Вот когда начался смех! Буба даже стал икать от смеха, Бакури хохотал громко, Мито чуть не задохнулся и схватился за горло, а девочки прыгали на месте, били в ладоши и, обрадованные поражением наших палачей, кричали:
Так вам и надо, так вам и надо!
Действительно, смешными выглядели эти растерянные герои в серой форме. Тем более что совсем недавно они издевались над нами.
Хватит, посмеялись, а теперь за дело, как ни в чем не бывало сказал чернявый, будто поражение входило в его программу. Ну, идите сюда, ума у каждого из вас на копейку, но все вместе вы нам сможете помочь.
Спустя немного времени все двенадцать ребят, большие и малые, тащили огромные перила моста к складу. Следует отметить, что чернявый половину перил честно отдал нам. Завскладом записал это в своем журнале. Но Бубу не радовал дар. Он возлагал большие надежды на перила моста. А бригаде Бакури, по мнению Бубы, добыча досталась незаслуженно, и те опять шли впереди нас.
Это и печалило Бубу, мечтавшего о Вардзийской пещере. Даже в минуты отдыха взгляд его был устремлен вдаль. Иногда, уставившись в землю, он мечтал вслух, бредил туристическим походом Вот он жадно наблюдает за небесными светилами из огромного телескопа Канобильской обсерватории и вдруг видит, как мчится советский спутник. Однажды он сказал: «А на Марсе обязательно есть люди, и вдруг, когда я буду смотреть в телескоп, марсиане пустят воду в свои огромные каналы? Движение воды я обязательно замечу».
Дни сменяли друг друга. По утрам из пионерского лагеря мы отправлялись в город на сбор лома. Мы решили не заглядывать каждую минуту в журнал заведующего складом и не проверять, насколько опередил нас отряд Бакури. Приятно было думать о работе, открывать все новые и новые «месторождения» железа и, что главное, не лениться. Победа придет сама, если мы достойны этой победы, а если нет, тогда словом, мы решили проверять книгу записей только раз в неделю.
Однажды на сборе в лагере вожатый сообщил нам новость: оказывается, в связи с сорокалетием пионерской организации, Центральный совет призвал пионеров нашей страны «собрать в течение двух лет один миллион тонн металлолома».
Вот, если одну миллионную часть соберет наш отряд, будет дело! размечтался Буба.
В течение двух лет?
Два годаслишком долго! До конца этого месяца!
К сожалению, мы заметили, что находить утиль становилось все труднее. В наших дворах мы «не оставляли в покое» ни одного брошенного или плохо прибитого гвоздя, даже гвоздя Мы обшарили чердаки всех домов и собрали все старье, покрытое ржавчиной, смятые, как бумага, жестяные листы. Все «добро» ближайших улиц давно уже покоилось на складе. Несколько раз мы ходили даже за город. Однажды мы отправились на разведку в окрестности Нарикальской крепости. Много интересного нашли мы там, и самое интересноеобломок бронзового меча, который сейчас украшает стены городского музея. Мы, конечно, не поняли ценности этой находки; хорошо помню, как дядя Андро укорял нас в невежестве.
Одним словом, дошло до того, что в один прекрасный день Буба многозначительно взглянул на грудь Мито, где всеми цветами радуги переливалось множество нагрудных значков.
Дома еще есть?
В два раза больше! с гордостью ответил Мито.
Смотри не растеряй, может быть, понадобятся.
Мито чуть в обморок не упал, побледнел как полотно. С этого дня мы больше не видели на его груди значков. Буба горько смеялся, вспоминая этот случай.
Прошла неделя, и вот как-то вечером, когда заведующий складом взвешивал принесенные нами пять килограммов железа, Буба заглянул в журнал.
Идите сюда! дрожащим голосом позвал он.
Мы подбежали к нему и на том месте журнала, где Буба держал свой дрожащий палец, прочли цифру «402», а у отряда Бакури было указано только 378 килограммов.
Я же говорил, продолжал Буба, сверкая глазами, что нет необходимости каждую минуту заглядывать в книгу. Работали как следует, вот и победили.
От радости мы всплеснули руками. Мито вытащил запрятанный значок и приколол к груди, остальными он побрякивал в кармане, радуясь, что отпала необходимость приносить их в жертву.
Отныне мы должны быть очень бдительными, чтобы сохранить за собой первенство, проговорил Буба.
Не такое уж это большое достижение! заметил дядя Андро, который уже взвесил лом и записывал новую цифру в журнал.
Как так «небольшое достижение»? спросил удивленный Буба.
Больного и грудной младенец победит!..
Кто больной? воскликнули мы.
А разве вы не знаете, что Бакури уже пятый день болеет?
Бакури болеет?!
Только одни девочки ходят, бедненькие, сказал заведующий и, обращаясь с улыбкой к Этери, продолжал:Кроме консервных банок, ничего не приносят, не могут собрать. Конечно, вы победите, тем более что в вашей бригаде два мальчика.
Мы были удивлены и огорчены, наша радость мгновенно прошла, от разочарования мы забыли о победе. Буба стоял опустив голову и посасывал свой большой палец.
Молча мы вышли и с грустными мыслями двинулись по улице. Вдруг меня осенила счастливая идея: «Правда, Такая победа не имеет цены, но одно совершенно ясномечта Бубы обязательно сбудется и он отправится в поход. Теперь уже ничто не помешает ему, слово есть слово, раз победили, значит, отправится.
Настроение у меня улучшилось, меня радовали будущие восторги Бубы, и, может быть, именно поэтому я так хорошо спала в ту ночь!
Мы продолжали искать искать искать металлолом. Действительно, трудились не покладая рук. Снова мы не заглядывали в журнали так было ясно, что мы все больше и больше опережали отряд Бакури. Но, несмотря на наши успехи, Буба был не в духе. С тех пор как ему стало известно о болезни Бакури, он ходил все время угрюмый, и даже о Вардзийской пещере не вспоминал. После работы он куда-то исчезал, и до утра мы его не видели.
В один прекрасный день папа послал меня за папиросами. Магазин находился напротив нашего склада. Выходя из магазина, я по привычке взглянула в сторону склада и вдруг, к своему удивлению, увидела Бубу. Конечно, это был он. На спине он тащил объемистое колесо.
Буба! закричала я и подбежала к нему.
Буба остановился, с трудом повернул голову в мою сторону, и я сразу поняла, что ему была неприятна эта встреча.
Чего тебе? сказал он резко.
Буба, дорогой, зачем ты мучаешься в воскресный день, ведь мы и так победим!
Ты думаешь? спросил он и отвернулся.
Конечно. Разве ты сомневаешься?
Да, сомневаюсь, ответил он и добавил:Не уходи, я сейчас выйду!
И я с тобой, Буба!
Нет, подожди здесь! почему-то заорал он, но я не обратила внимания на окрик и вместе с ним вошла в дверь.
Буба бросил колесо на весы, сурово глянул в мою сторону и сказал дяде Андро:
Взвесьте!
Завскладом взвесил и бросил колесо в пустой угол, так как два дня тому назад отсюда было отправлено два вагона металлолома на Руставский металлургический завод. Итак, он бросил колесо в угол и раскрыл журнал:
Опять так же? спросил он у Бубы.
Да, опять так же!
«Что означает «опять так же»?»подумала я и посмотрела в журнал. Иой, что увидели мои глаза! Заведующий как ни в чем не бывало приписал вес колеса бригаде Бакури!
Что это значит, Буба! воскликнула я.
Не твое дело! ответил он холодно.
Вот именно мое дело, это же измена, больше ничего!
Замолчи тебе говорят, слышишь?! пригрозил Буба.
Меня больно, очень больно кольнули его грубые слова, но сейчас было не до того.
И не стыдно тебе? Вот, оказывается, что ты проделываешь потихоньку от нас! Ведь это измена!
Нет, доченька, ошибаешься, внушительно сказал дядя Андро, это не измена, а настоящая дружба. Так должны поступать все вы! И он указал пальцем на Бубу.
Я больше не могла сдерживаться и чуть не расплакалась. Я бросилась прочь, чтобы поскорее рассказать обо всем ребятам нашей бригады.
Вот где, оказывается, пропадал вечерами Буба, вот почему приходил он каждое утро с распухшими красными глазами и так быстро уставал в последнее время. В душе я проклинала Бубу, и вдруг, против моей воли, среди улицы у меня вырвался громкий возглас:
Какой же ты, оказывается, хороший, Буба!
Я сама удивилась своим словам, но, вероятно, во мне говорило то чувство, которое до сих пор таилось в глубине моей души, которому я всегда верила и в котором не могла сознаться даже самой себе.
Молодец Буба!..
Отряд Бакури победил, но ни одна девочка из отряда Бакури не догадывалась, что в этом «повинен» Буба. Весть о победе дошла до Бакури, когда он лежал еще в постели, и, вероятно, эта весть ускорила его выздоровление.
В день, когда боржомский поезд, переполненный пионерами, участниками туристического похода, стоял на Тбилисском вокзале и готовился к отправке, я и Буба сидели на скамейке городского парка и с любопытством разглядывали плавающих на пруду лебедей.
Хочешь, пойдем постреляем в тире? предложил Буба. Ты умеешь стрелять?
Я пошла за ним. Немного погодя Буба спросил:
Мито и Этери едут?
Да!
А ты почему осталась, ты ведь давно завоевала это право!
Да, завоевала. Моя стенгазета оказалась лучшей.
Так в чем же дело?
Не знаю, не поехала, растерялась я, покраснела и отвернулась от Бубы.
А Бакури знает, что?..
Нет, ничего не знает, только немножко удивлен победой.
Очень хорошо, что не знает.
Но, может быть, Мито расскажет ему по дороге!
Не расскажет, обещал не болтать, возразил Буба и вошел в тир, но вдруг остановился на пороге и стал прислушиваться.
Со станции донесся протяжный гудок электровоза.
* * *
Екатерина Ивановна притянула к себе следующую тетрадь. «Хорошо, очень хорошо», почти вслух подумала она. Видимо, это была оценка поступку Бубы, о котором учительница узнала сегодня благодаря сочинению Мзии.
Отар ГоргодзеVII класс АДЕДУШКА ЛУКА
Летние каникулы я всегда провожу в деревне отца. Там отдыхал я и в этом году и, как прежде, вместе с деревенскими ребятами ходил на речку купаться. Выбравшись из студеной воды, продрогшие, мы долго бегали и кувыркались, потом бросались на песок и, вывалявшись в нем, обсыхали на солнце, словно чурчхелы. С утра угоняли вместе с пастухами скот в горы, соревновались, кто сытнее накормит свою корову и кто больше соберет хворосту. А то выбирали сухие ветки и долго терли одну о другую, пытаясь, как наши предки, добыть огонь трением. Как и прежде, шумно играли в лапту. По вечерам ходили в клуб и нередко возвращались домой под проливным дождем, промокшие, босые, неся обувь в руках.
Нынешним летом деревня была такой же, но прежней радости она мне не доставляла. Причиной этому был мой любимый дедушка Лука.
Еще прошлой осенью, когда до начала занятий в школе оставалось не больше недели и отец уже собирался отвезти меня обратно в Тбилиси, дедушка простудился и слег. Он надеялся скоро встать на ноги, но недуг, свалив однажды старика, приковал его к постели.
Дед прохворал всю зиму. Летом, когда меня привезли в деревню, я, радостный, ворвался в комнату, чтобы поскорее обнять старика, и чуть не расплакался: дедушка не взглянул на меня. Лишь после того как я подошел вплотную, он окинул меня блуждающим взглядом и зашевелил губами, словно хотел улыбнуться. А я, обняв его, стал целовать морщинистые щеки.
Дедушка, дорогой, тебе ведь лучше? Не бойся, ты скоро поправишься, говорил я и чувствовал, что вот-вот разрыдаюсь.
В ту ночь меня уложили на балконе. Допоздна я не мог заснуть. Сквозь перила глядел на двор, залитый лунным светом и причудливо разрисованный тенями. Потом я прислушался. Глухо, еле слышно храпел дедушка Лука.
Каждый раз, когда меня на лето привозили в деревню, дедушка дарил мне игрушечную арбу. Я дивился, как угадывал старик день моего приезда и успевал смастерить подарок. Позднее я узнал: это была одна и та же арба. Когда я уезжал в Тбилиси, дедушка прятал игрушку под балконом. На следующий год, узнав о моем приезде, он вновь доставал арбу, в которую был запряжен игрушечный бычок из кукурузных стеблей. А нынче
Бывало, приезжая в деревню, я первым долгом спрашивал:
Дедушка, сколько тебе лет?
И ответ дедушки, сколько я помню, всегда был одинаковый:
Девяносто пять, сынок.
Девяносто пять тебе было в прошлом году.
Дедушка улыбался и говорил:
В прошлом году, наверное, было девяносто четыре.
Помню, как-то решил я смастерить себе лук и без спросу стал шарить в бабушкином сундучкепонадобился воск. Случайно попалась мне в руки небольшая тетрадь в черном переплете, перевязанная бечевкой. Заинтересовавшись, я раскрыл ее. Это была записная книжка с пожелтевшими листами. На некоторых страницах были сделаны карандашом пометки. Вначале я ничего не разобрал, потом постепенно все же сумел прочесть:
Дня 17, месяца августа, года 1878, я, Лука Георгиевич Горгодзе, обвенчался с Ниной, дочерью Кочиашвили.
Через несколько страниц я нашел другую запись:
В поле прискакал князь Микеладзе с всадниками. Отняли шесть корзин кукурузы. СвидетелиКлимент Горгодзе, Чичико Бурджанадзе и пасынок Симона Карчхадзе.
Через две страницыновая запись:
Купил чувяки Копии.
Коциямой дядя.
Десятки лет отделяли эти записи друг от друга.
Января 20, года 1903, родился сын Димитрий.
Этопро моего отца.
Скоро интерес к записной книжке пропал. Забыл я и про воск и побежал к бабушке. Немного поболтав с ней о том о сем, я как бы между прочим спросил, сколько лет было дедушке, когда он женился на ней. Бабушка ответила, не задумываясь:
Деду твоему было тридцать, а мне пятнадцать. Я была еще девчонкой: отец долго упирался
Не дослушав бабушку Нино, я выскочил во двор. Сперва хотел высчитать в уме, но цифры путались. Тогда я взял карандаш, бумагу и стал считать. Получалось, что если дедушке Луке в год женитьбы было тридцать лет, то он должен был родиться в 1848 году, и, следовательно, сейчас ему больше ста лет.
«Вот, оказывается, какой у меня старый дедушка! подумал я. Не многие могут похвастаться таким дедом».
Я побежал искать дедушку. Обычно он работал в колхозном питомнике или на огороде.
Ау-у, дедушка! окликнул я его, а подойдя поближе, выпалил:Дедушка, тебе, оказывается, давно уже сто лет. А ты говорилдевяносто пять!
Дедушка щепкой соскреб с тяпки прилипшую землю, потом медленно обернулся ко мне и спросил:
Ты про что говоришь?
Я тут же рассказал о старой записной книжке и моих подсчетах.
Неужели? удивился дедушка. Выходит, за сто перевалило? Он задумался и долго молчал. Потом вдруг встрепенулся, сильным коротким взмахом тяпки вывернул и разрыхлил ком земли.
Ошибся ты, наверное, неправильно посчитал, пробормотал он и, помолчав немного, добавил:В школе-то вы уже считали до ста?
Считали, дедушка.
Нда-а Ошибся ты, конечно, произнес он уверенно.
На второй день я случайно заглянул в комнату дедушки. Он стоял у открытого сундука и задумчиво листал старую записную книжку.
Многое вспомнил я про дедушку, пока наконец сон не одолел меня. Проснулся я оттого, что во дворе заржал конь. Я приподнялся на кровати и стал глядеть во двор. Под вишневым деревом стоял взмыленный конь. Он то нетерпеливо взмахивал головой, то, насторожившись, застывал, гордо выгнув шею, и всматривался в даль, а порой, словно позабыв обо всем, начинал щипать траву.
«Кто бы мог приехать?»подумал я.
Вдруг скрипнула дверь, и из комнаты дедушки на балкон вышла бабушка с белоснежным полотенцем в руках.
Пожалуйте, батоно, сюда пожалуйте, пригласила она кого-то.
Я прикинулся спящим и молча стал наблюдать. Вслед за бабушкой, распространяя запах лекарства, вышел доктор. Засучив рукава, он перегнулся через перила и стал мыть руки. Бабушка поливала ему из кувшина.
Она пригласила гостя к столу. Очистила и нарезала груши, наполнила рюмки водкой.
Угощайтесь, батоно, обратилась она к доктору.
Не беспокойтесь
Господи, защити меня, избавь от горя, прошептала бабушка Нино и пригубила рюмку. Угощайтесь, батоно, повторила она.
Я видел, что бабушка с трудом сдерживает слезы. Она машинально выполняла обязанности хозяйки, мысли же ее были там, с больным дедушкой. Наконец у нее вырвалось:
Погибла я, погибла, батоно! Что будет со мной, несчастной!