Несколько больше его волновала судьба коллег.
Рауль, за все время дважды навестивший его, уверял, что с ними все будет хорошо.
Мои друзья уже вернулись в город. И поверьте, они оставили домочадцев барона де Голена живыми и почти здоровыми. Не бандиты же мы, в самом деле, чтобы убивать людей.
Тогда зачем было нападать? в первую их встречу спросил Кадан.
Рауль пожал плечами.
Нам не нравится этот старикан.
Кадан спорить с ним не стал. Он понимал, что для аристократов пара синяков на лице Матильды или выбитый зуб не значат ничего.
Мне странно, что ко мне ты относишься иначе, чем к другим, только и сказал он, когда Рауль пришел к нему второй раз.
Рауль улыбнулся уголком губ.
Потому что тыне такой, как они. Тызолотая искра в крупице лошадиного дерьма.
Рауль провел тогда ладонью по его щеке, но больше касаться его не сталхотя и мог.
В конце недели гастроли в самом деле завершились благополучноКадану сообщил об этом слуга, которого он посылал к театру каждый день.
Он собирался навестить их и сказать, что с ним все хорошо, но время было уже позднее, и он решил заняться этим с утра.
А наутро, поднявшись с кровати, потянувшись и выглянув в окно, он увидел резную карету, перегородившую проулок. Кучер в голубой ливрее сидел на козлах и, завидев его, помахал рукой.
Молодой господин, все готово. Когда пожелаетеможем выезжать.
Кадан замер, глядя на него и думая, что должен сказать.
Это карета господина Рауля? только и спросил он, хотя этого факта трудно было не понять без лишних слов.
Нет, она принадлежит вам. Господин Рауль передает ее в ваше полное распоряжение вместе со мной.
Кадан опасливо огляделся по сторонам. Карета не имела на дверцах вензелей, но вместо них ее украшали золоченые завитки. Настоящий ли это металл или нетс такого расстояния было не разглядеть, но определенно в квартале ремесленников они, как и кучерская ливрея, смотрелись неуместно.
Я скоро спущусь, выдавил он несколько смущенно и, крикнув слугу, принялся приводить себя в порядок.
Кучер отвез его в театр, где Кадан долго говорил с Бертеном и рассказывал обо всем, что произошло.
Иногда мне кажется, что я попал в сказку, нахмурившись, говорил он, только я чувствую, что здесь что-то не то. Знаешь, когда он трогает меня Такое чувство, что по венам пробегает огонь. А когда он смотрит на менятакое чувство, что его глаза пронзают насквозь.
Бертен рассмеялся и погладил его по голове.
Это любовь, Кадан. Тебе ужасно повезло. Редко совпадает так, что тот, кого ты любишь, и тот, кто готов дать тебе всеодно лицо.
И что мне делать? спросил Кадан. Ты всегда говорил, что я не должен спешить. Корову подкармливают лишь до тех пор, пока она не начнет давать молоко.
Бертен пожал плечами.
Не знаю, малыш. Никто не может гарантировать, что ты ему не надоешь. Только ты сам можешь привязать его к себе.
Я даже не уверен, что хочу быть с ним Ты забегаешь слишком далеко. Мне неловко принимать подарки Подарки такой величины.
Об этом не беспокойся. Я всегда знал, что однажды это произойдет, Бертен ласково погладил его по щеке, ты не мог всю жизнь прожить в этой дыре. Бери от жизни все. И не забывай друзей.
Рауль продолжал навещать его.
Теперь Кадан просыпался ближе к полудню и первым делом погружался в ванну на пару часов. Слуга подливал ему воду, а он сначала просто лежал, напевая вполголоса про себя, а затем стал читать книжку, которую подарил ему Рауль"Принцессу Клевскую" Лафаетта.
В эти же часы Рауль заглядывал к нему. Кадан принимал его, не поднимаясь из ванны, которую затягивала густая мыльная пена.
Иногда Рауль гладил его по щеке или плечу, но никогда не опускался дальше груди. И хотя поначалу эти прикосновения заставляли Кадана дрожать, постепенно он привык и стал Раулю доверять.
Однажды в такое мгновенье он сам поймал его руку и поцеловал.
Спасибо вам, сказал он.
Рауль улыбнулся.
Я бы хотел получить награду за свою доброту.
Он склонился к Кадану и замер, так что губы его почти касались губ Кадана.
Кадан колебался несколько секунд, а затем поцеловал егонеловко и немного неуклюже, потому что делал это в первый раз. Губы Рауля были сухими, а дыхание горячим, и Кадан почувствовал, как тело откликается на эту новую ласку.
Рауль отстранился, вглядываясь в его глаза, и Кадана снова объял страх, который он не мог объяснить даже себе самому.
Мне лучше уйти, глухо сказал Рауль.
Кадан кивнул.
Рауль продолжал присылать ему подарки, которые становились богаче день ото дня. Теперь это были лучшие драгоценности, камзолы, сшитые на заказ под него, благовония из восточных стран Очень скоро Кадан понял, что все это попросту не поместится в его новых комнатах, и Рауль, кажется, думал о том же самом.
У меня есть дворец в городе, сказал он как-то, разглядывая резную шкатулку с набором подвесок, которую сам же и подарил, там не живет никто, кроме меня, и не бывает никто из роднитолько мои друзья. Вам там было бы удобнее, чем здесь.
Ваши друзья, с сомнением уточнил Кадан, сидевший с книгой в кресле у окна, но давно уже переставший читать. Те самые, которых я видел у барона де Голена?
Рауль чуть повернул голову и улыбнулся уголком губ:
Не бойтесь их. Они пальцем к вам не прикоснутся, если я им не разрешу.
А если вы разрешите?
Рауль пожал плечами и внимательно посмотрел на него.
Для этого вам пришлось бы очень сильно меня разозлить.
Кадан молчал.
Говоря откровенно, ему было любопытно узнать, как живет его покровитель. И ещеувидеть его лицо. Потому что Рауль приходил к нему в маскедо сих пор. "Не стоит кому-то видеть меня в этом доме", говорил он, и Кадану было трудно спорить с ним.
Кадан встал и, отложив книгу, подошел к нему.
Я хочу увидеть вас, сказал он и своими тонкими пальцами коснулся краешков маски, но Рауль тут же накрыл их своими ладонями.
Только после того, как въедете в мой дом.
Кадан колебался еще несколько дней, но в итоге последовал совету Бертена и решил брать от жизни все. Он переехал в городской особняк Рауля за две недели до того, как ему исполнилось девятнадцать лет.
ГЛАВА 4. Квартал Марэ
Старый король Генрих любил Париж, хотя тот по началу и был к нему не ласков, и немало денег потратил на его благоустройство. Он приказал достроить новый мост, соединивший два берега Сены с островом Сите и запретил сооружать на мосту дома, чтобы те не загораживали вид на реку. А по краям его, чтобы обезопасить движение, проложили тротуары.
На западной оконечности острова Сите заложили треугольную площадь Дофин, окружив ее затем домами одинаковой архитектуры из розового камня, облицованными ложным белым кирпичом. На правом же берегу Сены выросла Королевская площадьПлес Рояль.
Три десятка одинаковых трехэтажных домов с розово-белой облицовкой, с арочной галереей внизу и с крытыми садами позади. С островерхими серыми крышами, крутые скаты которых прорезали слуховые оконца, а кое-где украшали изящные башни с часами и колоколом, образовывавшие симметричное каре.
Еще пару десятилетий назад павильон короля на южной его стороне противостоял павильону королевы. Придворные вельможи, чтобы быть поближе к монарху, стали строить себе особняки неподалеку, и квартал Марэ стал самым изысканным и элегантным в городе: здесь селились послы, высшие судейские чиновники и финансисты. Ученые, художники, писатели и даже иностранные государи, бывавшие в столице с визитом.
Однако король сменился, и Лувр потерял свой лоск. Едва строительство Версаля началось, квартал Марэ начал увядать, пока не опустел совсемтак же, как и старый королевский дворец.
Здесь же стоял и особняк Рауля, маркиза де Лузиньяна.
Через большие ворота с фронтоном, украшенные серией скульптур, изображавших четыре стихии и два времени года, можно было попасть в большой мощеный двор. Ворота соединяли два больших павильона, в одном из которых размещалась кухня, а в другомконюшня. Все сооружение обнимало двор подковой: по бокам располагались службы и людская, каретный сарай и кабинет. На первом этаже главного здания размещалась большая зала, где можно было давать балы, и парадные комнаты. Пройдя же бальную залу насквозь, можно было выйти на террасу и спуститься в садик с французскими клумбами и аккуратно подстриженными кустами жасмина по краям. Расположенная в его глубине оранжерея сообщалась с королевской площадью.
На второй этаж вела лестница с кованными перилами, а наверху располагались апартаменты хозяев: прихожая имела две двери, одна из которых вела в покои господина, другаяв покои его фаворита.
Этот дом в самом деле принадлежит тебе? спросил Кадан, едва попал сюда в первый раз.
Да, а что?
Он не похож на тебя. Слишком Кадан повел рукой, тяжеловесен. Старомоден. Нет, он не может быть твоим.
Рауль усмехнулся и зарылся носом в его волосы.
Это дом моего отца, у самого уха Кадана вполголоса произнес он, больше он здесь не живет.
Кадан потянулся и зевнул. Рыжие волосы рассыпались по обтянутым шелком подушкам. Он лежал и смотрел, как на потолке переливаются лазурью и жемчужно-серым облака, окружившие древних богов.
В углу спальни потрескивал камин, а в изножье кровати светились в жаровне горячие уголья. Стены украшали резьба и картины с изображениями греческих героев.
Комната, которую выделил ему Рауль, изначально была отделана в египетском стиле, но уже на следующий год, когда в преддверии нового сезона Рауль распорядился поменять интерьеры по всему дворцу, Кадану было позволено выбрать новые апартаменты и отделку самому.
В итоге они с Раулем, как и прежде, занимали каждый свое крыло, но Кадан занялся сменой оформления к новому сезонув отличие от Рауля, доверявшего сведущим людям, он предпочитал во всем участвовать сам.
Рауль хоть отмечал, вполне искренне, что у Кадана превосходный вкус, но явно был несколько недоволен выбором самих комнатони располагались от его собственной спальни настолько далеко, насколько позволяла планировка дворца.
Я когда-нибудь прикажу построить галерею от вашей спальни к моей, грозился он, но пока не брался исполнить свои слова.
В остальном же Рауль был образцовым меценатом. Не торопил Кадана и ничего не требовал от него. Хоть тот и ловил на себе порой жадные взгляды, казалось, раздевавшие донага, но на Кадана так смотрели не в первый раз, и куда приятнее было, когда этот взгляд принадлежал Раулю, ухоженному и разодетому в шелка, чем какому-нибудь дородному купцу.
Кадан привык вставать ближе к полуднюхотя Рауль, поднимавшийся на ноги раньше, посмеивался над его ленью.
У Рауля, однако, был другой список делон начинал утро с уроков фехтования в семь, затем только возвращался домой и приказывал подать завтрак, который, как правило, съедал, наблюдая за тем, как сонный и еще лишенный защиты пудры и румян Кадан совершает утренний туалет.
Кадану он никогда не предлагал заняться фехтованием. Рауль вообще не стремился втягивать его в свои дневные дела. Совершив совместный завтрак, они снова расходились по своим углам.
Как насчет Мольера? спрашивал Рауль, наблюдая, как горничная надевает на худенькое тело Кадана рубаху, отороченную кружевами по краям. Его зачаровывало это зрелищеоблаченный в десять одежд Кадан походил на фарфоровую куколку, которую страшно было разбить. Хотя еще несколько минут назад был живым и гибким, как дикая лань.
Я не хочу Мольера, повторял Кадан в который раз.
Разговор о подборе педагога по актерскому мастерству шел уже давно. Вокалом с ним занимался господин Люлли*, а господин Бошан** давал уроки танцев, и здесь расхождений у них не было, но когда речь заходила об актерском мастерстве, Рауль неизменно требовал, чтобы это был Мольер.
Мольер занимается комедией, упрямо продолжал Кадан, я хотел бы играть трагедии. Шекспира, например. А еще лучше он опускался на кресло перед туалетным столиком и смиренно ждал, пока горничная раскалит щипцы.
Ну же, говори.
Это будет странный каприз, предупредил Кадан.
Каждый твой каприз удивляет меня, поднявшись со своего места, Рауль подошел к нему со спины. Окинул взглядом оба их отражения в зеркале: на его вкус они смотрелись вместе безупречно хорошо.
Сам Рауль был золотоволос, а в локонах Кадана пылал огонь. Зато глаза у обоих были голубыми и было в них что-то Ни один, ни другой не смог бы сказать, что. Только то, что их взгляды неуловимо похожи между собой. Оба холодны, как горные реки зимой, и глубоки, как озеро Лох Несс.
Я бы хотел, произнес Кадан с обманчивой вкрадчивостью, ставить легенды варварских племен.
Рауль поднял бровь.
Нас сожгут на костре, констатировал он.
То есть, ты согласен со мной? хитрая улыбка блеснула в уголках розовых губ.
Не знаю, признался Рауль и отвернулся от него, вряд ли Монтен Блан станет это играть. Сказать честно, мне давно перестал нравиться твой театр. Там не на что смотреть, кроме тебя.
Кадан хмыкнул. Этот разговор тоже повторялся не в первый раз, и, сказать откровенно, он начинал задумываться об этом и сам.
Теперь, когда Рауль обеспечил театр новыми красками декораций, выписал итальянского художника, чтобы тот их нарисовал, и раз в полгода дарил труппе новые костюмы, у театра, казалось, было все, чтобы блистать.
Он даже порекомендовал труппу нескольким друзьям, но те быстро пришли к выводу, что Матильда для роли Офелии уже стара, Жослен в образе благородного героя просто смешон, а Сезар и вовсе не в состоянии поддержать разговор.
Зато все разом утверждали, что рыжеволосый паж "страсть как хорош", и требовали его на бис, просили, чтобы он пел, играл на фортепьяно и танцевалчего Кадан делать не умел.
Рауль перестал рекомендовать Монтен Блан, решив, что своя репутация дороже, но Кадану нанял лучших учителей. Тот занимался с упорством и интересом, и уже через некоторое время Рауль смог устроить ему в собственном дворце небольшой бенефис. Кадан пел под звуки скрипки месье де Мануара*** и танцевал балетное соло. Публика собралась разная, но по большей части молодежь, потому что приглашать стариков Рауль не любил.
Кадан понравился всем. Можно было считать, что он представлен благородной среде. Хотя большинство сошлось на том, что предложенный репертуар скучноват.
Кадан и сам был не в восторге от него и не думал этого скрывать. Правда, что именно он хотел бы играть, он сформулировал только сейчас.
Он все еще продолжал выступать на сцене Монтен Блан, куда теперь временами заглядывали аристократы, только чтобы посмотреть на него, но появлялся там много реже, чем раньше, потому что Раулю нравилось, когда он сопровождал его по вечерам.
Теперь уже эта причина оставалась единственной, по которой он не мог получить большую роль. Впрочем, все, не исключая самого Кадана, понимали, что из него не выйдет античный герой. Из всего, что мог поставить Монтен Блан, ему подходили разве что "Гамлет" и "Двенадцатая ночь", но такие пьесы не были популярны у толпы. Нужно было, чтобы кто-то писал пьесы под него, и Рауль подобрал несколько человек с достаточно острым пером, но отдавать их в распоряжение Монтен Блан не хотел.
Можно извлечь много красивых историй из шотландских баллад, продолжал Кадан тем временем, или из Скандинавских легенд. Никто сейчас не использует этот материал.
Вообще-то, признался Рауль, отошедший к окну и смотревший на пирамидки подстриженных кустов, я думал о чем-то более классическом. Например, из тебя мог бы получиться прекрасный Парис. Тогда я мог бы представить тебя при дворе.
Нет, Кадан решительно поднялся, не обращая внимания на горничную, замершую подле него с щипцами наперевес. Я не хочу играть при дворе. Там душно. Слишком много правил, везде интриги и яд.
Рауль поднял брови.
Говорят, новый дворец, Версаль, не так уж плох.
Лувр или Версальвсе равно. Я, конечно, приму это бремя, если ты попросишь меня. Но мне было бы приятнее играть просто для твоих друзей. Играть то, что я сам бы хотел.
Ты хочешь писать пьесы? Рауль с любопытством посмотрел на него.
Возможно, со временем я бы смог, уклончиво ответил Кадан, но пока я готов довериться тем, кто лучше владеет пером. Я хочу петь, Рауль. Пригласи своих драматурговя расскажу им несколько легенд. Может, они смогут что-нибудь из них извлечь.
Часы в столовой пробили двенадцать часов.
Хорошо, согласился Рауль, но ты подберешь других актеров. Я готов поддерживать деньгами Монтен Блан, но тебе абсолютно точно не место там.
Поколебавшись, Кадан кивнул. Он и сам понимал, что к этому идет уже давно.