Она приказала Урсуле встать и навалиться на меня. Урсула, разумеется, немедленно подчинилась. Она схватила меня за руки и вытянула их передо мной, отчего моя голова и грудь опустились на кровать. В таком положении я не могла двигаться. Спина выгнулась дугой, а ягодицы обнажились перед пытливым языком Кеннета.
Не знаю точно, когда он заменил язык гладким концом хуя. Но вдруг я почувствовала, как он постепенно проникает в меня, и моя дырочка сомкнулась вокруг его горячего твердого ствола крепкой хваткой. Кеннет мало-помалу осторожно просовывал его дальше, и, наконец, его яйца уперлись в мою раскрытую пизду.
Обхватив меня руками за талию, он начал двигаться. От боли я закричала, чтобы он остановился. Но Кеннет не останавливался и не менял позы, а хуй пульсировал внутри меня. Затем я почувствовала, как мою щелку накрыл мягкий влажный рот и сильный язык проник в мою пизду, которая теперь тоже широко раскрылась, жаждая развратного наслаждения порочной сноровкой Анджелы. Я знала, что это она, поскольку Урсула, с каплями пота на лице, по-прежнему удерживала меня изо всех сил, прибавляемых ненавистью, которая ее обуревала. Хватка у нее стала железная. Я слышала, как она судорожно дышит, наблюдая за нами и время от времени стискивая пальцы: мне казалось, что она поломает мне кости.
Несмотря на боль, я чуяла, что близится миг, когда, вопреки всему ужасу моего положения, я не смогу удержаться от уже хорошо знакомого чувства экстаза. Оно постепенно охватывало меня, заставляя мои ягодицы двигаться, пока Кеннет исследовал их. Я тяжело дышала, вздыхала, всхлипывала и одновременно умоляла его. Говорила, что готова вынести все, что они пожелают, лишь бы мне позволили утолить свою похоть. И когда губы Анджелы оторвались от меня, я попросила ее вернуться и продолжить. Я обезумела от возбуждения, моя мокрая, томящаяся дырочка искала ее рот, но взамен я ощутила, как в меня проникла еще одна елда. Она была холоднее и жестче, нежели у Кеннета, скользнула в меня и задвигалась, согласуя с ним свои толчки. Наконец, придя в исступление и не задумываясь о последствиях, я позволила им долбить меня, сколько влезет, а затем, лишившись чувств от боли и наслаждения, впала в восхитительное беспамятство.
Очнувшись, я увидела высокую фигуру Кеннета, стоявшего между широко расставленными ногами Анджелы. Они сложили грудой подушки, чтобы ее щель оказалась на одном уровне с хуем. Подбоченясь, Кеннет медленно, лениво буравил ее, почти не двигая телом и так глубоко вставив хуй, что я видела лишь соединенные треугольники светлых и темных волос, тершиеся друг о друга. При каждом рывке Анджела гортанно вскрикивала, кусая себя за руку с такой силой, что на ее светлой коже выступала кровь. Я боялась смотреть ей в лицо: хотя глаза были широко распахнуты, виднелись одни лишь белки.
Кеннет изучал ее лицо и тело, видимо, очень старательно рассчитывая свои движения, чтобы как можно дольше оттягивать миг ее избавления. Немного спустя она взмолилась, чтобы он двигался быстрее, сказав, что больше не в силах себя сдерживать. Но вместо того чтобы выполнить ее просьбу, Кеннет начал отстраняться. Я завороженно наблюдала, как неторопливо появляется его жезл, похожий на толстый канат. И пока Кеннет пятился, Анджела неоднократно просила, чтобы он не оставлял ее. Но Кеннет все отступал и, наконец, его хуй полностью вышел наружу. Я открыла рот, задыхаясь от изумления.
Дело в том, что к его концу была прикреплена круглая жесткая щетка из грубого черного конского волоса, торчавшего на краю проволокой.
Я непроизвольно вытянула руку и потрогала ее. Каждая щетинка казалась острой, будто крошечная стальная иголка. Не спуская глаз с Анджелиного лица, Кеннет оттолкнул мою руку и, приставив захомутанный конец хуя к устью Анджелиного отверстия, вернулся в нее. При этом каждая черная щетинка выворачивалась, укладываясь диковинной черной складкой вкруг розовой канавки, а затем полностью исчезала, проталкиваемая толстым стволом, на котором все они держались. Замерев на секунду, Кеннет размашисто и стремительно задвигался взад-вперед. Я буквально ощущала, как шипы раздирают нежный внутренний канал, когда они с растущей быстротой терлись по всей его длине.
Не чувствуя боли, Анджела лишь просила Кеннета напирать еще неистовее. Она положила ноги ему на плечи, чтобы он мог проникнуть в нее до последнего дюйма, а орудие пытки достигло самой глубины пизды. Теперь казалось, будто Анджела подвешена к его плечам, и лишь ее голова и шея касались кровати. Кузина бешено хватала руками шаль под собой, и когда Анджела уже приближалась к окончательному удовлетворению, я заметила, что ее экстаз достиг высоты, на которой она готова закричать, не думая о последствиях. Я заткнула ей рот ладонью, дабы заглушить ее вопли, и позволила больно укусить меня: Анджела извивалась, словно уж, все ее тело корчилось в непрестанных мучительно-сладостных судорогах, то уклоняясь, то двигаясь навстречу страшным толчкам Кеннета, пока внезапно не застыло и, как подкошенное, не повалилось на кровать. Жизнь возвращалась к Анджеле волнообразными приливами, исходившими из мокрых чресл, тогда как брызжущий и причудливо украшенный хуй Кеннета искал теплую гавань ее разинутого рта, а я пила большими глотками тепловатое молочко с травяным привкусом, лившееся из ее пизды мне в глотку.
За все это время я ни разу не подумала об Урсуле. Трудно поверить, что за столь краткий срок я развратилась до такой степени, что мне стало безразлично ее присутствие. Я вспомнила о ней лишь после того, как меня оставил Кеннет. Но даже тогда меня не волновало, что она была свидетельницей тех постыдных сцен, в которых я добровольно участвовала.
Я все еще держала сморщенный конец Кеннета во рту, сомкнув губы вокруг основания, как вдруг кузен, оттолкнув меня, бросился к кровати Урсулы, призывая Анджелу очнуться.
Я довольно долго была повернута спиной к Урсуле и не видела, чем она занимается. Теперь же, развернувшись, я заметила, что она растянулась на кровати, подложив свою толстую ночную рубашку под подбородок и широко расставив ноги. Между длинными и толстыми, свисающими половыми губами Урсула держала, похоже, одну из Анджелиных плеточек, орудуя твердым ее концом, словно мужским членом, и неистово протыкая себя в бесплодной попытке утолить бешеное желание, сжигавшее ее изнутри.
Щеки у нее пылали. Хотя Урсула и твердила имя Кеннета, похоже, она не замечала, как он наблюдает за ней с любопытством и замешательством. Тем временем тонкий перевитый кожаный черенок ритмично двигался туда-сюда и казался совсем крошечным по сравнению с широчайшей брешью, которая жаждала его и которую он тщетно искал.
Анджела потянулась и зевнула.
Она лениво встала и подошла взглянуть на Урсулу. Увидев, из-за чего сыр-бор, она расхохоталась. Недолго думая, схватила плетку за ремни и рывком выдернула орудие из ножен. С отвращением держа этот липкий инструмент в вытянутой руке, она вышла из комнаты, заявив, что ложится спать.
Похоже, эта тягостная сцена возбудила Кеннета, поскольку хуй у него вновь начал подниматься. Сжимая его в руке, так чтобы Урсула не смогла до него дотянуться, Кеннет оскорбительно махал им перед ней, пока несчастная девушка, роясь рукой в своей щели и устремив взор на предмет своего вожделения, пыталась самостоятельно достичь хоть какого-то облегчения. Но все ее усилия были напрасны. Она лежала, тяжело дыша, с запекшимися губами. Пизда ее зияла, мокрая и воспаленная, словно томящаяся бездна, а Кеннет был недосягаем.
Ее глаза загорелись безумием, когда Кеннету наскучила эта игра, и он решил покинуть нас. Я просила его не оставлять меня наедине с Урсулой, ведь я и впрямь обезумела от страха. Многозначительно посмотрев на себя, Кеннет сказал, что я подхожу ему, и, несмотря на огромную усталость, я отправилась вслед за ним и позволила делать с собой все, что вздумается, покорно учась не чувствовать боли, даже если я не испытывала наслаждения.
Я уснула еще до того, как он закончил со мной развлекаться.
Четверг
Я совсем забыла о пикнике, который мама запланировала на сегодня. Пригласили викария, он зашел к нам утром, и мы выехали в половине одиннадцатого. Солнце уже припекало. Мы отправились в ландо к Стентонскому лесу.
Отыскали приятное тенистое местечко недалеко от дороги и расположились под деревьями. Я и мисс Перкинс распаковали корзины с бутербродами и прочей снедью и разложили все на землена большой белой скатерти, украсив ее мхом: она действительно выглядела прелестно и очень празднично, и я заслужила комплименты от мамы и мистера Гарета.
После того как мы пообедали и викарий прочитал молитву, мама предложила нам, детям, погулять, напомнив, что если я буду внимательна, то наверняка найду какие-нибудь интересные растения или цветы, которые можно засушить в моем дневнике. Я покраснела и поблагодарила Господа за полумрак под деревцами, который позволил скрыть мое смущение. Урсула почти не прикасалась к еде и попросила разрешения остаться, сказав, что чувствует сильную слабость из-за дневной жары. Ей разрешили, и она осталась с тремя взрослыми, а мы втроем послушно ушли.
Анджела весело заявила, что поможет найти какие-нибудь привлекательные кустики для моего дневника, и, когда взрослые перестали слышать наши голоса, начала передразнивать маму с пугающей непочтительностью.
Достав хуй, Кеннет вручил его мне, и мы пошли дальше. Похоже, его совершенно не волновала непристойность нашей позы, и он весьма непринужденно разговаривал с Анджелой, пока на краю тропинки мы не наткнулись на гнездо ужей, которые извивались и закручивались омерзительным запутанным клубком. Тревожно вскрикнув, я отпустила Кеннета и неуверенно попятилась на пару шагов, собираясь убежать. Но Кеннет схватил мое запястье и сказал, что это пустое ребячество. Притянув меня обратно к отвратительной куче змей, он присел рядом с сестрой, которая зачарованно рассматривала извивавшуюся скользкую массу под ногами. К моему крайнему ужасу, Анджела вытянула белый палец и стала ощупывать и гладить этих гадов. Затем она даже взяла одного и намотала на руку, ничуть не испугавшись его холодного и липкого прикосновения.
Я вся покрылась гусиной кожей, к горлу подступила тошнота. Хуй Кеннета все так же свисал из гульфика, кузен обрезал перочинным ножом палочку и стал играть со змеями, приподнимая одновременно по несколько штук и роняя их обратно в кишащее гнездо. Брат и сестра забавлялись так некоторое время, молчаливо и увлеченно, а я наблюдала за ними, охваченная брезгливостью.
Затем Анджела ласково опустила ладонь Кеннету на руку.
Дорогой Кеннет!воскликнула она с игривым взглядом,дорогой Кеннет, только представь себе!
В ее голосе слышалось странное ликование, и я посмотрела на нее. Анджела улыбалась, а глаза у нее блестели. Достав носовой платок и взяв одного из ужей, она положила его на белый льняной квадрат и завязала концы, чтобы гад не уполз. После чего, задрав юбку, опустила его в нижний карман и, аккуратно разгладив складки на платье, встала и заявила, что нам пора возвращаться к своей компании.
Кеннет все время наблюдал за ней, не говоря ни слова. Он нахмурил лоб, будто ее намерения были ему не совсем ясны. Но затем он, наверное, пришел к какому-то выводу и тихо рассмеялся. Встав на ноги, подошел к Анджеле и, стиснув ее в объятиях, страстно поцеловал в губы. Наконец она, задыхаясь, оттолкнула его и сказала, что мы должны поторопить этих кретинов, чтобы как можно быстрее вернуться домой. Она шла впереди, по-видимому, забыв о мерзкой твари, лежавшей у нее под юбкой.
Кеннет заставил меня снова взять хуй в руку и не разрешал отпускать его, пока мы не подошли к компании вплотную. Я плелась, спотыкаясь, сзади, мне было дурно от какого-то непонятного предчувствия, и я нервно, машинально срывала всякие растеньица вдоль дороги.
Вновь присоединившись к остальным, мы обнаружили, что мама, викарий и мисс Перкинс поглощены оживленной беседойпохоже, им никогда не надоедает обсуждать проблемы и принципы, а также предстоящие церковные благотворительные базары. Не делая явных попыток поучаствовать в разговоре, Урсула напряглась, заметив наше приближение, и пристально рассматривала нас, вероятно, стремясь разгадать, что мы затеваем.
У нее был весьма болезненный вид, и я удивилась, что никто не обратил на это внимания. Словно следуя ходу своих сокровенных мыслей, она изредка непроизвольно заламывала руки, как бы умоляя кого-то в немом, отчаянном диалоге. Я вновь испугалась, что она в любую минуту может не выдержать, и, наверняка, Анджела тоже учла такую опасность: нежно обняв Урсулу за талию, она помогла ей встать, и обе ушли под деревья, где немного побеседовали. Когда они вернулись, Урсула полностью преобразилась: она казалась теперь очень веселой, улыбалась Анджеле и смотрела на нее с подлинными обожанием, хоть и оставалась бледной. Я абсолютно ничего не понимала и, вместо того чтобы успокоиться, вздрогнула при мысли о том, какую еще дьявольскую шалость задумала любимая Кеннетова сестрица.
Дорогая мамочка встала и заявила, что если мы хотим успеть к чаю, пора возвращаться домой. Собрав вещи и зарыв в землю объедки, наша развеселая компания покатила к дому.
Вечер мы посвятили играм и поднялись наверх довольно поздно. Кажется, дорогой мисс Перкинс не хотелось отпускать викария, хотя, честно говоря, мне невдомек, что она в нем находит. Он ведь страшно скучный и такой суровый, что отбивает всякую охоту шутить, и я не удивлюсь, если онвесь настолько праведный, строгий и набожныйсчитает нашу дорогую мисс П. чуточку «ветреной».
Пожелав маме спокойной ночи, Урсула, к моему изумлению, спросила, можно ли нам завтра утром покататься на лошадях.
Ну конечно, моя дорогая Урсула,ответила мама.
И моя подружка рассыпалась в таких щедрых благодарностях, что я вновь забеспокоилась.
Как я рада, что ты снова здорова. Велю сказать Джозефу, чтобы он оседлал и приготовил лошадей к половине восьмого.
Я так устала, что у меня едва хватило сил раздеться. Когда в комнату вошел Кеннет, с моих губ сорвалось слабое и напрасное «нет». Кажется, он понял, что я действительно слишком измотана и от меня не будет никакого проку. Полагаю, он получал удовольствие лишь оттого, что Урсула, дрожавшая, как осиновый лист, была вынуждена сидеть и наблюдать за нами.
Ну а я, равнодушная к этому позору, вела безнадежную войну со сном и просыпалась, лишь когда он шлепал меня. Вскоре после этого я от изнеможения вновь погружалась в дремоту.
Пятница
Сегодня утром я встала с огромным трудом. У меня ныли все косточки. Я почти не помню, что делал со мной Кеннет прошлой ночью и как мне удалось проснуться и записать события этого дня. По-моему, я научилась писать во сне. Какой-то злой дух завладел моей рукой и водит ею по бумаге.
При одной мысли об утренней поездке у меня все разболелось. Мисс Перкинс помогла нам одеться и тем самым избавила меня от тет-а-тета с Урсулой. Бледная и осунувшаяся, она, тем не менее, поддерживала разговор, вероятно, чтобы отвлечь внимание дорогой мисс Перкинс от моей апатии. Ведь, говоря по правде, я не знаю, сколько еще продержусь. У меня не осталось больше сил. Я такая подавленная, в таком унынии
Кеннет воспользовался и злоупотребил мною. Я чувствую, что больше не могу сопротивляться. Напряжение было слишком велико. Я не виновата и все же, разумеется, виноваталишь я одна. Хоть я ненавижу Кеннета, при воспоминании о его (не смею написать это слово) мое сердце начинает биться чаще, и от прилива крови покалывает в том самом месте, где гнездится мой срам. Я знаю, что должна питать к ним обоим отвращение. Но хоть я и краснею, вспоминая Анджелины губы, по моему хребту пробегает восхитительная дрожь, изглаживая искреннее чувство вины.
Лишь на время вырываясь из их лап, я осознаю, что нахожусь в них. Лишь временно от них избавляясь, я понимаю, в кого они меня превращаютв такое же ЧУДОВИЩЕ, как они сами.
Когда мы спустились, Анджела и Кеннет уже сидели верхом на лошадях и ждали. Казалось, оба в превосходном настроении: пока мы скакали, они много разговаривали, и Анджела то и дело оборачивалась, заговорщицки улыбаясь Урсуле. Я понятия не имела, что между ними происходит. И хотя Урсула заученно и льстиво улыбалась, расцветая от Анджелиного внимания, я не могла не заметить мимолетного страха, пробегавшего по ее чертам, когда она думала, что никто за ней не следит.
Обуреваемая сомнениями и дурными предчувствиями, я почти не заметила, как мы, достигнув леса, приблизились к хорошо мне знакомому роковому месту. Меня охватило неодолимое желание развернуть лошадь и поскакать во весь опор к дому. Поскольку я была замыкающей, затея казалась осуществимой. Я уже собрала поводья, готовясь крутануть Лучика, как вдруг Анджела, видимо, разгадав своим злодейским умом мой замысел, приказала мне ехать впереди. Голос у нее был резкий, и я безропотно подчинилась.