Руну можно вырезать на любом предмете: кинжале или браслете. Заклятье вступит в силу, как только вещь попадет в руки к тому, для кого оно создано. Но руны не помогут наслать ненастье или отвести глаза. Только сейд. Говорят, что саамы даже могут покидать тело и принимать облик животных.
А ты? Когда-нибудь пела сейд? И разве ты не сказала, что эта магиязло?
Зло? Магия не бывает доброй и злой. Все зависит от того, для чего мы применяем ее. Так, если сейд применят против крушения драккара, отравления, для защиты человека или выздоровления от недуга, он станет добром. Если же гальдр совершат, чтобы навредить ненавистнику, убить, то за свои заговоры придется ответить на тинге.
Но Гальдр не доступен мне, закончила она, а в рунах я кое-что понимаютак же, как в варении зелий и трав. Трудно сказать, владею ли я колдовством. Иногда мне кажется, что это колдовство владеет мной.
Сигрун закончила отирать рану смоченным в отваре лоскутом, наложила сверху повязку и, разгладив ее рукой, сказала:
А теперь тебе нужно спать.
Сколько я буду здесь?
Пока твой хозяин не придет за тобой.
Северяне разбирались в науке трав и отваров и умели врачевать. Болезнь они, конечно, считали наказанием богов, но и справляться с ранами умели хорошо.
В доме, куда направился Льеф, было семеро тяжело раненых. Сигрун перевязывала их. На земляном полу горел огонь, и травница грела на нем воду для промывки ран. Льеф сел у дверей и стал ждать. Люди, которые ухаживали за ранеными, входили и выходили.
Наконец, девушка заметила его.
А вот и ты пришел.
Ждала? спросил Льеф.
А то, она кивнула головой на стоявшую у окна лежанку, расскажи Руну, как я хорошо тебе помогла.
Обязательно, Льеф поднялся и пересел на топчан, который указала Сигрун.
Галл лежал, закрыв глаза. Его длинные волосы разметались по покрывалу, напоминая собой лучи светила, пылавшего в полуденном небе.
Его зовут Кадан, шепнула Сигрун, заметив какой нежностью наполнился взгляд воина, и он в самом деле околдовал тебя
Ну и что? бросил Льеф, не глядя на лекарку.
Ничего, Сигрун повела плечом и вернулась к своим делам.
А Льеф все сидел и смотрел, пытаясь понять, в чем же тайная магия лица раненого юноши, и зачем он притащил сюда, на север, этого раба. Галл был слаб, от него не будет проку в доме. Будь он хотя бы женщинойтогда Льеф бы лучше себя понимал.
Но Кадан был мужчиной, и что с него может быть толку, Льеф не знал.
Кадан открыл глазаясные и голубые, как у самых красивых из северян. В зрачках его таился страхкак будто он Льефа узнал.
Галл попытался немного отползти назад, но Льеф перехватил его запястье и удержал.
Я твой господин. Я взял тебя по праву победителя, и ты не должен чураться меня. Твоя жизнь в моих руках.
Кадан сглотнул.
"Все-таки это правда", с отчаяньем подумал он, и слезы навернулись на глаза. Никогда больше ему не увидеть зеленые просторы Элриа, никогда не услышать песен своего народа. И здесь, в чужой земле, он больше не был сыном вождя, а стал всего лишь рабом.
Льеф смотрел на юношу в недоумении. Он никогда не видел, чтобы плакали мужчины старше десяти лет.
Однако суровый и часто без меры жестокий в бою, Льеф никогда не посмеялся бы над незнакомым человеком. За насмешку же над собой тотчас вызывал на бой.
Перестань. Ты сам выбрал свою судьбу.
Галл отвернулся к окну.
Разве кто-то дал мне возможность выбирать?
Я предпочел бы смерть бесчестию. Никого из людей севера не склонить на свою сторону силойтолько доводами разума. Для любого из нас смерть достойнее и желаннее, чем бесславное и бессильное существование. Ты же позволил увести себя.
Ты спросил меня, хочу ли я умереть?
Я могу помочь тебе с этим прямо сейчас.
Кадан замолк и опасливо посмотрел на Льефа.
Мужчина с черными волосами, густой волной стлавшимися по плечам, мало походил на северянина и, казалось, был Кадану знаком. На плечах воина лежал плащ из волчьей шкуры, а одежда его состояла из меховой куртки и штанов.
Жившие на юге одевались иначе и более походили на германцев: они носили меховой плащ и куртку, сшитую из двух шкур, а для украшения надевали янтарные бусы и зубы животных.
Бедра северянина оплетал широкий металлический пояс, с которого на цепочке свисал меч.
Вы убили всех моих родных, тихо сказал Кадан. Во взгляде его тлела мольба, будто он надеялся, что Льеф опровергнет его слова.
Но на севере не говорили с человеком о его несчастьяхразве что для того, чтобы предложить помощь. А помочь галлу Льеф уже ничем не могдаже если бы и хотел.
Ты должен свыкнуться. Никто не избежит участи, назначенной рокомкак говорит мой отец.
Люди севера свято верили в то, что судьба определяет земной путь как людей, так и богов. Ни воля воина, ни мольбы женщины не смогут изменить предначертанный путь. Все свои поступки воины объясняли тем, что рок уже позаботился обо всем, и все происходит так, как решено волей норн*.
"Нельзя противиться судьбе, слышал Льеф с малых лет и не раз испытал на себе. Никому не сделать даже шага вперед, если судьба так пожелает".
И какова же Кадан прокашлялся, какова же моя судьба?
Принадлежать мне.
Льеф встал, не обращая более внимания на своего раба, и обернулся к Сигрун.
Продолжай за ним наблюдать. Я приду через несколько дней.
Затем снял золотое обручье и протянул ей.
Не забудь сказать Руну, крикнула Сигрун, когда Льеф уже выходил за дверь.
Льеф вышел на воздух. Только теперь он ощутил, какой тягостный дух лука и лечебных трав стоял в избе. Он смотрел на кромку леса вдалеке и думал о том, какой неудачной была мысль притащить галла сюда.
Галл не годился для северной жизни. Льеф предчувствовал, как ему придется день изо дня оберегать егоно уже в следующую секунду при мысли об этом по груди разливалось тепло. Тело Кадана было даже хрупче, чем у Сигрун, и рождало в животе Льефа ощущения, которые пугали его. "Нужно держать его на расстоянии, подумал Льеф. На расстоянии но так, чтобы можно было дотянуться рукой."
Кадан тем временем лежал и смотрел в окнона покрытый волчьей шкурой силуэт северного воина, который приходил навестить его. "Где же я мог видеть его?" думал он, но вспомнить не мог.
Запястье все еще горело, словно ощущая жесткие пальцы, и Кадан слегка дотронулся до него.
Мысль о руках северянина, которых он будто бы касался таким образом сам, разожгла в теле Кадана огонь.
Кадан снова посмотрел в окно. Северянин уже взбирался на коня. Он ударил гнедого шпорами по бокам и неторопливо направился прочь. А Кадан все смотрел и смотрел ему вслед, пока силуэт всадника не растворился в сизой дымке сна.
Когда Кадан открыл глаза в следующий раз, над горизонтом алел закат. Лучи холодного северного солнца ласкали щеки, и в бликах его Кадан не сразу понял, что в дверях напротив стоит воин с пшеничной бородой, заплетенной в косы. На плечах северянина лежала шкура полярного волка, а пальцы унизывали перстни, среди которых Кадан разглядел и свое, подаренное ему отцом, кольцо.
Северянин стоял неподвижно какое-то время. Затем шагнул вперед.
Кадан попытался отползти, но северянин поймал его за подбородок и потянул вверх, заставляя смотреть себе в глаза.
Льеф захотел тебя, да?
Кадан сглотнул, не зная, как должен отвечать. Северянин усмехнулся. Красивое лицо его озарила холодная улыбка, и в голубых глазах стоял такой же лед.
Он наиграется с тобой. Или выбросит прочь, если не дурак. И тогда мое время придет, женоподобный галл.
Северянин резко убрал руку, плащ его взметнулся вверх, и дверь захлопнулась за спиной.
*Норныв германо-скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, определяющие судьбы мира, людей и даже богов
ГЛАВА 4. Учитель и друг
Королевский двор был похож на усадьбы богатых бондов: лишь величина построек давала понять, что здесь живут правители. В остальном же имения конунгов и ярлов от жилищ простых бондов отличало только наличие приемного покоя, который называли "палатой".
Льеф остановил коня и бросил поводья трелю, вышедшему ему навстречу.
Изнутри зала, где три дня и три ночи пировали вернувшиеся из похода, напоминала комнату в жилищах простых воинов и выделялась только пышностью резьбы и красотой укрывавших стены в праздничную ночь гобеленов. Величины ее хватало, чтобы когда конунг принимал ярлов и знатных бондов, приехавших с визитом, те поместились внутри со всей своей огромной свитой. А кроме того, на пиры созывались все именитые люди с окрестных земельи для них тоже хватало места за столом.
Льеф огляделся по сторонам.
Стены еще были убраны цветными щитами, оставшимися после пира, шлемами и кольчугами, так что палата имела воинственный вид.
Конунг Эрик стоял в полумраке и рассматривал драгоценности, лежащие перед ним.
Льеф остановился у лавки, покрытой шитым золотыми нитями "чужеземным" полавочником. Не только на кресле конунга, но и на лавках лежали великолепные подушки в наволочках, украшенных искусной вышивкой.
Конунг, окликнул он, и только теперь Эрик обернулся. Взгляд его, устремленный на пасынка, был задумчивым, и все же конунг ответил тепло и даже с нежностью:
Льеф?
Да, мой господин, Льеф склонил голову, я пришел предупредить тебя, что уезжаю домой.
Конунг несколько секунд все так же задумчиво смотрел на него, а потом кивнул собственным мыслям и сказал:
Пойдем.
Следом за конунгом Льеф покинул пиршественную залу и, минуя главный, бревенчатый дом, протянувшийся с севера на юг, направился к еще одному сооружениюпалате, стоявшей немного особняком.
Короли, ярлы и лагманы помимо пиршественной палаты выстраивали в своих имениях специальный зал для приемов, где проводили встречи, переговоры и советы, принимали просителей и гостей. К такому залу и направились они. Вошли внутрь, и Льеф остановился, разглядывая с детства знакомые стены, которые, тем не менее, не видел уже давно.
Столбы по обе стороны высокого сиденья, стоявшего у одной из стен и предназначенного для самого конунга, украшала резьба необыкновенного мастерства. Такая же искусная резьба работы знаменитого резчика Торда Греде испещряла стены.
Одна часть ее изображала подвиги Хаддинга и его путешествие в царство мертвых, другаясражение Видара с волком Фенриром, третьяУлля, направлявшего стрелы в цель.
Северяне часто отдавали сыновей в обучение к родичам, чтобы из них получались настоящие викинги.
Так и Эрик Красивый находил радость и пользу в том, чтобы принимать сыновей именитых соседей и обучать на своем дворе. Первыми из таких воспитанников становились, конечно, дети его собственных братьев и знатных ярловтаких, как отец Льефа.
Льеф попал в семью конунга, когда ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. С ним обходились хорошо, а за столом сажали возле хозяина. И Льеф сохранил самые лучшие воспоминания о тех временах, которые провел в этом доме. Конунг всегда был добр к нему и относился как к родному. Конечно, воспитанники делали работу, которая требовалась в поместье: рубили дрова и помогали кузнецу, строгали доски и делали мебель, и многое еще. Но тем же занимались и родные сыновьятакие, как Рун.
Льефу нравилось в доме Эрика. Здесь всегда с радушием принимали гостей. Скальды, лекаривсе находили тут приют. И Льеф понимал, что никогда бы он не узнал и не увидел так много, оставаясь у себя в усадьбе, как узнал и увидел здесь.
Двор конунга представлял своего рода военную школу. И сыновья знати, и просто свободные юноши мечтали поступить в королевский хирд и обучиться здесь воинскому мастерству, а если повезетто и снискать славу в дальних походах.
Все они, как и взрослые дружинники, имели при дворе конунга кров и стол. Сопровождали своего повелителя в поездках, когда летом тот разъезжал по поместьям бондов, собирая "хромой налог". Получали свою долю трофеев в военных походах. За подвиги конунг дарил им мечи и копья, красивую одежду и драгоценности, а мог подарить и драккар.
Двор в то же время был и его войском. Насчитывал он почти что тысячу человек. Встречались здесь как северяне, так и чужеземцы.
В округах, где чаще всего случались нападения врагов, отвечали за оборону подвластные конунгу военачальникиярлы.
В бой ходили все: и конунги, и бонды, и просто свободные. И все они так же ступали на палубы драккаров, что несли храбрецов к далеким берегам.
При дворе состояли люди из разных краев Севера, все они были равны между собойи свены, и даны, и сами Люди Севера.
Северяне разбивали усадьбы на островах Северного океана и по северному побережью материка, но корабли их плавали за добычей далеко: в западные земли, в Британию и даже к племенам франков, доплывая до самых южных краев, где правили шахи и султаны.
Собственные же земли их были скудны и могли прокормить совсем немного жителейпотому каждой весной Люди Севера выступали против Юга войной. Иногда они ходили грабить и воевать, иногда попросту искали новые торговые путиведущие, как правило, на восток.
Северян вели жажда власти, "доброго имени" и воинской славы.
Все оникроме преступниковперед богами были равны. Только нарушивших закон не считали людьми, и их мог убить любой.
Даже конунг владел наделом лишь в тех размерах, сколько могла обработать его семья. Он правил свободными людьми, и другого дохода, кроме того, что получал с поместья, у него не было.
Когда Люди Севера только пришли в этот холодный крайи многими поколениями позже, пока оставались еще бескрайние пустоши и дремучие леса, не имевшие хозяев, каждый мог присвоить себе и возделать столько ничейной земли, сколько желал.
Тот же, кто хотел построить усадьбу на общей земле, там, где простирались поля и пастбища, собирал три стога сена, закладывал дом о четырех углах и с двумя свидетелями обходил эти владения, чтобы обозначить их границычто мог объехать зимним днем верхом, то становилось его. Земля принадлежала тому, кто первым ставил на ней жилье. Именовалось такое владениеодаль.
Вы вернулись домой рано, сказал Эрик, усаживаясь на покрытую полавочником скамью и взбивая подушки, расшитые красными нитками, чтобы устроиться между них.
Так и есть.
Еще не наступил месяц убоя скота.
Да.
Осенью северяне неизменно устремлялись в страны, где рос виноградрассчитывали время так, чтобы пристать к берегу в дни праздника сбора урожая и забрать с на родину вино и виноград. Особенно ценилось в северных землях франкское вино.
Винодельцы успели изучить подобную тактику и старались укрыть драгоценный напиток от алчных завоевателей, однако это не помогало почти никогда.
Конунг ждал объяснений, и Льеф продолжил:
У нас были раненые. Шесть наших драккаров погибло.
Вышел не очень удачный поход, да? Эрик нахмурил брови.
Рун поторопился Льеф замолк, чувствуя, что сказал не то. Он хочет славы, мой господин. Все мы идем в бой ради нее.
Конунг замолк, размышляя о его словах.
Вспыльчивость была на севере не в цене. Она показывала неумение как владеть собой, так и принимать решения с холодной головой. Не любили, правда, и тех, кто вспыльчивых дразнил. "У кого ума больше, тот и отступит", так говорили старшие в роду.
Даже расквитаться с убийцей друга или родственника сразу же, не остыв, принималось за позорчем больше времени обиженный ждал подходящего момента для мести, тем большего уважения заслуживал он.
Рун со временем остепенится, произнес Льеф.
Ты знаешь, Льеф, он мой сын, и я тоже его люблю. И я ценю твою преданность ему, Льефты его кровный брат. Но этого не случится никогда.
Северяне считали, что кровные братья связаны особыми узами. Юноши, выросшие вместе, как Рун и Льеф, или воины, плечом к плечу стоявшие в бою, часто совершали обряд смешения крови, и союз этот был нерушим.
Обряд проводился в торжественной обстановке и с соблюдением особых ритуалов.
Состоял он в том, что двое проходили под полосой дерна, свежевырезанной из земли и закрепленной на копьях с высеченными на их древках рунамитайными магическими письменами.
Так было и с Льефом и Руном.
Перед тем, как вместе отправиться в первый бой, они вышли на середину долгой отмели и срезали большой пласт дерна, оставив его края прикрепленными к земле. Подставили под него копья с рунами такой длины, что стоя можно было достать рукой до того места, где наконечник соединялся с древком. Пройдя под дерном, оба пустили себе кровь. Она потекла по земле, выкопанной из-под дерна, и перемешались земля и кровь между собой. Оба опустились на колени и дали обет хранить верность друг другу весь век. Они поклялись мстить друг за друга, как брат за брата, и призвали в свидетели всех богов.
Названые братья коснулись земли, а, встав с колен, заключили друг друга в объятья.