Когда сердце чем-нибудь потрясено и взволновано, когда чувство сильно возбуждено и оскорблено, нам бесконечно делается дорог тот человек, который в эти минуты тоски и тревоги сумел подойти к нам со словом сочувствия и привета.
Мы смотрим на этот шаг как на принесенную для нас жертву и, разумеется, стараемся сами отблагодарить его.
Посвистов попал к Соне именно в минуты подобного настроения. К тому же, он нравился ей; она любила его, поэтому понятно, чем он был для нее в это время; она отдалась ему вся и душой и телом.
На другой день Соня переехала к Посвистову. Зажили они славно. Утром Посвистов большей частью учился: готовился к экзамену. В два часа он возвращался и Соня, поджидавшая его, бросалась к нему на шею. Вместе они обедали, пили чай, затем уезжали куда-нибудь за город, где, взявшись за руки, они гуляли, шалили и бегали, как гимназисты, отпущенные домой на вакацию. Соня пополнела и похорошела удивительно, Посвистов также сделался похож на молодого супруга, наслаждающегося медовым месяцем.
В одну из своих загородных прогулок они встретили Адель. Адель, по обыкновению, сопровождала целая компания. С ней шли трое шутников, все они были также знакомы и Соне; это были известный Жорж, стяжавший себе бессмертную славу искусством танцевать канкан; другой, тучный и полный господин, был Глудов, московский купец и коммерсант, столь же известный своим богатством, как и многочисленными скандалами и мордобитиями, которые, благодаря деньгам, большей частью оканчивались миром; что касается до третьего, то это был балетный танцовщик, из второкласных, среднего роста полная личность с лихо закрученными рыжеватыми усами, которую всегда можно видеть на всех московских бульварах, гуляньях, катаньях, в театральном маскараде и иногда даже на балах, личность, всегда втирающуюся к богатым и простым малым, крайне неприятную и подозрительную.
Увидя Соню, Адель бросила руку Глудова и подбежала к ней.
Ах Соня! Как давно я тебя не видала, как я рада тебя встретить. M-r Посвистов.
Адель протянула ему руку.
Посвистов и Соня поздоровались.
Ты не поверишь, как я рада тебя видеть, тараторила звонким голосом Адель, скука такая без тебя, что ужас. А Мащокин-то, бедный, все пристает ко мне, все спрашивает, куда ты девалась.
Перестань, Адель, перебила, покраснев, Соня, ты ведь знаешь, что это меня нисколько не интересует.
Адель засмеялась.
Я ведь только хотела уведомить тебя об участи твоих поклонников.
Я тебе повторяю, что это меня нисколько не интересует.
В это время подошли кавалеры Адели.
Жорж был знаком с Посвистовым.
Здравствуй, Посвистов, сказал он, протягивая ему руку.
Посвистов поздоровался.
Что тебя нигде не видно, продолжал Жорж, все, небось, взаперти сидит. Счастливчик! Как ваше здоровье, Софья Семеновна, обратился он к Соне, вы хорошеете с каждым днем.
Разве вы меня видите каждый день, что так говорите? обрезала его Соня. Прощайте, господа, обратилась она к остальной публике, нам пора домой.
Соня, m-r Посвистов, подождите, крикнула Адель.
Те остановились.
Пожалуйста, я вас приглашаю (на слове я Адель сделала ударение), я вас прошу, поедемте сегодня в парк.
Вместе с этими господами? спросил Посвистов.
Ну да, конечно.
Нет, не знаю, как Соня, я не поеду.
Полноте, поедемте, они все такие милые, а Жорж ведь вам знакомый.
Благодарю вас, я не могу.
Посвистов приподнял шляпу и они с Соней отправились. Долго долетал еще до них насмешливый пронзительный хохот Адели и голоса ее собеседников, затем все замолкло.
В другой раз они встретили Чортани. Чортани был, как и всегда, под хмельком, под руку с ним шла Agathe.
Agathe была несколько приличнее обыкновенного. На ней было надето какое-то шелковое платье и хорошенькая шляпочка, черномазое лицо ее как будто немного побелело.
Посвистов познакомил Чортани и Agathe с Сонею.
Agathe с завистью смотрела на Соню. Соня была для нее недостижимым идеалом. Agathe спала и видела, чтобы попасть в тот круг знатных и богатых шалопаев, в котором прежде вращалась Соня, и никогда не думала, чтобы желание ее могло осуществиться. Чортани, со своей стороны, завидовал Посвистову. Ему было досадно и обидно, что Посвистов, которого он считал новичком относительно женщин, этот самый Посвистов находился в интриге с очень хорошенькой женщиной и вдобавок, что было еще важнее в его глазах, с одной из известнейших московских камелий.
Разговор, впрочем, кое-как поплелся.
Чортани тотчас же отправился путешествовать в область невероятного.
Нет, что в Москве, ораторствовал он, в Москве скучно. Поглядите-ка, как у нас в Нижнем! Вот так точно, чего хочешь, того просишь. Выйдешь на Волгу, напримерчто такое? прелесть: барок, пароходов видимо-невидимо, сядешь этак с хорошенькой барынькой в лодку да поедешьгуляй, не хочу. А то свезешь ее на один из своих пароходов.
Разве у вас есть пароходы, m-r Чортани? перебила Соня.
Как же, очень много, даже несколько пароходов, не смущаясь, отвечал Чортани, да я сам на одном из них капитаном был; рейсы делали такие, просто прелесть; матросы как у меня были научены: все знают. Глазом мигнешьсейчас поймет, бестия. Раз я пароход на мель посадил.
Ты смотри, сам-то на мель не сядь с своим пароходом, смеясь, заметил ему Посвистов.
Я-то? Я, брат, не сяду, а если и сяду, так сейчас встану. Так-то у нас, отвечал Чортани, причем многозначительно подмигнул Соне.
Та не выдержала и захохотала.
Веселая вы барыня, ей-Богу, веселая, продолжал врать Чортани, вот у меня Agathe, так та как-то все исподлобья смотрит: как будто все укусить собирается.
Agathe рассердилась.
Что ты все врешь, Петя, заметила она ему, когда я тебя кусала?
Известно, кусала, и Чортани, взяв под руку Посвистова, стал сообщать ему, при каких обстоятельствах кусала его Agathe. Подробности, должно быть, были веселого содержания, потому что Соня, от слова до слова слышавшая чересчур громкий говор Чортани, под последок рассказа расхохоталась неудержимым хохотом.
Насилу отделались от Чортани и уехали от него только тогда, когда он, не выдержав искушения, зашел куда-то в буфет, в котором и остался, к великому отчаянию дожидавшейся на улице Agathe.
Однажды Посвистов завел с Соней речь о свадьбе. Соня рассердилась.
Неужели ты думаешь, накинулась она на Посвистова, что я живу с тобой, потому что ты обещал на мне жениться? Неужели ты думаешь, что я только для того переехала к тебе? Нет, ну так зачем же говорить глупости? К чему нам торопиться? Мы молоды, поживем так, а там, если придет охота, и женимся.
Но почему же не теперь, настаивал Посвистов.
Почему? переспросила Соня. Да потому, что я не хочу стеснять тебя, не хочу я заедать твою молодость, милый ты мой, не хочу я, чтобы ты, конечно, не теперь, а после, когда-нибудь после мог упрекнуть меня в этом.
Никогда я тебя не упрекну, настаивал Посвистов.
Не упрекнешь, я это знаю, да сама-то я не хочу этого. Я сама, слышишь, сама покойна не буду, что я загубила тебя, перешла тебе дорогу.
Черт с ней, с этой дорогой, перебил Посвистов.
Ах ты мой пригожий, засмеялась Соня. Она обняла и поцеловала Посвистова и гладила его по темнокаштановым кудрям. Перестань, замолчи: ты ведь знаешь, что чего хочет женщина, того и Бог.
Они поцеловались долгим, страстным поцелуем.
Что оставалось делать Посвистову?
Оставалось уступать.
Так прошло два месяца.
Глава VIКОЕ-ЧТО ИЗ ПРОШЛОГО
Соня была, что называется, дочь бедных, но благородных родителей. Мать и отец ее умерли, когда она была еще ребенком. Шестилетняя девочка, шустренькая и бойкая, попалась на руки какой-то дальней тетушке, взявшей ее к себе из сострадания к сироте. Тетушка, впрочем, была особа не совсем из сострадательных. Она состарилась в Москве, держа меблированные комнаты. Брань с не платящими денег постояльцами, возня с прислугой и кухарками вконец испортили ее и без того-то не слишком уживчивый характер. Она бранилась и ворчала по целым дням. К этой-то тетушке и попала на житье шестилетняя Соня.
Неказиста и не богата радостями была жизнь бедного ребенка. Тетка бранила ее и наказывала за шаловливую резвость, день-деньской она сидела за книжкой, уча уроки, которые ей не по силам задавала ничего не понимающая женщина, или помогала кухарке и горничным. Ни разу не побегала и не порезвилась она на воле, ни разу не поиграла со сверстницами.
Тем не менее, когда тетка вздумала отдать ее в какой-то очень плохонький пансион, Соня неутешно и горько плакала: ей жаль было расставаться с домом, к которому она привыкла, поживши там четыре года, и с кухаркой Маланьей, которой она была любимицей, которая всегда имела для нее в запасе какой-нибудь лакомый кусочек, с большими трудами утащенный из-под неусыпного надзора тетки.
В пансионе жизнь Сони текла получше. Пансион, как мы уже сказали, был из плохоньких, науки в нем проходили так себе: ни шатко, ни валко; воспитанницы знали, что Тамерлан разбил Тохтамыша, что дождь падает из облаков, но почему разбил Тамерлан, что из этого произошло, почему дождь падает из облаков, откуда берутся облаканад разрешением этих вопросов не трудились ни воспитатели, ни воспитанницы. Последние, вероятно, были бы даже очень удивлены, если бы кто-нибудь вздумал им предложить подобный вопрос.
Зато, если не подвигалась наука, то обучение танцам и французскому языку шло необыкновенно успешно: все воспитанницы очень мило танцевали кадриль, лансье, отличались также и в легких танцах. По-французски некоторые щебетали довольно бойко, хотя и не совсем правильно, зато уж насчет правописания все пасовали и делали самые ужасающие ошибки.
Рядом с изучением французского языка, шло и чтение романов.
Романы, почти все, читали с жадностью. Молодыми девочками была прочтена почти вся грошовая и неприличная литература, начиная с Поль де Кока и кончая знаменитыми записками кавалера Фоблаза, похищенными одной пансионеркой у своей слишком просвещенной матери.
Так время шло. Соне минуло четырнадцать лет. Она, что называется, выровнялась. Из неуклюжего толстоватого ребенка сформировалась хорошенькая стройная девочка с черными притягивающими глазками, ловкая и стройная. В это время с ней случилось происшествие, имевшее некоторое влияние на дальнейшую судьбу ее.
Из пансиона вышел старый учитель русского языка, проучивший там чуть ли не двадцать лет, личность, заставлявшая воспитанниц учить стихи и толковавшая им о красотах Марлинского и Кукольника. Взамен его поступил к ним новый учитель.
Это был только что окончивший курс студент, личность светлая и привлекательная, с любовью к труду и знанием дела и, к несчастью, с чахоткой в последнем градусе в горле.
Ни Соне, ни подругам ее сразу не понравился новый учитель. Они не могли понять его методы: он вовсе не занимал их выучиванием плохих стихотворений и мертвых правил никому не нужной и устаревшей риторики. Учитель постоянно рассказывал им что-нибудь в классе, рассказывал, правда, живо и увлекательно, но зато он требовал в классе постоянного внимания и постоянно просил воспитанниц повторять свои рассказы. В его классы, следовательно, нельзя было предаваться чтению романов, которые поглощались с таким удобством во время классов прежнего учителя. Новый, так назвали воспитанницы учителя, как будто имел глаза повсюду: он тотчас же замечал читавшую, и вежливо, но требовательно просил воспитанницу положить книгу в стол.
Впрочем, мало-помалу, Соня стала привыкать к манере учителя и сам он ей стал нравиться. Полюбились ей эти задумчивые добрые серые глаза, этот прямой невысокий лоб и необыкновенно милая привлекательная улыбка. Соню не отталкивали ни впалые зеленоватые щеки, ни страшная худоба учителя; одним словом, он ей понравился.
Тем не менее, Соня раз дерзнула нарушить привычки учителя. Попались ей раз от какой-то подруги «Лондонские тайны». Интрига романа завлекла ее. Опустив книгу немного под стол, она пожирала страницы и не заметила, как к ней подошел учитель.
Что вы делаете? обратился он к ней. Соня сконфузилась.
Я не ожидал этого от вас, просто сказал учитель, я думал, что вас занимает то, о чем я говорю.
Соня переконфузилась ужасно. Она спрятала поскорее несчастную книгу в стол и приготовилась слушать урок.
Учитель продолжал стоять около нее.
Покажите, если можете, что вы читаете, тихо сказал он Соне.
Соня подала книгу.
Учитель посмотрел на нее и бросил книгу с пренебрежением.
И охота вам читать подобную галиматью и набивать пустяками свою голову, сказал учитель и пошел к своему месту.
Соня спрятала книгу и стала слушать учителя.
Учитель в этот раз говорил о Кольцове. Он слегка коснулся его жизни, жизни простого русского мужика, рассказал его борьбу с тяжелыми гнетущими обстоятельствами и с затягивающей пошлой средой, победу и смерть этого самоучки-гения, прочел первые его стихотворения, в которых так много чувства, огня и силы, прочел их с жаром и увлечением.
Соня засмотрелась на учителя.
Он весь оживился: ярким огнем загорелись эти опущенные глаза, легкий румянец выступил на похудевших щеках; голос, слабый и нерешительный, сделался могуч и звонок.
«А ведь он очень хорош и как славно говорит», подумала Соня. Она целый класс не отрывала глаз от учителя. К концу класса она, сама того не сознавая, влюбилась в него по уши.
Соня сделалась лучшей и любимой ученицей учителя. Под его руководством, она познакомилась с русской литературой и ее писателями. Учитель скоро сам стал носить ей книги. На школьной скамейке Соня прочла Гоголя, Белинского и Некрасова.
Ранней весной учитель умер: чахотка его подрезала.
Узнав о смерти учителя, Соня горько плакала, но печаль свою она не делила ни с кем и горевала втихомолку.
Это было первое сознательное горе. Хотя и девочкаСоня, тем не менее, поняла, чего она лишилась. Вскоре за тем последовал и выход ее из пансиона. Сострадательная тетка опять взяла Соню к себе.
Прежняя жизнь опять началась для Сони. Разница была в том, что теперь эта жизнь, прежде сносная для нее, теперь сделалась окончательно невыносима после того, как она побывала в пансионе.
Воркотня тетки и ухаживанья ее постояльцев не давали ей покоя.
Попробовала было Соня определиться в гувернантки. На первом месте она было сошлась и ужилась, но к несчастью, жена приревновала к ней своего супруга, действительно, по временам, заглядывавшегося на Соню. Последовал отказ и Соне пришлось опять отправляться к тетке.
На другом месте она прожила только один месяц. Капризы многочисленных членов семьи просто не давали ей покоя; она предпочла лучше отправиться опять к тетке, чем жить в подобной каторге.
Итак, Соня опять очутилась дома. В это время переехала к ним в номера Адель.
Адель была тогда в полном блеске роскошной красоты и молодости. Только два года прошло после того, как она вышла из одного из наших лучших женских заведений и начала свою веселую, полную богатства, роскоши, удовольствия и блестящей пустоты жизнь.
Соня очень понравилась Адель. С другой стороны, она сразу поняла, какую выгоду могла ей доставить хорошенькая Соня, и потому она всячески старалась сойтись с нею.
Сойтись, разумеется, было нетрудно. Соня рада была на безлюдье хоть с кем-нибудь сказать человеческое слово; она привязалась к Адель.
В это время к Адель стал ездить один богатый московский негоциант Глудов. Денег он просадил на нее бесчисленное множество (Адель никогда не стеснялась со своими поклонниками), он же исполнял все ее желания и прихоти. С Глудовым очень часто приезжал к Адель молодой человек лет двадцати семи; он был купец, фамилия его была Иволгин. Так как Соня почти все время проводила у Адель, то ей и приходилось довольно часто встречать его.
Людей, подобных Иволгину, можно встретить на каждом шагу: это был богатенький, избалованный купчик, не совсем умный, хотя также не совсем и глупый, с виду тихий и скромный, в сущности же развращенный до мозга костей, с очень обыкновенной вывесочной, хотя и довольно красивой физиономией.
Иволгину Соня очень понравиласьи он решился овладеть ею. Он повел себя относительно ее довольно умно и тонко.
Никогда не позволяя себе при ней ни малейшей вольности, ведя себя всегда прилично и с достоинством, он довольно резко выделялся из пьяной и безобразной компании. Он иногда привозил Соне книг, но никогда не предлагал ни денег, ни подарков, понимая, что это могло бы оскорбить достоинство молодой девушки. Одним словом, он вел себя относительно ее довольно умно и тактично.