Потому в назначенный час он вошел в двери кафе Хугельмана с твердым намерением переубедить Рафаэляи только в самом крайнем случае прибегать к стрельбе. Он думал к тому же о возможности, которая позволила бы ему выйти из этого бессмысленного поединка с честью: отдав право первого выстрела Рафаэлю, он мог отложить второй. Таким образом этикет был бы соблюден, и они обошлись бы без жертвесли, конечно, первая же пуля Рафаэля не угодит ему в сердце или в голову.
Сделав глубокий вдох, Луи пересек порог и нашел взглядом Рафаэля, замершего у дальней стены, среди бильярдных столов, с кием в руках. Тот успел нанести еще один удар, пока Луи медленно шел через зал, а затем распрямился и встретился взглядом с глазами кузена.
Вот и ты, констатировал Рафаэль, прошу прощения, граф Валленштейн, признаю свое поражение, ко мне пришли.
Рафаэль пододвинул к своему партнеру по бильярду пачку купюр, которую тот тут же ему милостиво вернул.
Не стоило прерываться, сказал Луи, обходя стол, если я правильно тебя понял, ты, возможно, играешь в последний раз.
Рафаэль повел плечом и опустил кий на стол, рядом с другимкоторый положил граф Валленштейн.
Я надеюсь на более благоприятный исход, сказал он.
Я тоже, согласился Луи, надеюсь, твой азарт будет удовлетворен за столом, и завтра мы еще сыграем с тобой партию как друзья.
Мда сказал Рафаэль, разминая пальцы, и подал лакею знак.
Тот опустил на стол шкатулку и открыл ее так, чтобы содержимое видел только Луи.
Луи кивнул.
Я по-прежнему считаю, что это глупо, Рафаэль. Рисковать жизнью из-за такой ерунды.
Ерунды, Рафаэль вскинул бровь, и в глазах его блеснула злость, в этом вся суть, Луи. Для тебя это ерунда. Просто игра. А мое сердце превратилось в прах.
Луи вздохнул.
И я собираюсь доказать это, продолжал тем временем Рафаэль.
Как? Как этот бесполезный спектакль поможет доказать что-то кроме того, что мы два дурака?
Скоро узнаешь, Рафаэль прищурился, и так брат я вызываю тебя. Перчатку швырять не будунекрасиво хлестать друг друга по щекам.
Он замолк, с любопытством выжидая реакции Луи, но тот тоже молчал.
Вызов принят, надо полагать.
Да, глухо сказал Луи.
Оружие выбираешь ты, Рафаэль провел рукой над столом, очертив ларец с пистолетами и два бильярдных кия.
Луи непонимающе воззрился на него.
Мы можем стреляться, здесь и сейчас. Только выйдем на задний двор. Один из нас умрет, а другого ждет суд и бегство из Вены, он будет жить, скрываясь от правосудия до конца своих дней.
Хорошо, что ты это осознаешь, подтвердил Луи.
Но ты можешь выбрать вот это, Рафаэль взвесил в пальцах кий. Тогда нам правда придется ввести ставки, которые будут стоить не меньше, чем стоила бы наша жизнь.
Я слушаю тебя, Луи изо всех сил пытался скрыть облегчение.
Рафаэль достал из-за пазухи чек и положил его на стол. Наклонившись, Луи разглядел подпись графа Лихтенштайна.
Это сто тысяч, озвучил его мысль Рафаэль, которые мой отец предназначил тебе. Я взял этот чек с его стола, и если ты выиграешьони твои. Тебе не придется соблюдать его условия и, как он выразился, "заботиться обо мне".
Что с моей стороны?
То, что нужно мне, Рафаэль сделал театральную паузу, Кадан Локхарт, этот несчастный кастрат.
Луи вздрогнул на последних славах и стиснул зубы, чтобы не ударить.
Ты иначе говорил о нем до последних пор, процедил Луи.
Я думал, что он ангел, обитающий на земле. А он лишь подстилка для таких, как ты.
Тогда зачем рисковать ради него головой?
Увидишьесли на то будет воля судьбы.
Луи опустил взгляд на два комплекта оружия, лежавшие на столе. Перевел взгляд с одного на другой. В эти мгновения ему в самом деле хотелось Рафаэля застрелитьи в то же время он понимал, к чему неизбежно приведет настоящая дуэль.
Кадан Локхарт, тихо сказал он, принимает решения сам. Максимум, что я могу позволить поставить на кон, это свое согласие не мешать тебе.
Рафаэль насмешливо смотрел на него.
Ты и так не сможешь мне помешать.
И тем не менее это все, что у меня есть. Он пойдет с тобой, если ты его убедишь.
Пусть так, часы пробили шесть, и Рафаэль внезапно взмахнул рукой, приказывая лакею унести пистолеты, итак мое право провести время с Каданом Локхартом против чека на сто тысяч гульденов.
Он подал знак распорядителю зала, и тот опустил на стол шары.
Оба взяли в руки кии и начали игру.
Кадан стоял у самого выхода из бильярдной с широко раскрытыми глазами и не верил до конца своим глазам.
Луи первым нанес удар, но удача изменила ему, и ход перешел к Рафаэлю.
Тот мастерски загнал в лузы несколько шаров подряд, но затем промахнулсяи снова ударил Луи.
Игра двигалась медленно, и время, казалось, сгустилось и текло как патока, не желая толком двигаться вперед.
Кадан готов был взвыть. Да, Луи оставался жить, но как он мог поставить на кон его. Против ста тысяч Кадан в ярости ударил по стене кулаком.
Кии били один за другимскорость игры стремительно нарастала, игрокам не терпелось закончить кон.
Луи раскидал шары в такую позицию, откуда одним ударом мог загнать их по углам. Удар оставался настолько простой, что Кадан, не имея никакого опыта в бильярде, смог бы сделать его и сам.
Луи обошел стол и выпрямился, разминая плечи. Затем снова наклонился, прицеливаясь, и, прежде чем нанести удар, на мгновение поднял глаза.
Взгляд его замер на лице Кадана, полном ненависти в этот миг, рука дрогнула, и удар прошел вскользь.
Толпа собравшихся зевак испустила вздох.
Рафаэль неторопливо обошел стол. Насмешливо посмотрел на Луи, затем на Кадана.
Я вас предупреждал, месье Локхарт. Вы ничто для него, сказал он. Вот так легко он готов отказаться от вас.
Рафаэль нанес удар прежде, чем Луи успел возразитьи белый шар направился в цель. С глухим стуком цветной слетел в лузу, и наступившая тишина сменилась грохотом аплодисментов.
Луи и Рафаэль стояли молча, дожидаясь, когда гомон утихнет. Всего несколько минут прошлои зрители потеряли к своим комедиантам всякий интерес. Толпа принялась рассасываться, кто за столики для заказов, кто к другим бильярдным столам, где только еще начиналась игра.
Они остались втроем, и снова наступила тишина.
Рафаэль опустил кий на стойку и легкой пружинящей походкой подошел к Кадану. Коснулся его руки и поднес к губам.
Вы принадлежите мне, господин Локхарт. Я уже перестал надеяться, что однажды это произойдет.
Кадан стиснул зубы и рванул ладонь из его рук.
Я никогда не буду принадлежать вам, отчеканил он, кто бы и что вам ни пообещал.
Кадан развернулся и почти что бегом направился прочь.
Кадан, окликнул Луи и намеревался было броситься за ним, но Рафаэль преградил ему путь.
Я выиграл, сказал он твердо.
Луи с ненавистью смотрел на него.
Лучше бы я выбрал пистолеты, сказал он в сердцах.
Тогда вы были бы мертвы. Признай, Льеф, что победа за мной.
Луи вздрогнул и отступил на шаг назад.
Лицо Рафаэля едва заметно изменилось, и теперь Луи уже не сомневался, что перед ним стоит тот, кого он когда-то знал. Кого он называл братом сам.
Признай, требовательно сказал Рун.
Луи многое мог бы сказать. Что Рафаэль соврал, и что Кадан в любом случае никогда не будет с ним Но он представил, как снова лягут на стол пистолеты, и по новой завертится колесо, и вместо этого произнес:
Да, ты выиграл, Рун. Ты меня победил.
Хорошо, Рафаэль или Рауль, или Рунон сам не смог бы сказать в это мгновенье, как следует его называтьгорько усмехнулся. Взял со стола чек и протянул ему. Это все, что мне было нужно. Иди. Я надеюсь, что ты никогда больше не появишься в доме моего отца.
ГЛАВА 16
Рафаэль остался стоять, неподвижно взирая на дверь, за которой скрылись любовники. Он стоял так добрых десять минут, а затем крикнул:
Гарсон, вина.
И получив свой напиток, залпом осушил бокал, не почувствовав ни вкуса, ни крепости.
Победа не принесла ему долгожданного торжествадаже теперь, когда она была кристально чиста.
Рафаэль не спал всю ночь. Поздним вечером прошедшего дня он покинул дом, и к тому времени, когда Софи запирала его дверь, спальня наследника была уже пуста.
Сначала он просто бродил по городу, пытаясь уложить по порядку ворох воспоминаний, кружившихся в голове. Первое из нихбезупречно ухоженное, выбеленное старинной пудрой лицо Кадана Локхарта с губами, искривленными презрением, произносившее те же слова, что и наяву: "Я никогда не буду тебе принадлежать" всплыло в его голове, когда перед лицом захлопнулась дверь небольшой съемной квартирки на одной из небогатых улочек позади рынка Грабен.
Рафаэлю сдавило грудь, и он с трудом сумел доковылять до скамейки в ближайшем парке, где какое-то время пытался вспомнить, давно ли в последний раз вдыхал опиумный дымпо всему выходило, что утром он не заходил ни в один притон. Только провел несколько часов за бесполезными уговорами Локхарта, который напрочь отказывался не только петь, но и смотреть на него. Затем проследил за кузеном, который отправился провожать драгоценного гостя, и понял все, когда они на несколько часов задержались в квартире вдвоем.
Рафаэль чувствовал себя идиотом и готов был немедленно утопиться в рекено потом решил, что так просто не уйдет. Он должен был заставить брата заплатить за то, что тот предал его.
Теперь же Рафаэлю казалось, что он стремительно сходит с ума.
Лицо Кадана преследовало его, хотя сам юноша оказывался одет то в старинный камзол, то в рыцарский плащ, то в простую льняную рубаху, которую давно уже не надевали даже бедняки.
Ему требовалось разобраться в себе, и, переговорив с кузеном, Рафаэль направился на набережную.
Хаос воспоминаний понемногу выстраивался в стройные ряды, и Рафаэль начинал понимать, что все это не случайнокто-то очень похожий на Кадана уже был в жизни кого-то очень похожего на него, и кто-то очень похожий на Луи раз за разом убивал его.
В конце концов ему удалось рассортировать воспоминания на четыре части: первая цепочка начиналась лунной ночью где-то на севере. Они с Луи стояли под воротами из дерна и, передавая друг другу нож, пускали себе кровь, чтобы затем смешать ее на клинке и на земле. Рафаэль помнил теперь, что называл Луи Льеф, и хотя тот был похож на кузена лицом, но повадки его были грубей, а тело крупней.
Этот Льеф пришел в его жизнь, когда Рафаэлю едва исполнилось двенадцать лет.
Всегда он был товарищем его игр, лучшим другоми злейшим врагом.
От Рафаэля не укрылся ни единый взгляд из тех, что кидал на черноволосого мальчишку конунг-отец. Отец безумел при виде безродыша, прощал ему все, и если в споре или игре мальчики не могли выяснить, кто победил, отец всегда присуждал победу Льефу-Луи.
А потом случился поход, и в походе этом они стояли плечом к плечуи вместе спрыгнули на землю с борта корабля. И едва ноги Рафаэлякоторого там называли Рункоснулись земли, как он увидел копну огненных волос, бившихся на ветру. Юноша, хрупкий, как стебель мака, стоял на колеснице по правую руку от вождя, пальцы его теребили струны лиры, и над тишиной тонущего в тумане океана разносились чарующие слова. Голос его пробирался в самую грудь, заставляя сердце дрожать.
Рун понял, кто должен получить первый удар. Ненависть вспыхнула в немно было и что-то еще: желание обладать.
Льеф отобрал у него это право, Руну достались бурдюки с вином и меха, но если бы отец спросил его, из всех трофеев он выбрал бы одинЕго.
Вторая порция образов-воспоминаний явно относилась к другим местам.
Здесь уже Рафаэль, перебирая их в голове, меньше внимания уделял юности, потому что она повторялась почти целиком: разве что у него самого был почему-то другой отец, в то время как конунг Эрик как две капли воды походил на графа Лихтенштайна. Но Луи, которого звали здесь Леннар, так же рос в их замке и так же всегда находился подле него. Они поровну делили внимание отца и вместе приняли решение посвятить себя Храмупотому что обоим было скучно в каменных стенах.
Очень скоро решение это обернулось беспросветной тоской. В Ордене, клятву которому они принесли, нельзя было толком ни пить, ни есть, и даже ночные объятья, будь то с женщиной или с мужчиной, были воспрещены. И страшнее всего было то, что покинуть орден ни он, ни кто-то другой не мог.
И очень скоро Роланкак звали того, кем Рафаэль видел себявспомнил, что не он выдумал этот поступок. Именно Леннар бредил тамплиерами и походами на восток, а не Ролан. И тогда Ролана стала все сильнее охватывать злость. Отношения их с другом и названым братом становились все холодней.
Самым же несправедливым оказалось то, что даже здесь, в стенах обители аскетизма и молитв, Леннар нашел себе красавца-оруженосца, с которым то и дело обжимался, оставаясь наедине. Ролан же оставался совсем один. Только лесная ведьма, страшная, как сама ночь, привечала его во время разъездов на севере германских земель да давала напиться отвара из колдовской травы. За шрамами старой колдуньи Ролану чудились знакомые чертыи только теперь он смог разглядеть в ее облике Софи.
Я женат на ведьме, бормотал он, я всегда это знал.
И в то же время были и другие воспоминания, объединявшие его с женой. Темная избаи в свете лучины изгибы ее молодого тела, плавившегося под ним.
А затемона же в строгом платье цвета малахита, шествовавшая по аллеям отцовского парка с кнутиком в руке.
Я бы хотел увидеться с вами после наступления темноты, говорил Рафаэль, а она смеялась и отвечала:
Только когда мы с вами вступим в церковь под звон колоколов, драгоценный Рауль.
И в те дни, полные одиночества и тишины, как и в ночи в старой избе, им было спокойно и легко вдвоем, как не бывало ни с кем еще.
А потом появился Он.
Кадан Локхарт ворвался в его жизнь как ураган. Рауль в тот день гулял по городу в расстроенных чувствах после того, как получил полное несуразных требований письмо отца и заглянул в народный театр.
Он сразу разгадал, что пастушка на сцене имеет искусственную грудь, и мысленно представил ее без пышных юбок и вороха одежд. Мальчик должен был быть неимоверно хрупким, и Рауль вдруг понял, что тело его так же красиво, как и лицо.
Он пытался пригласить Кадана-Кенину в свою постель, но дело не шло, и тот лишь разжигал его азарт. Кадан всегда лишь разжигал азарт, и теперь, скрипя зубами, Рафаэль понимал это как нельзя хорошо.
Не добившись своего, Рауль единственный раз пошел против воли того, кого страстно желалрешился на обман. Он пригласил труппу Кадана играть при замке барона де Голена и в те же дни устроил с друзьями небольшой погром. Он должен был оказаться героем в глазах Каданатак и произошло. Отношения сдвинулись с мертвой точки и медленно, но верно двинулись вперед.
И все же Кадан никогда не принадлежал ему. Шесть лет они засыпали в одной постели, шесть лет Кадан целовал его, а Рауль давал ему все, что моги все лишь для того, чтобы, едва увидев Луи, Кадан бросился к нему, забыв обо всем.
Что я сделал не так? мог лишь спрашивать себя Рафаэль. Друзья смеялись над его глупой влюбленностью все шесть лет, что Кадан был подле него. Все шесть лет, что Кадан мучил и использовал его. И хотя Раулю часто казалось в эти годы, что они были счастливы вдвоем, теперь он не вспоминал этих днейа только те, что причиняли ему боль. От мысли о том, что все его жертвы и все уступки значили для Кадана меньше, чем один только взгляд Луи, становилось всего больней.
Именно тогда что-то изменилось в Рауле. Он уже не просто желал Кадана. Он знал своего протежеи хотел, чтобы в его руках было не только покорное тело Локхарта, но и сердце его открылось для него. Кадан сумел приворожить егоголосом ли, взглядом или повадкойне все ли равно?
Рафаэль не помнил, чем закончилась история этих двоих. Только нож в руках хрупкого рыжеволосого юноши, взметнувшийся над ним, чтобы вонзиться в грудь, и его собственная кровь на белых шелковых простынях.
"Кадан никогда не будет моим, понял он вдруг. Чтобы ни произошло. Силой ли, лаской ли, словом или делом Я никогда его не получу".
Рафаэлю стало вдруг спокойно. Он примирился с тем, что знал всю свою жизнь. И только злость на грани сознания продолжала клокотать в немзлость на брата, друга, кузена за то, что тот всегда получал и всегда будет получать то, что никогда не достанется ему самому.