В глазах викинга метнулся страх. Он крепко сжал плечо Кадана, и на секунду тому показалось, что сейчас викинг опрокинет его на спину и возьмет, разрывая ткань, а затем и плоть.
Желание вперемешку со страхом всколыхнулось в нем.
Не трогай меня, попросил он.
Боишься?
Я сам к тебе приду, Кадан отодвинул руку от ножа и провел кончиками пальцев по щеке северянина. Короткая черная борода оказалась мягкой, и в нее хотелось зарыться пальцами или носом. Льеф закрыл глаза. Кадан ощутил под пальцами дрожь, как дрожат бока взбесившегося пса, пожалуйста, дай мне срок.
Хорошо, глухо сказал Льеф, а затем, не сдержавшись, добавил:Почему?
А почему ты хочешь меня?
Больше никто из них не сказал ничего. Кадан спрятал лицо у Льефа на плече, и тот поначалу решил, что галл уснул. Но через некоторое время плечи того сотрясла дрожь, и Льеф заметил, что пальцы пленника сжимаются в кулаки.
Он осторожно провел по спине Кадана рукой. Тот замер как испуганный зверек, и, поняв, что уже выдал себя, Льеф крепко прижал трелля к себе. Галла снова затрясло, но Льеф продолжал прижимать его и гладить по спине, пока оба не погрузились в сон.
ГЛАВА 6. Усадьба эрла
К воротам усадьбы бежала травяная дорога шириной в пятнадцать шагов. По обе стороны тянулись изгороди пахотных земель.
Жили северяне большими семьями: чтобы вместе возделывать поля, вместе выгонять скот. С хозяевами в имении жили не только маленькие дети, но и жены и дети всех взрослых сыновей. Спали в одном доме три десятка саженей длиной.
Усадьба такая не делилась на части. Именовалась она одалем, а сам хозяинодальманом. "Одалем" называли и всю землю Севера.
Любого одальмана больше всего беспокоило, как передать землю старшему сыну в том размере, в каком он получил ее сам, чтобы никому чужому не досталось ни одного куска. Единство земли гарантировало силу рода, а значити мощь всего северного народа. Продать свои владения тоже не мог никто.
Усадьба для северянина, не знавшего походов к далеким берегам, составляла целую вселенную. Неразрывные узы связывали одальмана с его землей. За границами ее лежал чужой, злонамеренный мир, населенный опасными тварями, защитить от которых могли только духипокровители семьи и ее земли. В честь духов-защитников рода проводили торжественные церемонии, им преподносили дары. Поклонялись и животнымконям и быкам. Проводя обряды, посвященные им, северяне готовили блюда из конины и пили их кровь.
Посередине деревянной усадьбы, куда привез Кадана Льеф, стоял хозяйский дом, а кругом негослужебные постройки: жилье для рабов, хранилища для снеди, кузня, мельница и кладовые для запасов на зиму.
В хозяйском доме, который за его форму и размерысемнадцать на шесть саженейназывали еще "длинным" находился и обеденный зал: просторная комната с глинобитным полом, устланным травой, и вытянутым очагом в центре. Остальные комнаты отапливала закругленная печь, дым от которой частенько расползался по всему жилью.
Длинные стороны дома смотрели на север и на югкак и в любом из местных господских домов.
В западной и восточной стенах располагались две пары дверей: один предназначался для хозяйки и назывался женским, другойдля одальмана и мужчин и считался главным.
Бревна, что образовывали стены, стояли вертикально зарытые в землю. Другие столбы, внутри здания, удерживали крышу. Крышу дома покрывал тес, древесная кора и дерн. Наружные стены были обмазаны дегтем, чтобы бревна не портились от ветра. А весь комплекс усадебных строений окружал частокол. Дом такой мог простоять двацать-тридцать лет.
Хозяйский дом и некоторые пристройки, как бывало это в богатых имениях северян, изнутри и снаружи покрывала искусная резьба, а наличники и дверные своды сияли яркими краскамикрасной и зеленой. Резьба украшала и входные двери.
К "длинному" дому примыкала конюшня.
Стабурыили поднятые на столбах клетиокружали его и служили для сохранения запасов зерна, сушеного мяса и других нужных вещей. Некоторые из них имели два этажа. Тогда внизу держали лари с мукой и бочки с солониной, а на верхнем этаже, куда вела опоясавшая стабур лестница, по стенам висели наряды. По бокам на полу стояли сундуки с платьем, гобеленами, одеялами и другими тканями. Эта верхняя комната уступала по своему значению в имении только залу длинного дома. В ней проводили первую брачную ночь жених и невеста. Там же устраивали спать дорогих гостей и держались самые хорошие вещи. На дверях ее всегда висел тяжелый замок.
Вместе со всем этим были в имении Хальрода кухня, пивоварня, хлебопекарня, помещения для рабов, конюшня, хлев, сарай для зерна и "земляной дом" секретная землянка, с прорытыми под поверхностью узкими коридорами, соединявшими ее с главным домом и с берегом реки. Здесь хранили драгоценности, прятались сами в случае надобности или скрывали друзей.
И в домах, и в подсобных строениях на дверях стояли замкигде из дерева, а где из железа. За взлом их предусматривалось особое наказание. А хозяйка, хранившая ключи, пользовалась особым уважением домочадцев.
Льеф был одним из семи сыновей эрла Хальрода, но из всех семи только четверо, включая его, жили в усадьбе эрла этой зимой.
Он не был старшим, но две черты отличало его от других: во-первых, Льеф был сыном рабыни, и только ленивый забывал его этим попрекнуть.
Во-вторых, именно поэтому его, а не кого-то другого, в юном возрасте отдали на воспитание в чужой дом. Именно поэтому он единственный сидел с конунгом и его сыновьями за одним столом. И именно поэтому все дети Хальрода еще больше ненавидели его.
Кадану не потребовалось много времени, чтобы заметить этот разлад, который начался с того, что, вопреки требованиям Льефа, ему запретили оставить пленника личным слугой.
Мы все служим роду. И все, что принадлежит каждому из наспринадлежит всем, сказал эрл и отдал приказ отвести Кадана на скотный двор, к другим рабам.
Кадан не видел, как белел и краснел от ярости Льеф. Как он сжимал кулаки, но пойти против воли отца все же не мог.
Вместе с хозяевами в усадьбе жили рабы и слуги, а кроме тогодружинники эрла. Обитатели одаля обрабатывали землю, ловили рыбу, разводили скот, охотились.
У некоторых богатых бондов с крайнего севера насчитывалось до шести сотен дворовых оленей, по двадцати коров и двадцати овец и столько же свиней с лошадьми.
Летом рабы выводили скот на отдаленные выгоны или лугасеттеры.
На ближайших же полях сеяли ячмень, овес и рожь. Выращивали люди Хальрода и ленв середине зимы конунгам платили подать льном.
Все это Кадан узнал в первый день. Собирать урожай он не могбыл еще слишком слаб, да и не внушал доверия на вид, потому его вместе с женщинами поставили молоть зерно.
А вечером, возвращаясь вместе с остальными в помещения для рабов, Кадан заметил силуэт Льефа, стоявшего в тени мельницы и наблюдавшего за ним.
Кадана пробрала дрожь. Тело вытянулось струнойтак хотелось ему туда, чтобы снова утонуть в горячих объятьях северянина, как это случилось совсем недавно. Но он не решилсяпросто смотрел издалека, так же, как Льеф смотрел на него.
Так же повторилось на второй и на третий день, пока однажды, засмотревшись на своего-не своего господина, Кадан не воткнулся носом в одного из работавших на сборе репы мужчин.
Смотри куда прешь, огрызнулся тот, а обернувшись и обнаружив перед собой Кадана, который хоть и был достаточно высок, но в плечах оказался раза в полтора уже его, добавил с усмешкой:А. Это же наш женоподобный галл.
Кадан не знал, насколько оскорбительными у викингов считаются подобные слова, но все-таки оказался уязвлен.
Ссориться со здоровяком было бы глупо, потому он сказал лишь:
Сожалею. Трудно было не заметить твой живот.
Здоровяк мгновенно рассвирепел.
Кадан уже не видел, как стоит и хмурится, наблюдая за происходящим Льеф. Как сжимает кулаки и бледнеет от злости, глядя, как здоровяк приподнимает Кадана за ворот льняной рубахи, чтобы выдохнуть в самое лицо:
Тебе что-то не нравится, кобыленыш?
Кадан видел только, как нож Льефа полоснул по запястью раба, оставляя багровую полосу, как сборщик закричал от боли и отступил назад.
Льеф тоже был уже в плечах, чем здоровяк. Но в глазах его стоял хищный блеск, от которого по позвоночнику Кадана пробежала дрожь.
Хочешь, чтобы я убил тебя, Сайпфер?
Губы раба скривились, но он все же произнес:
Простите господин и не переставая сжимать поврежденную руку, склонил голову.
В следующий раз в моей руке будет меч, а не нож. Передай это всем.
Да, господин
Вон.
Сайпфер торопливо скрылся за дверью скотного двора, а Льеф остался стоять неподвижно, только теперь смотрел он на Кадана. И Кадан тоже смотрел на него.
Ему казалось, что еще секундаи Льеф обнимет его, прижмет к себе, как это было несколько ночей назад. Но время шло, а между ними стояла неподвижная тишина.
Льеф прошептал Кадан внезапно охрипшим голосом, но как продолжитьне знал.
Он видел, как проскользнул по горлу северянина кадык, но тот заговорил не сразу.
Приходи завтра после ужина к реке.
Кадан кивнул.
Льеф молниеносно наклонился к нему и шепнул в самое ухо:
Я жалею, что не взял тебя.
В животе Кадана вспыхнул пожари тут же погас.
А в следующую секунду Льеф уже отшатнулся от него и двинулся прочь.
Льеф не знал, придет к нему галл или нет.
Он в самом деле жалелчто упустил единственную возможность, которую теперь отобрал у него отец. Он мог убить раба, работавшего в полеконечно, эрл отругал бы его, но не более того. Но он не мог взять галла теперь, при всех. И не мог зайти за ним на скотный дворпотому что уже к утру об этом говорили бы все.
Оставалось ждать, когда появится возможность застать Кадана одногоно откуда бы ей взяться, когда тот ел, работал и спал вместе с другими рабами.
Льефа постепенно охватывала нестерпимая, тягучая обида и злость. Бесцельная, она заполняла его до краев, потому что Льеф не мог получить то, чего хотел.
Теперь, когда он утратил власть над собственным рабом, отдав его семье, ему оставалось только ждать, что галл сам придет к немуа Льеф отлично понимал, что у того нет ни малейших причин делать подобную глупость.
Льеф не спал всю ночь, пытаясь представить, что произойдет, когда следующим вечером он отправится к реке, но как ни старалсяне мог.
В голове его мелькали контуры стройных бедер Кадана, которого он прижимал к земле. В которого входил как в девушку, заставляя стонать от боли и признавать его, Льефа, господствои тут же, представив исполненные боли и страха глаза, прогонял видение прочь. Чтобы уже через секунду, перевернувшись на другой бок, представить, как нежно целует егоконтур безбородого лица, маленькую выемку под подбородком и мечущийся кадык. Сухие губы, которые казались такими нежными, когда Льеф увидел Кадана в первый раз.
Льеф тут же ругал себя за глупость и начинал рисовать сновидение сызнова, но так и не смог угадать, что произойдет.
Он пришел к реке сразу, как только смог. Журчала вода в ручье, еще не затянувшемся льдом. На берегу стояла тишина, и никого не видать на много миль вокруг, а сам берег от полей и пахотных земель отгораживал небольшой холм.
Какое-то время Льеф стоял в одиночестве и смотрел на воду, чувствуя, как поднимаются в сердце обида и злость от мысли, что Кадан не пришел.
Кадан, приблизившись к реке, замер, рассматривая плечистый крепкий силуэт. Льеф не был самым крупным викингом из тех, кого он видел здесь, и все же напоминал молодой дуб, прочно укоренившийся в земле.
Кадан не знал, как начать разговор и потому просто стоял в отдалении и молчал.
Он упустил момент, когда Льеф повернулся к нему лицом, а когда встретился взглядом со взглядом голубых северных глазноги сами бросили его вперед. Он рухнул на грудь северянина и уткнулся носом ему в плечоа в следующий миг Льеф уже прижимал его к себе, как Кадан видел только во сне.
Кадан испустил рваный вздох и плотнее зарылся носом в меховой плащ, пахнущий свежеубитым зверем и дубленой шкурой.
Льеф прошептал он.
Льеф стоял, вдыхая запах его волосизменившийся, потерявший свою прелесть, но все равно родной. И чувствовал, как напряженный член Кадана упирается ему в бедро.
Он не мог поверить в то, что Кадан тоже хочет егоно иначе быть не могло.
"Все это не вовремя", подумал он.
Не выпуская Кадана из объятий, Льеф огляделся по сторонам. Кругом не было людей, но еще не стемнело, и вдалеке уже звучал первый тоскливый женский напев.
Льеф осторожно погладил Кадана по спутавшимся волосам.
Тот помешкал в нерешительности, а затем опустил руки на плечи северянину и тоже обнял его.
Они долго стояли так, не глядя друг другу в глаза, и, если и думая, то только о тепле, окутавшем их плащом.
ГЛАВА 7. Предзимье
Льеф не смог оставить Кадана при себено кое-что он все-таки смог отстоять.
Всех трелей в доме Хальрода, как и в любой северной усадьбе, коротко стриглипотому что длинные струящиеся волосы отличали благородных людей от рабов.
Вскоре после того, как Кадан попал в общий барак, постричь было приказано и его. Льеф ждал этой минуты. Он не мог представить Кадана лишившимся его роскошных, огненно-рыжих волос. И стоило цирюльнику приблизиться к галлу, Льеф пригрозил ему мечом.
Есть закон, попытался возразить щуплый старичок с инструментом для стрижки овец в руках.
Есть закон, и по закону это мой трель. Я хочу видеть его таким, как сейчас.
Поспорив немного, цирюльник сдался. И в каждую встречу Льеф продолжал любоваться огненными волосами своего раба. Не укрылась эта вольность и от взглядов других.
Кадан продолжал приходить на берег каждый вечери каждый вечер находил Льефа там.
Если поначалу северянин был единственным добрым человеком, и кроме него никто здесь, на чужой земле, не думал о нем, то теперь их встречи значили для Кадана все больше. В тусклой серости осенних дней только они становились тем, чего стоило бы ждать.
Льеф по-прежнему наблюдал за галлом, когда не имел собственных дел. И хотя его жизнь была немного разнообразней, он тоже каждый день ждал наступления вечера, а садясь за стол, каждый раз выискал глазами Кадана за столом для рабов.
Тот неизменно смотрел на него, и хотя они совсем не говорили днем, между ними протянулась невесомая нить, которая, казалось, каждому позволяла в любую минуту знать, где находится и что делает другой.
Кадан в первые недели был мрачен. Когда Льеф прижимал его к себе, он дрожал, и не раз еще слезы наворачивались на его глаза.
Ты, наверное, считаешь меня слабым? спросил Кадан однажды вечером, когда в очередной раз с трудом удержался от слез.
Они сидели на берегу реки, расстелив на земле меховой плащ Льефа, и Льеф разглядывал руки Кадана, покрывшиеся мозолистыми наростами. Теперь ему еще больше хотелось их целоватьи хотелось вернуть время вспять, чтобы снова увидеть Кадана таким, как в ночь битвы на британских берегах.
Так и есть, сказал Льеф и прижал к щеке загрубевшую ладонь.
Кадан отвел взгляд.
Ты проиграл, и значитты слаб, пояснил он.
Тогда зачем я тебе?
Льеф не знал. Его тяга к Кадану была глупой, и он не мог объяснить ее даже себе.
Ты слаб как мужчина, после долгой паузы сказал он, но я не вижу в тебе мужчины. Ты что-то еще.
Кадан сглотнул. К тому времени он уже знал, что значат столь любимые местными уничижительные слова "женоподобный галл". Лишь три ругательства в земле викингов считались столь оскорбительными, чтобы за них причиталась смерть: назвать мужчину кобылой или женой, сказать мужчине, что его использовали как женщину, и обвинить его в том, что он, как женщина, родил дитя.
Галл этой странной обидчивости не понимал. В его земле учитель часто брал ученика, а юноша, желавший покровительства мужчины, мог предложить ему себя.
Если ты хотел обидеть меня, то не смог.
Я не хочу тебя обидеть. Ты задал вопрося ответил на него.
Льеф притянул Кадана к себе, и тот не стал противитьсятолько чуть повернул голову, удобнее устраивая ее у северянина на плече.
Я все время вспоминаю дом сказал он.
Льеф не ответил, и Кадан, который никогда в жизни не молчал так долго, как в эти несколько недель после гибели семьи, продолжал:
Мне все время снится та ночь.
Вы первые напали на нас, перебил его Льеф. Ему становилось неуютно при мысли, что Кадан, всегда такой тихий и мягкий, возможно, до сих пор видит в нем врага.