Это частично из-за меня, да?
Да. Из-за тебя. Частично.
Хорошо. То есть нет не в смысле «хорошо», но мне нужно было знать, что тебе не совсем пофиг.
Извини, что попытался притвориться, будто это не так.
Он всмотрелся в мое лицо, словно разглядывал что-то сквозь морозное стекло.
Что-то ты много извиняешься.
Когда веду себя по-свинскида,кивнул я.
Мне не хотелось вдаваться в подробности темы извинений. Каким ужасно беспомощным себя чувствуешь, когда не остается ничего, кроме как ждать прощения, которое не заслужил и уже не заработаешь. Я ненавидел быть прощенным едва ли не больше, чем быть отвергнутым. Это слишком напоминало долг, который невозможно отдать. Вместо этого я сказал:
Тебе не стоит стоять в сырой одежде.
Почему?спросил он с угрюмым взглядом.Что, предлагаешь снять ее с меня?
Это был скорее вызов, чем заигрывание, но боже мой. Ребенок не должен заставлять меня краснеть. Вот только он уже совсем не ребенок. Поэтому я залился краской.
Слушай,продолжал он,да брось ты, все нормально. Мы же не в восемнадцатом веке каком. Мне не грозит подхватить простуду и типа скончаться на оттоманке.
Я бы мог положить твои вещи в сушилку, если ты не против?
Он нахмурился.
Знаешь что, не нужно мне твоего шлюшного такси, и жалостливой сушилки тоже не надо.
Вообще-то, это виноватая сушилка.
Да-а, у тебя определенно дар к убеждению.
На коленях ты или нет, у людей все равно найдутся способы оголить все твои нервные окончания. Я набрал в грудь воздуха, и он провибрировал между нами, как моя кожа от его команд.
Я, если б не заставил тебя уйти, так бы и ждал тогда у твоих ног, и умолял бы делать со мной, что хочешь. А потом, не знаю, может, ты бы остался на ночь, и, может, мы бы постирали твою одежду. Для меня это не ново.
Он с хлюпаньем засунул руки в карманы.
Мне реально больше нравится такая версия. Особенно про умолял.
Ну, я не умоляю дать мне высушить твои вещи, просто предлагаю.
Повисла пауза, во время которой произошел взлет и падение минимум шести или семи цивилизаций, увенчавшаяся кивком. Он начал стаскивать кеды, не развязав при этом шнурки, а я пошел за полотенцем.
К моему возвращению он ждал в холле со скомканными носками в руке. Намокший, он почему-то выглядел очень маленьким, и его костистые босые пальцы показались мне удивительно красивыми.
Я представил его руку у себя в волосах, толкающую меня вниз. Как оно будетэтот инстинктивный момент возмущения, а за нимдолгое темное скольжение вниз, в стыд и наслаждение от того, что меня как будто заставили делать что-то, что я и сам хотел. Я бы слизал капли дождя с его ступни.
Я провел его в кухню.
Цоколь в домах с поднятым первым этажомэто так странно,сообщил он, тихо шлепая босыми ногами по деревянному полу,вроде как подвал, но вообще-то и нет, и ты не на одном уровне с улицей, но в то же время на одном уровне с садом. Блин, как это вообще работает?
Расширение пространства-времени,совершенно серьезно ответил я. И было так приятно, до нелепости, услышать его смех.
Он встал у лестницы, пока я открывал дверь, за которой пряталась стиральная машина с сушкой, и выбирал нужные настройки.
Э-э, неплохо у тебя тут,прозвучало оно крайне неуверенно.
Спасибо.
И кастрюли все развешаны на этой вешалке.
Я кивнул.
Затем была буквально доля секунды молчания, еще более неловкого, если это вообще возможно, чем беседа. А потом он воскликнул:
Охренеть, это что, АГА[4]?
А?Я рассеянно посмотрел на сладко спящего чугунного бегемота, что со стороны наверняка выглядело абсурдноможно подумать, я не знаю обстановку в собственной кухне.А, да.
Завороженный, возможно, «классическим дизайном, выдающимся качеством», он прошел в комнатуосторожно, как жеребеноки, проводив глазами плиту, подошел наконец к стиральной машине. Взялся за низ футболки, потянул вверх. И замер.
Ты же не будешь смотреть, да?
Господи. Извини. Нет.
Я отвернулся. Перед глазами стояла полоска бледной кожи, как будто я увидел ее во вспышке фотокамеры. Затем послышался шорох ткани, скрип молнии и, наконец, щелчок дверцы и гудение стиральной машины. Развернувшись, я обнаружил его покрытым от талии вниз до самых щиколоток полотенцем, а вверх до шеимурашками, сжавшимся и дрожащим.
М-мать вашу, холодно-то как.
Он метнулся к АГе, сверкнув поджарым бедром, ненадолго промелькнувшим в разрезе его самодельной тоги.
На его груди, шее и плечах до сих пор поблескивали капли дождя. Сквозь левый сосок была продета серьга в виде стрелы, а на ключицах виднелись следы от старых прыщей. В этот момент он выглядел невероятно хрупкимодни кости, и юность, и неуклюжая угловатость. Но было в нем и что-то еще, глубокое ровное пламяубежденность, возможно, или смелость, инстинктивное бесстрашие, которое с легкостью разъедали годы. Мне хотелось снова оказаться на коленях. Позволить ему гореть, настолько легко и свободно, насколько вынесли бы наши сердца.
Может, хватит уже пялиться? Я и сам знаю, что гордиться тут особо нечем, но что есть.
Извини,а что мне еще оставалось ответить? «Ты такой красивый. Пожалуйста, дай мне пожалуйста» Когда он стоит почти раздетый в доме у чужого человека?Насколько я помню, крутить она будет около часа. Не хочешь пока выпить чего-нибудь теплого? Или, может, еще одно полотенце? Переодеться во что-то?
Боже мой, почему мне раньше этого в голову не пришло?
Я тебе одолжу что-нибудь.
Да, было бы неплохо. Мне главное высохнуть и согреться.
Капля воды, серебристо блеснув в приглушенном свете, медленно сползла с его вихра, повисла на секунду и упала на шею. Он вздрогнул, и она расщепилась на бесконечные, мельчайшие потоки, заструившиеся по его коже.
Может, ванну примешь?предложил я.Если хочешь.
Он переступил с ноги на ногу:
Не напрягайся. Я знаю, что тебе стыдно и все такое, но это уже чересчур. И вообще, можешь идти спать, или что ты там делал, а я заберу свои шмотки, как досушатся, и вызову то такси.
Я оперся бедром на деревянный в деревенском стиле стол в центре кухни.
Не думаю.
Что, боишься, что сопру твою АГу, если отвернешься на секунду?
Он заставил меня улыбнуться, и это было такое странное ощущениеты стоишь тут, в собственной кухне, разговариваешь с сердитым мальчиком в полотенце, а губы расплываются в улыбке.
Если сумеешь такую унести, значит, ты ее заслужил.
Он подобрался ближе, до сих пор дрожа. Как просто было бы взять и заключить его в кольцо своих рук, согреть теплом тела. Просто и совершенно невозможно. Даже неправильно. И меня передергивало внутри от собственногокак назвать?лицемерия, что ли, когда стоять перед ним голым на коленях можно, а продемонстрировать такой элементарный жест гостеприимстванельзя. По правде говоря, отрицать интимность первого было легко (хоть я и не смог, когда сбежал и спрятался от него), а вот второгокуда труднее.
Это, слушай.Он сжал руки в кулаки.Эта ванна твоя будет с пеной?
Я уже давным-давно не принимал ванны. Как правило, предпочитая или машинально выбирая душ. Но в углу шкафа должна найтись пара бутылочек.
Возможно.
Он посмотрел на меня свысока. Уж не знаю, как ему это удалось, моему маленькому, завернутому в полотенце принцу.
Ну, тогда давай.
Так что мы гуськом протопали наверх, и я набрал ему ванну и вылил туда, наверное, с полбутылки «Radox Nourish».
Куда. Ну ты вообще.
Что такое?
Нормальная человеческая дозировкаодин колпачок, не знал?
Он был прав. К тому моменту, когда я решил, что краны, пожалуй, стоит закрыть, ванна состояла, по большей части, из горы пены.
Ну, я, э-э, не стану мешать. Сиди, сколько хочешь.
А тебе спать не пора? Поздно ведь.
Около трех утра, пожалуй, но завтра у меня выходной.Я видел, как он горел желанием задать миллион личных вопросов.Так что,быстро продолжил я,все нормально.
Высыхающие волосы снова скрутились на концах, и он рассеянно намотал на палец длинную прядь.
Не хочешь составить мне компанию?
Лучше не стоит.Я даже похвалил себя за то, как ровно сумел это сказать.
Не обольщайся. Я не имею в виду потереть мне спинку, просто поговорить.
Вместо того чтобы погрузиться в фантазии о струях воды на гладкой мокрой коже под моими ладонями, я взглянул на него исподлобья.
Да все ты имеешь.
Ладно-ладно, имею.Он на секунду удержал мой взгляд и отвернулся, уголки губ нахально дернулись вверх.Ну, а что ты сделаешь? Не вышвырнешь же меня на улицу? Хотя...
Не надо было смеяться, его это только раззадорит.
У тебя вообще пощады не проси, да?
Он тут же встрепенулся и уставился на меня своими глазами, словно стреламисмертельно острыми и с кобальтовыми наконечниками.
Проси. Очень даже проси.В его голосе появилась хрипотца.Я дарую пощаду, когда есть нужный стимул.
Ну, я тебя больше не стимулирую.У меня, напротив, был тон доведенного до ручки учителя.Так что залезай уже.
Но ты ведь останешься, да?
Господи. Как он умудряется так быстро переходить от коварства к беззащитности? У меня голова шла кругом, и я чувствовал сладкую беспомощность в этих путах из шелка и озорства.
Может, тебе еще и сказку на ночь почитать?
Винни-Пуха?
Залезай, а то я тебя утоплю сейчас в этой чертовой ванне.
Он царственно махнул рукой.
Тогда отвернись.
Я вздохнул и отвернулся.
Шорох упавшего полотенца. Потом плеск и сдавленный вскрик.
Ч-черт, горячо.
На то она и ванна.
Я рискнул взглянуть через плечо, и когда это не повлекло за собой визгов и криков об оскорбленном достоинстве, затянул потуже халат и присел на мраморную ступеньку, ведущую к утопленной в полу ванне. Все же менее унизительно, чем устроиться на сиденье унитаза, но я все равно почему-то чувствовал себя как прислужник, консорт, игрушка для капризного принца-подростка.
И часть меня пищала от восторга.
Я представил немилосердный холод камня под коленями. Как оттягивают кожу цепи на запястьях и щиколотках. Может быть, даже щиплющий вес зажимов на сосках может может, и другие издевательства. Ему же захочется украсить свои игрушки.
«Господи, о чем я думаю?»
Мне вдруг стало тяжело дышать в этой наполненной паром комнате, и я отвернулся, стараясь найти более удобное положение в коконе липкой жары.
Мой гость, мой позор, мой воображаемый королевич свернулся на одном конце ванны, подтянув ноги к груди, и мне были видны только бледные бугорки его коленей, возвышающиеся из мыльных облаков. Он широко улыбнулся.
Я бы не заставил тебя читать мне Винни-Пуха, правда.
Я почувствовал ловушку, но не представлял, какую форму она примет.
Рад это слышать.
Повисла пауза. Он бездумно водил пальцем по пене, делая в ней дорожки.
Ты бы мне читал что-нибудь другое.
Я твердо приказал себе не спрашивать, что именно. Подвох был слишком очевиден.
Как насчетлукаво прищурился он.Как насчет
Закрой глаза его ясные, и пусть он противится,
Свяжи легкие члены его против воли.
В губах его пусть твои змеи поселятся,
Руки его твои изуверства множат.
Я спрятал лицо в сгибе локтя, опершись им о бортик ванной. Я бы не вынес сейчас его взглядатолько не оголенный до костей под лезвием его слов.
Днем твой голос пронзает его, на закате
Он во снах тебя видит и стонет.
Разжигай его пламя в ночи, подчиняй, и пускай же
Наяву и в плену снов он колени преклонит.[5]
Звук, вырвавшийся у меня из груди, хоть и приглушенный, эхом отразился от плитки и каким-то образом стал невозможно громким, невозможно беззащитным. Понятия не имею, что это за стихотворение, но слова впились в меня как репей.
И дадля него, для его удовольствия, я бы их повторил. Для моего безжалостного, улыбающегося принца.
Как тебя зовут?спросил он.
В тот момент я принадлежал ему и потому ответил.
Лоренс Дэлзил. Большинство зовут меня просто Ди.
А в клубе называли Лори.
Лориэто для друзей,резко поправил я его.
Я буду звать тебя Лори.
Я приподнял голову.
Ты будешь звать меня так, как я скажу.
Я с прицелом на будущее.
Друзьями мы в будущем не станем.
Он уставился на меня сквозь угольно-черную челку намокших ресниц и моргнул. Я почувствовал себя последним козлом.
Пожалуйста.И глаза его стали огромные-огромные.Пожалуйста, можно мне звать тебя Лори? Мне так больше нравится.
Этому ребенку только палец дай. Хотя можно подумать, я с самого начала того не знал.
Ну ладно, ладно.Не самая изящная капитуляция, но когда они такими вообще бывали?
Он брызнул на меня водой. Озорной завоеватель.
А яТоби. Тоби Финч.
Я понятия не имел, что сказатьдля «приятно познакомиться» было уже несколько поздноватои просто кивнул. Тоби. Его зовут Тоби. Кажется, будто я об этом всегда знал.
Он внезапно разогнулся и исчез в вихре рук-ног и блестящей кожи под шапкой пены. А через пару секунд всплыл, стряхивая воду с волос, и откинулся на спину со вздохом абсолютного плотского упоения.
Блин, когда согреваешься после того, как весь продрогэто лучшее чувство в мире.
Как наслаждение после боли. И у меня стояло как у озабоченного подростка от одного его восторга.
Он потянулся, пытаясь достать пальцем ноги до кранов.
У тебя суперская ванна. Вообще не помню, когда я в последний раз так отмокал. То естьОн с плеском сел, на этот раз сдвинув достаточно пены, чтобы я краем глаза поймал очертания его паха, изгиб лодыжки, борозды ребер,я моюсь, конечно, и все такое. У нас душ стоит в лофте.
Мне не следовало поддерживать разговор.
Ты живешь в лофте?
Да, на верхнем этаже бывшей табачной фабрики. Один мужик подарил его моей маме.
Твоей матери подарили лофт?
Ага.Он поднял из воды руку и оглядел ее.Смотри, у меня уже пальцы сморщились.
Подозреваю, что это была не самая тонкая попытка сменить тему, и я не стал настаивать. Сам же сказал, что друзьями нам не быть.
Значит, пора вылезать.
Он повторил уже знакомый мне жест «отвернись». Я встал и вздохнулнет, ну это уже дошло до смешного.
Тоби.Он вскинул голову, услышав от меня свое имя, мне и самому было приятно его произнести.Тоби, ты правда думаешь, что я превращусь в похотливое животное, неспособное себя сдерживать, от одного вида твоего обнаженного тела?
К моему ужасу он залился краской и скрутился в комочек на дальнем конце ванной.
Господи, нет. Я просто Стесняюсь я просто, понятно? Похотливое животное. Скажешь тоже.
Ты чего?тупо повторил я. Этот мальчик, который отбрил меня в БДСМ-клубе, поставил на колени, сообщил все то, что он хочет со мной сделать, показал свои желания и себя в состоянии неприкрытого экстаза, вернулся ко мне, несмотря на ливень, потому что он гордый, но не глупый и стеснялся?
Он молча уткнулся лбом в колени. Так что я взял с трубы чистое полотенце и развернул его в руках как простынь.
Я закрою глаза.
Ладно, только не подглядывай.
Обещаю.
Снова плеск. Я старался не представлять себе, как по нему стекают, искрясь, капельки воды, а потом почувствовал егоне само тело даже, а скорее исходящее от него теплои сомкнул края полотенца, только в последний момент осознав, что, по сути, обнимаю Тоби.
Он ответил мне своим очередным довольным «ммм».
Хорошо-то как.
Ты девственник?
Я открыл глаза в изумлении от собственных слов. Какого черта я вообще задал такой вопрос? И так в лоб. Это вообще меня не касалось от слова совсем.
Он напрягся в моих руках и дернул на себя край полотенца, развернувшись с возмущенным взглядом.
Я сказал, что стеснительный, а не сексуально недоразвитый.
Господи, вот черт меня дернул
Ты же еще такой молодой, и вообще это абсолютно нормально
Слушай, ты, я уже сто лет не девственник. У меня первый секс был в четырнадцать.
Во мне что-то вспыхнуло, что-то горячее, острое и тошнотворное, как кислота.
Тоби, я
Да никакого криминала. Это было с моим лучшим другом из класса. Мы решили, что потом поменяемся, и я дал ему себя трахнуть, но после он струхнул и больше никогда со мной не разговаривал.Он пожал плечами.Но у меня с тех пор были еще парни, и даже не один.
Он так гордо это заявил, как будто до сих пор вел счет.