Но вскоре обнаруживается, однако, что все держатся за рамкой. Я мог ожидать такое от технического персонала и даже от Криса (по крайней мере, на данный отрезок времени), но как быть с репортершей?
Она стала еще одной неясной тенью за осветительными лампами с уже установленными фильтрами и громадной камерой, которая, между прочим, черного цвета, металлическая и имеет пугающе острые кромки. И если на вас никогда не был направлен такой же черный, такой же металлический и с такими же острыми краями штатив, то вы не представляете себе, насколько на самом деле агрессивны, похожи на оружие и милитаристичны эти штуки. До меня тут же доходит, почему знаменитости так часто завязывают грубые потасовки с представителями средств массовой информацииэто ведь почти защитный рефлекс. Добавьте к этому эффект от интенсивно сфокусированных осветительных ламп и лишенного тела голоса, доносящегося издалека из темноты, и станет неудивительным, что мне хочется признаться в том, чего я никогда не делал.
Когда телеоператор пытается забрать у меня стакан со шнапсом, чуть не возникает драка. Быстрое перемирие достигается благодаря деловому предложению его жены: я могу держать мой шнапс до тех пор, пока не поставлю его на пол в этом конкретном месте, и не пью его во время ответа на вопрос. Хорошо?
Но как только прояснилась эта ситуация, возникает новая, равная по силе потенциальная опасность.
Хммм ты блестишь, говорит репортерша. И, ничего не объяснив, достает из сумочки то, что женщины, как я предполагаю, называют компакт-пудрой, а гетеросексуальные мужчины, я знаю, именуют гримом. Я знаком с несколькими стриптизерками, которые пользуются такими штучками для того, чтобы прятать в них наркотики. А когда репортерша говорит: «Нужно припудрить ваш нос», первое, что мелькает у меня в голове, это вот тебе штука! И я представляю, как она вдруг достает что-то типа запрещенного порошка, насыпает пару полосок и дает нам всем понюхать.
Отлично! говорю я. Ты принесла понюхать? Это как раз то, что нужно для этого интервью, чтобы оно было таким, каким должно быть.
Судя по тому, каким взглядом она меня одаривает, я с таким же успехом мог попросить дать мне какой-нибудь смазки и при этом поинтересоваться, как пройти в ближайшую начальную школу. Она открывает эту штучку, тычет в нее раз или два, а затем набрасывается на меня с хорошо попудренным тампоном. Мои чувства, уже находящиеся в повышенной степени боевой готовности, переключаются в состояние «бейся или отступай», и я резко пасую перед наступающей косметикой. После нескольких успокаивающих, восстанавливающих уверенность в себе слов я позволяю репортерше попудрить мне лоб, нос и щеки.
Когда я решаю, что пудры уже достаточно, я говорю ей, что ее мягкое прикосновение возбуждает меня, и она немедленно прекращает. Она улыбается. Хорошо. Она знает, что я шучу, но понимает
Последние поправки и корректировки сделаны, еще несколько мгновенийи мы «поехали».
Здесь следует заметить, что по природе своей я склонен к уединению до степени, какую некоторые (фактически, многие) называют скрытностью. Я терпеть не могу, когда меня фотографируют, и не выношу звука своего голоса в записи. Добавьте к этому факт, что я нахожусь под воздействием чего-то большего, нежели свежий морской воздух, приносимый ветром с Тихого океана, и никого не должно удивлять, что я начинаю вести себя так же, как Луис Фаррахан на пресс-конференции, когда кто-то спросил его, почему он забросил многообещающую карьеру певца в стиле калипсо.
Сильно потею (где уж тут удержаться гриму) и подробно консультируюсь с Адвокатом внутри меня до того, как осторожно отвечаю на каждый вопрос (кое-кто внемлет «ребенку внутри себя», что одновременно занимает и удовлетворяет «внутреннего педофила», а я внимательно слушаю своего Внутреннего Адвоката). В результате получается один из самых неуклюжих разговоров из тех, в которых я когда-либо участвовал.
Репортерша, единственное лицо вне кадра, которое я могу узнать с определенной степенью уверенности в неосвещенном месте, учитывая ее близость ко мне, кормит меня заранее приготовленными вопросами о моем пенисе, пенисах вообще, функциональных возможностях моего и других, легальных наркотиках, на которые выписывают рецепты, нелегальных наркотиках, которых полно на дискотеках, а также о причудливых и неестественных комбинациях всего вышеперечисленного. Несмотря на нервы и выпитое, мои ответы сдержанны и консервативны. У меня, так, между прочим, в Управлении полиции Сан-Франциско лежит заявление о приеме на работу. И вообще, когда-нибудь я, возможно, могу изъявить желание выдвинуть свою кандидатуру на выборы.
Поэтому просто ни к чему признаваться в грехах страсти и прочих делах по телевидению.
Я не помню точно, какие вопросы были заданы. Фактически, я помню только две вещи из всего интервью:
1. Задав мне вопрос, репортерша начинает кивать медленно и сверхтеатрально, так поощряюще кивает отец или мать своему ребенку, пытающемуся прочесть свое первое предложение. В последующем, будучи участником подобных интервью перед телекамерой с различными репортерами для различных телепередач, я смогу сказать с определенной ответственностью, что все телерепортеры делают это с целью, функционально идентичной киванию родителей детям при чтении. Репортер вытягивает из вас ответ, поощряя каждое слово оценивающим кивком, не давая таким образом потоку слов иссякнуть. И чем больше потребуется слов для этого потока, тем кивки будут ниже и драматичнее. В один из моментов интервью, когда мы говорим о полностью гипотетической ситуации, мой Внутренний Адвокат позволяет мне говорить открыто, что я и делаю. После почти сорока пяти секунд моих разглагольствований (что сродни вечности для телевизионного интервью) голова репортерши качается так смешно и дико, что при этом странном свете кажется, будто она потеряла интерес к моим ответам и принялась отсасывать что-то у камеры.
2. После фактически каждого моего ответа, несмотря на кажущиеся мне удачными попытки идти по тончайшей линии, разделяющей грубую правду и пьяную откровенность от старого доброго чувства самосохранения, а также вопреки тому, что, по моему предположению, является его попытками восстановить самообладание, Кристофери это ощутимо на слухтерпит неудачу, сдерживая хихиканье различной интенсивности, раздающееся из мутной темноты закадрового мира. Это приводит меня в полное замешательство, злит и напоминает мне о том, что все происходящее просто неописуемо смешно.
Кажется, что интервью длится уже несколько часов, но на самом деле прошло менее тридцати минут. Волна облегчения, перекатывающаяся через меня, когда репортерша, улыбаясь, складывает свой вопросник со словами: «У меня всё», телеоператор выключает свое убийственно палящее солнце, а его жена убирает свою зловещую палку с раскачивающимся черным приспособлением из воздушного пространства прямо над моим черепом, почти равна по силе тому облегчению, которое я почувствовал, когда несколькими ночами ранее проснулся с пониманием, что страх перед фактом, что я вошел в Розан Барр, был всего лишь порождением еще одного сна из серии кошмарных.
Я представления не имею, в каких грехах я признался на пленке и какого сверхпохотливого наркодемона состроят из меня после того, как этот тип Липшиц закончит темные дела в своем редакторском закутке. И мне наплевать. Все кончилось. А теперь грядет Настоящее Веселье. Настало время привесить беспроводные микрофоны и направиться в город, дав возможность Эй-би-си отснять материал о том, как мы с Кристофером расхаживаем по Сан-Франциско, взаимодействуя с женщинами в ночных клубах.
Пока телеоператор снимает все реостаты, установленные им же всего час назад, девушка-звукооператор прилаживает невидимые нательные микрофоны на меня и Кристофера.
Короткий комментарий к невидимым нательным микрофонам. Это просто миниатюрные микрофоны, пристегиваемые, как клипсы, к воротнику или еще куда-то вблизи рта (если, конечно, предположить, что именно рот является отверстием для испускания звуков, подлежащих записи.
Хотя такое предположение опасно, если принять во внимание, что Кристофер сотворил со своим нательным микрофоном во время сильно напыщенного, до испускания газов, визита в мужской туалет, нанесенного позже тем же вечером) и подсоединенные к передатчику, который прикрепляется к брючному поясу. Фактически не предполагается, что микрофоны должны быть скрыты (только полицейские могут делать это, не нарушая закона). Они должны просто не бросаться в глаза.
Мы с Кристофером забираемся в машину репортерши, а съемочная группаво внедорожник и вместе едем в мексиканский ресторан «Томми» на углу бульвара Гери и Двадцать третьей авеню. Владельца ресторана я знаю и позвонил ему заранее, чтобы рассказать о съемочной группе новостей из Эй-би-си и заказать места в его вечно битком набитом текила-баре.
И действительно, Хулио, сын Томми, сгоняет двух посетителей с их насестов в баре для того, чтобы двое белых мальчиков с африканскими прическами и съемочная группа могли усесться и посасывать свои дорогие «Маргариты» (лед, без соли), которые были уже приготовлены и ждали нас.
Какими бы хорошими эти «Маргариты» ни были, сейчас я отдал бы предпочтение шнапсу просто для того, чтобы поддержать тему и избежать утренней цефалгии, неизбежной при смешивании различных напитков. Но какого черта!..
Такое обхождение с людьми заставляет меня чувствовать себя колоссальным подонком вследствие того, что мы узурпировали стулья этих людей, клиентов, которые заплатили деньги и по всем правилам были первыми и имели больше законных прав разместить свои задницы на барных стульях, чем мы. Но присутствие съемочной группы сильно влияет на поведение людей в баре. И они становятся любопытными и даже начинают испытывать к нам уважение, хотя и понятия не имеют о том, кто мы или что мы не заслуживаем подобного к себе отношения.
Но мы с Кристофером тоже обалденно поддатые и со страшной силой догоняем еще, по мере того как дорогущее питье из агавы продолжает свободно литься, а счет за это идет прямиком на кредитную карту телевизионной корпорации Эй-би-си, которая есть у репортерши. Вскоре подогретое «Маргаритами» любопытство овладевает тремя симпатичными студентками, которые настолько стереотипны в своей крашено-блондинистой калифорнийстости, что становится смешно, а посему мы не будем здесь вдаваться в детали.
Вы, типа, кто? булькает первая.
Кристофер стреляет в меня Взглядом, с которым я в высшей степени знаком по истечении многих лет. Он обладает сверхъестественной способностью по-особому смотреть на меня, одновременно с этим передавая следующую информацию:
1. О чем бы ты ни думал, не делай этого.
2. Пожалуйста, я тебя умоляю, думай то есть именно думай, прежде чем говорить.
3. Вспомни, что случилось в последний раз, когда ты проигнорировал Взгляд.
4. Тыидиот без морального барометра тогда, когда ты трезв, а когда пьян, то все твои мысли устремляются в область ниже пупка. А сейчас ты пьян до степени, заслуживающей порицания.
5. Ну побойся бога, мудила. Никогда не поздно прийти в сознание.
6. Я не знаю, зачем беспокоюсь. Добился бы лучшего результата, уговаривая Калигулу.
7. Безнадежен. Ты абсолютно безнадежен, и ты заслуживаешь всего того, чего добиваешься. На этот раз я не буду давать залог, чтобы вызволить тебя из тюрьмы.
8. Мудак.
Я все это перевариваю и принимаю близко к сердцу. Он прав по каждому пункту.
Я открываю рот, чтобы сказать этой девице правду о передаче «20/20» и Виагре и так далее, но в последнюю секунду мой Внутренний Адвокат, пьяный до безобразия и уже завернутый в тогу, четко и безоговорочно кричит: «А, по барабану!»
Мы из группы, м-мм «Бич Каскит», а эторебята с Эм-ти-ви.
Кристофер, глотавший в этот момент из стакана, поперхнулся, выпивка идет у него наружу носом. Я толкаю его ногу, а он хватает салфетку, закрывает лицо и низко наклоняет голову.
Вся эта известность в последнее время действительно попортила ему нервы. Беднягапросто развалина все эта известность и деньги.
Внезапное движение на другом конце бара привлекает мое внимание: это девушка-звукооператор в своих наушниках, которая смеется так громко, что кажется, будто у нее приступ эпилепсии. О черт микрофоны все это на пленке!
Мой Внутренний Адвокат положил свою голову на стойку моего Внутреннего Бара и просто поднимает вверх свою правую руку с вытянутым средним пальцем и бормочет какую-то бессвязную чепуху, заканчивающуюся на высокой ноте: «и пусть лети-и-и-и-т!» Вокруг собрались подруги девицы, и все они кажутся искренне заинтересованными. Девушка-звукооператор смотрит на меня, как бы говоря: «Сам выкопал могилу, сам оттуда и вылезай».
Итак, да, мыэто «Бич Каскит», и наш первый альбом скоро выйдет здесь, в Штатах. Сейчас Эм-ти-ви снимает о нас документальный материал. Пластинка уже в «Лучшей десятке» в Европе.
Первая девушка вытянула голову вверх и вбок, выгнула спину и наматывает прядь волос на свой левый указательный палец, открыто демонстрируя отсутствие какого-либо кольца, могущего указывать на сердечную привязанность.
«Бич Каскит», м-м? Думаю, что я слышала о вас, ребята знакомо звучит. Как ваша пластинка называется?
Я украдкой гляжу на девушку-звукооператора, которая плотно зажмурилась, словно отгораживая себя от того, что сейчас произойдет.
Она называется «Избивая мертвую шлюху».
Девушка-звукооператор валится на пол где-то за стойкой бара, там, где ее не видно.
Они уже играют ваши вещи здесь на радио? Ну, типа, мы ваши песни услышим?
Да о да у студии записи проблема с отбором для сингла Им все нравится. Мне кажется, они сузили выбор до трех: «Лицом к стене, мудак», «Акры пениса» и ух, какая еще им понравилась? А, да, «Попробуй чуток марихуаны». Эта последняя очень популярна в Амстердаме.
Я почти уже готов справиться о том, готов ли этот мини-гарем отправиться с нами на вечернюю прогулку по клубам, как из туалета появляется Кристофер. Лицо у него покрасневшее, на нем гримаса, психогенезис которой берет начало либо в том, что я нагло парю эту бедную доверчивую девчонку и ее когорту, либо в мучительной боли, возникшей, возможно, во время прохождения añejo через полость носа, либо в комбинации и того и другого.
К счастью для всех заинтересованных сторон, бар очень мал по площади и ограничивает телеоператора по углам, освещению и тому подобному, и принято решениемы покидаем его. При расставании девушка дает мне свои номера телефонов, симпатичным жестом показывая мне: «Позвони», проводя расставленными большим пальцем и мизинцем у своего рта и уха. Я непривычно очарован.
Наша следующая остановкаготический клуб на Фолсом-стрит, который я обычно называю «Темные времена живущих экс-подружек». Это прозвище в достаточной мере объясняет подлинную причину моего желания показаться там со съемочной группой теленовостей со всеми расходами, оплачиваемыми компанией Эй-би-си. Просто небольшое «черт с вами» нескольким девушкам, _которые ушли искать лучшей жизни, как говорится, «полей с травкой позеленей» (или в случае с uber-драматической готикой«почерней»). На тех полях, которые могу гарантировать я, не бывает съемочных групп новостей крупнейших телекомпаний, которые паслись бы рядом с ними. Но это заведение быстро отметается телеоператором, заявляющим, что в этом клубе настолько мало света, что ему интереснее снимать с крышкой на объективе.
Я обижаюсь безо всякого на то основания. Но репортерша покупает мне порцию шнапса, и пожар революции потушен.
Конкретно эта часть Фолсом-стрит именуется «Коридором» и известна большим числом ночных клубов и концертных залов. Поэтому на наш выбор на расстоянии квартала или двух имеется еще с полдюжины других мест. Телеоператор проверяет два или три из них до того, как останавливается на том, что без сомнения подходит по освещению и углам установки камеры и так далее и тому подобное. И это хорошо. Я верю в его выбор. Он профессионал. Тем не менее место, которое он выбирает, оказывается ультрамодным квази-рейв-клубом, основная толпа в которомновоиспеченные работники рекламной индустрии в возрасте чуть старше двадцати лет. Все они связаны воедино презрением к работе, которую они делают, и к тем, на кого они работают, так же, как они объединены вместе коллективной иллюзией, что каждый из них использует эту самую треклятую индустрию почти исключительно только как стартовую площадку для начала движения к их такой же коллективной цели. Эта цель снимать художественные фильмы, чтобы быть вынужденным нанимать телохранителей для защиты своих голов от больших и престижных наград, которых будет так много, что будет казаться, будто в Голливуде на них льются дождем премии и почести.