Прошло какое-то времяне знаю сколько. Хоть я и не лишилась чувств, у меня остался провал в памяти. Лежа без движения, я ощущала, как твердый хуй Кеннета трепетал, зажатый в ложбинке между моими грудями. Мои ноги обхватывали Кеннета за талию, и он влажным пальцем нежно гладил бороздку между моими ягодицами.
Едва я пошевелилась, он приподнял меня и, положив на кровать, сказал, что теперь его очередь. Наверное, он заметил страх у меня в глазах и поэтому рассмеялся, сказав, что со временем я научусь этим наслаждаться. Без долгих разговоров и без явных опасений он широко раздвинул мне ноги и медленно вошел, двигаясь взад-вперед и постепенно растопыривая меня, пока я снова не ощутила самим нутром ласковый бьющийся конец. Кеннет оставался в этой позе, а в меня хлынул теплый поток, наполняя удивительным блаженством, которое заставило меня поднять ноги и положить их ему на плечи. Я подтягивала ягодицы кверху, чтобы сильнее почувствовать Кеннета и, если можно, засунуть хуй в себя еще глубже. Мы одновременно вздохнули, наши губы встретились и соединились, и мы оба покатились по кровати, прильнув друг к другу в судороге греховного наслаждения.
В ту минуту я не испытывала ни стыда, ни страха, а была счастлива. Лишь теперь, когда я оглядываюсь назад и понимаю, в кого превратилась за считанные дни, меня переполняет отвращение к собственной похоти. О, в этом больше нет никаких сомнений! Я ТОЖЕ ЧУДОВИЩЕ! Вправе ли я утверждать, что я лучше, чем они? Или хоть чем-нибудь отличаюсь? Ведь я согласна делать все, что доставляет мне это сладостное и жуткое чувство ни с чем не сравнимой удовлетворенностичувство, которое никогда не надоедает и о котором я стала думать постоянно!..
Я положила голову Кеннету на грудь и лежала в оцепенении. Мне кажется, я заснула бы, если бы меня не разбудил его смех. Кеннет весь трясся. Желая узнать, что же могло вызвать такое веселье, я подняла голову и увидела Урсулу, стоявшую рядом. На ней был весьма странный наряд.
Она была совершенно голая, с растрепанными волосами, а к талии туго привязана огромная фальшивая елда с нарисованным на конце лицом священника. В отличие от предыдущего, это чудовищных размеров орудие не имело прочих половых признаков. Оно присоединялось к широкому поясу из толстой подбитой кожи, пропущенному спереди назад и закрывавшему щель и ягодицы. Я хочу сказать, что пояс проходил между ногами на другую сторону, где запирался висячим замочком. Пизда Урсулы была полностью прикрыта.
Анджела подтолкнула ее к нам, чтобы мы могли лучше рассмотреть этот кошмар.
Меня ждало страшное потрясение: на конце я увидела миниатюрный портрет мистера Гаретавикария. Сходство было поразительноесуровое лицо, длинный нос и взгляд, обращенный ввысь, словно в молитве. То была возмутительная и комичная карикатура на дорогого отца Урсулы. По какой-то непонятной причине безудержный смех Кеннета оказался заразительным, и я тоже расхохоталасьведь сцена была не только богопротивная, но и потешная. Анджела с улыбкой наблюдала за нами, явно довольная своим успехом. Я подумала: сколько часов она потратила на эту дьявольскую картинку?
Урсула же молча плакала, поглаживая жесткую, безразличную елду, и плевала на ее головку, дабы придать ей подобие жизни, отворачиваясь от жуткого лица, таращившегося снизу.
Ее длинные грушевидные груди с почти белыми сосками покачивались при каждом движении. Подняв одну руку, она попыталась погладить их. Но Анджела, стоявшая позади с небольшой плеткой, хлестнула Урсулу по руке, после чего та опустила ее и вновь принялась безысходно ласкать оцепенелую, безжизненную и холодную штуку, неуклюже торчавшую из живота. Разочарованно вскрикнув, Урсула рванулась вперед, пытаясь схватить ее губами. Однако, не в силах дотянуться, возвратилась к своему бессмысленному ритмичному занятию.
Эта ужасающая сцена чрезвычайно забавляла Анджелу. Подойдя к кровати, она сняла пеньюар и села, положив ногу на ногу, рядом с Кеннетом. Ее щель была широко раскрыта. Анджела взяла его руку и вставила в свое обнаженное лоно, сказав, что так она, безусловно, лучше всего насладится зрелищем. Кеннет ловко исторгал из нее томные вздохи. Похоже, это усиливало мучения Урсулы. Она расплакалась пуще прежнего и тщетно пыталась засунуть палец между кожаной подкладкой и своей томящейся плотью. Как обычно, Анджела исключила всякую случайность. Несмотря на все старания, Урсула ничего не могла добиться: пояс прилегал очень плотно, мешая любым прикосновениям к телу.
Теперь рука Кеннета задвигалась быстрее. Из пизды Анджелы струился непрерывный поток, заливая постельное покрывало. Она выгнулась назад, ее твердые груди уставились в потолок, а соски сморщились и напряглись. Наклонившись вперед, я взяла один в рот и настойчиво потянула, покусывая, как это делал Кеннет. Анджела начала вздыхать громче, и я почувствовала, как Кеннет сунул мне в руку собственный источник наслаждения, полный свежих сил. Раскрыв свою щелку, я позволила ему оказать мне ту же услугу, что он оказывал сестре. Вскоре мы достигли такого исступления, что одних рук уже было мало. Анджела жестом попросила нас уступить ей больше места. Она легла на спину и посадила меня сверху: мы оказались друг напротив друга, а наши зияющие щели соприкоснулись. Подавшись вперед, я увидела, как у меня между ног орудие Кеннета пронзает Анджелу, исчезая и вновь появляясь, пока, наконец, оно не нацелилось вверх, и тогда я поняла, что настал мой черед. Кеннет всадил с таким пылом, что буквально подбросил меня ввысь, возмещая недостаток глубины собственной рукой, сомкнутой, подобно узловатому кольцу, под моей пиздой. Затем, рывком высвободившись, он стал водить своей скользкой штуковиной по мне взад-вперед, и, вдруг ощутив нарастающее возбуждение, я вскрикнула, а он вернулся к сочащемуся отверстию Анджелы и полностью скрыл в нем хуй.
Так он переходил от меня к Анджеле и обратно, пока я не перестала понимать, кто из наскто. Мы одновременно почувствовали беспредельное, восторженное облегчение, когда Кеннет, просунув хуй между моим безволосым холмиком и поросшим темной шерстью лобком Анджелы, прижал меня к себе и крепко стиснул, а затем из него хлынула сливочная жидкость, неумолимо заливая все три наших тела.
Едва почувствовав на себе руку Кеннета, я напрочь забыла об Урсуле. Но когда в полудреме, очевидно, всегда сменяющей наслаждение, я с острой болью вспомнила о ней, то нигде ее не нашла. Я подумала, не вернулась ли она в комнату Анджелы. Все двери были закрытыстало быть, она не могла сбежать. Затем моим очам предстало поистине жуткое зрелище. Я вцепилась в Анджелу и Кеннета, растормошила их и заставила взглянуть.
Хотя оттуда, где я лежала, саму Урсулу видно не было, я все же могла рассмотреть длинную фальшивую елду, которая покачивалась, словно подвешенная в воздухе, нависая над самым краем кровати, казалось бы, ни к чему не привязанная. Мы встали и, подойдя к тому месту, где находилась Урсула, наконец увидели ее. Она выгнулась назад, вывернув ступни внутрь и касаясь ладонями пола. Получился почти завершенный круг в форме буквы «О». Я видела, как такое делают акробаты в цирке. Заметив нас, Урсула даже не попыталась выпрямиться и осталась в прежнем положении, бормоча имя Кеннета, высовывая длинный заостренный язык и подтягиваясь к какому-то недосягаемому предмету. Я вскрикнула в ужасе, и Анджела закрыла мне рот рукой. Вид Урсулы, скорее, забавлял, нежели смущал Анджелу, которая велела мне стоять смирно. Я спросила ее, что случилось с Урсулой, чье совершенно оцепеневшее тело пугало меня. Тогда Кеннет пнул Урсулу, но она не шелохнулась.
Истерика,сказала Анджела. Повисла пауза.Только и всего,добавила она,просто истерика,и глаза у нее загорелись. Она схватила Кеннета за хуй и попросила помочиться. Он почти сразу подчинился, и она направила струю на застывшее, напряженное тело Урсулы. Водя хуем, точно садовым шлангом, Анджела нацеливала горячий соленый поток на Урсулу, не щадя ни лицо, ни раскрытые, немигающие глаза. Затем она принесла из своей комнаты пузырек с маслом и намазала им поникший, уродливый, исполинский, ненастоящий хуй Урсулы. После этого, не принимая во внимание собственный вес, Анджела взобралась на Урсулу верхом и медленными движениями насадила себя на эту отвратительную елду, поглотив ее до последнего дюйма. Затем, наклонившись вперед, она раздвинула ягодицы. Кеннет понял намек, подошел к ней сзади и, к моему изумлению, несмотря на узость ее серенькой дырочки, с величайшей легкостью туда проник. Приспособившись к Анджелиным движениям, он вскоре забился в судороге наслаждения, а я почувствовала укол ревности.
Словно скача на кошмарном звере, Анджела лупила по жалким болтающимся грудям Урсулы, дергала их, будто вожжи, насмехалась и глумилась над ней тем грубее, чем острее становилось удовольствие. Казалось, Урсула по-прежнему не чувствует ударов Анджелы. Припомнив, что сама вытерпела у эллинга, я была ошеломлена невероятной выдержкой бедной девушки. Как уже говорилось, она не чувствовала веса Анджелы, налегавшей на нее всем телом, подняв ступни над полом и вонзаясь коленями в ребра. Анджела как бы ехала верхом на лошади. И когда, наконец, она повалилась вперед с Кеннетом на спине, дополнительная тяжесть тоже ничего не изменила: Урсула оставалась похожей на мостик, внешне по-прежнему нечувствительный, и если бы она не хныкала, можно было подумать, будто она высечена из камня. Затем Кеннет высвободился. Анджела медленно потянулась вперед, не обращая никакого внимания на груди, которые при этом сдавила, и просто стремясь избавиться от диковинного орудия. После некоторых усилий оно выскочило из нее с отвратительным всасывающим звуком и вновь встало в свое вызывающее положение: сок Анджелиного удовольствия стекал вдоль всей фальшивой елды, капая на живот Урсулы.
Соскользнув по Урсулиной груди вниз и нарочно вытерши свою мокрую шерстку о ее лицо, Анджела отошла в сторону и наблюдала за ней со скучающим омерзением на своем прелестном личике.
Затем она подошла ближе и, старательно прицелившись, дважды пнула Урсулу. Бесполезно. Потом Анджела подошла к моему рукомойнику и, взяв кувшин с холодной водой, вылила ее на Урсулу.
Это подействовало мгновенно. Тело Урсулы, словно опаленное огнем, задрожало и рухнуло на промокший ковер. Она затряслась в отчаянных, но почти неслышных рыданиях.
Не обращая на нее никакого внимания, точно она была таким же макетом, как и тошнотворная штука у нее на поясе, Анджела протянула мне ключ от моей двери и ушла с братом, оставив меня саму разбираться с Урсулой. Хоть я и обезумела от страха, сознавая, что́ мне еще предстоит, я все же не отважилась обратиться к Анджеле, ведь теперь, когда игра была окончена, на лице у нее застыло выражение злобной жестокости, и я понимала, что напрасно требовать от нее сочувствия. В самом деле, я до сих пор ни разу не замечала, чтобы она проявляла малейшую человечность к кому-либо, за исключением брата, и даже Кеннет иногда попадался под горячую руку. Я помню тот день в лесу и еще одну ночь Разумеется, я не знаю, как она обходится с ним наедине. Но когда мы вместе, Анджела почти все время молчит, думая лишь о своем и его удовольствии, игнорируя меня и не интересуясь моими страданиями, желаниями или страхами. Когда за ними закрылась дверь, я испытала благоговейный ужас и ненависть к обоим. Я знаю, что если бы не ее дурное влияние, Кеннет не оставил бы меня ухаживать за Урсулой в одиночестве.
Глянув на себя в зеркало, я достала из своей шкатулки для шитья ножницы и избавилась от испачканного розового корсета. Мое тело было исполосовано длинными пунцовыми рубцами: пластинки китового уса врезались в кожу. Полушария грудей были окружены ореолами из болезненных крошечных ранок.
Я была грязная и липкая. Растирая натертую кожу, я подошла к рукомойнику освежиться, но вспомнила, что кувшин пуст. Мне не хватило смелости выйти в коридор и сходить в ванную за водой. Урсула по-прежнему лежала на полу несчастной дрожащей грудой. Я быстро набросила на себя ночную рубашку и, наклонившись, попыталась перетащить ее на кровать, но Урсула свирепо вцепилась в меня, оцарапав ногтями, и я не отваживалась к ней больше приближаться.
Тихо постучав в Анджелину дверь и не услышав ответа, я повернула ручку и вошла. Кузина спала в одиночестве. Растормошив ее, я спросила, что мне делать. Однако она, открыв глаза, отвернулась и равнодушно сказала, чтобы я оставила ее в покое.
Покрывало на моей кровати смялось и испачкалось. Теперь я поняла, почему Анджела всегда набрасывает на свою кровать большое, толстое индийское одеяло, которое она складывает и хранит в своем расписном ларцекак раз для подобных случаев.
Я в поте лица наводила порядок. Мне пришлось поторопиться, ведь главноевсе должно высохнуть до утра. Снова прокравшись в Анджелину комнату, я взяла ее кувшин и краем своего полотенца принялась вытирать следы. Занимаясь уборкой, я пыталась придумать историю, которую могла бы рассказать утром, если мисс Перкинс заметит какие-нибудь пятна.
Уже рассвело.
А я все еще сижу здесь и пишу. Я исписала множество страниц, но сомневаюсь, что кто-нибудь их прочтет. Я не решаюсь лечь в постель, несмотря на жуткую усталость, и продолжаю писатьлишь бы не уснуть. Урсула по-прежнему лежит на полу. Думаю, она уже спит. Я пыталась поднять ее, но она слишком тяжелая. Я молюсь о том, чтобы чуть позже, когда она отдохнет, мне удалось уговорить ее перебраться в постель. Я ухитрилась надеть на нее ночную рубашку, не разбудив ее. Кажется, она до сих пор ничего не чувствует. Такая бледная, что аж страшно.
Кеннет! Ах, Кеннет, зачем ты это сделал?
Зачем ты меня оставил?
Вторник, 10 июля
Урсула лежит в постелив горячке. Я сумела разбудить ее в шесть часов, точнее, подняла на ноги и заставила лечь. Потом, умирая от усталости и заперев, наконец, дверь, я провалилась в сон, полный кошмаров, пока мисс Перкинс не разбудила меня час спустя.
Хоть я была еще спросонья, события прошлой ночи промелькнули в голове в один миг. Я заметила свое скомканное и бесповоротно испорченное постельное покрывало, которое, несмотря на все мои усилия, хранило следы беспорядка Мне пришлось быстро соображать, чтобы нас не разоблачили. И наверное, сам Дьявол стоял рядом и подсказывал мне: не краснея и не дожидаясь, пока мисс П. Задаст какой-нибудь вопрос, я сообщила ей, что бедной Урсуле всю ночь нездоровилосьнаверное, она чем-то отравилась. Дескать, я заботливо ухаживала за ней, не нарушая ее покой.
Похвалив за отзывчивость, мисс П. все же пожурила меня за то, что я не отыскала ее, добавив, что мое поведение вполне можно расценивать как недоверие к ней. Она сказала, что если Урсула и впрямь заболела, ее нужно было лечить, дать ей лекарство, и так далее Мы разговаривали шепотом, поскольку Урсула еще спала, и я умоляла мисс П. не будить ее, объясняя, что мы не спали до самого утра и я тоже с удовольствием немного отдохнула бы.
Тогда я оставлю вас до десяти часов,промолвила она и ушла сказать Джозефу, чтобы расседлал наших лошадей.
Как только она ушла, я выпрыгнула из постели и стала трясти Урсулу, пока она полностью не проснулась. Когда я повторила ей историю, только что рассказанную мисс П., и велела подтвердить ее, если она хочет спасти нас от беды, Урсула слушала меня, похоже, не понимая, о чем я говорю. Руки у нее горели. Умоляя принести стакан воды, она попросила меня повторить, что я ей рассказала. Я так и сделала, и она кротко выслушала, восхищаясь моим спокойствием, и призналась, что ей и впрямь дурно, а голова просто раскалывается.
Я взбила ей подушку, расправила постельное белье и уговорила поспать еще до десяти часов. Я боялась, что ей захочется поговорить о событиях прошлой ночи. Но, видимо, она была в изнеможении и, закрыв глаза, почти тотчас же уснула. Я тоже легла в постель, надеясь на столь необходимый отдых. Хотя глаза у меня слипались от усталости, едва я их закрыла, передо мной пронеслись воспоминания о случившемся. Я почувствовала, что с большим трудом могу вызвать у себя раскаяние, которое обычно испытывала. Так я осознала всю глубину своего падения и ту ошеломительную быстроту, с которой я научилась лгать самым близким и дорогим людям. Мысль о Кеннете вовсе не внушала мне ужас и отвращение: наоборот, от нее сладко щемило под ложечкой. Я затосковала по нему и приложила ладонь к своей влажной щелке.