Она обратила внимание, что летчик принялся разглядывать свой крылатый драндулет.
А что это у вас с самолетом? Может быть, помочь? У нас в авиамодельном много чего есть.
Ничего, дотянем, неуверенно сказал Пижон.
Слово за слово, и выяснилось, что ни вожатая, ни ее товарищи не подозревают, что немцы близко, что их лагерь оказался на направлении одного из главных ударов фашистских армий.
Тут нам стало не до разговоров. Легко сориентировавшись после приземления, мой летчик заторопился: надо срочно сообщить командованию.
Обо всем этом мы, конечно, сказали старшей пионервожатой. Но она взглянула на нас как-то странно. Никогда не забуду этого взгляда девушки, заподозрившей в трусости мужчин, принявшей нас за паникеров.
И вот мы на том же аэродроме, с которого взлетели.
Командир, выслушав четкий рапорт Пижона о полете и мой сбивчивый рассказ о посадке в лагере, полном детей, с видом знатока осмотрел следы от пуль в плоскостях и фюзеляже и, пробормотав по-испански что-то для нас нелестное, произнес по-русски:
Два пижона! И, пожевав во рту сигарету, добавил:В следующий раз, собираясь посмотреть войну на фанерном самолете, подкладывайте под сиденье сковородки Говорят, помогает.
Повернулся на каблуках и ушел.
Когда я уезжал на попутной машине, мне уже не предлагали больше связного самолета, «испанец» докладывал высшему начальству об опасности, грозившей ленинградским детям. А штабная машинистка уже отстукивала его приказ о своевольстве летчика, отклонившегося от назначенного маршрута.
Прошел месяц, другой. Много раз пытался я узнать о судьбе ленинградских ребят, застигнутых войной в лагерях под Старой Руссой, но ничего определенного не выяснил. Одни говорили, будто детей успели вывезти пароходами по Ильменю, перед носом у фашистов. Другие сообщали, что их эвакуировали поездом вместе с ранеными бойцами в Калининскую область.
И верилось и не верилось в такое чудо, уж очень близко там были фашисты. Но на войне всякое бывает.
Однажды на станции Бологое, забитой воинскими эшелонами, поездами с боеприпасами, тысячами раненых и беженцев, я был свидетелем невероятного случая.
В ясный день солнце закрыла туча фашистских двухмоторных бомбардировщиков. Девятка, другая, третья. Насчитал больше пятидесяти машин «Юнкерсы» начали пологое пикирование, противно подвывая.
Наши зенитки открыли торопливый огонь. Но тут же смолкли, подавленные целым каскадом фашистских истребителей А где же наши самолеты? Нет их.
В эту томительную минуту, когда гибель казалась всем нам неизбежной, с земли поднялся вдруг один-единственный «ястребок», посверкивая красными звездами. И полетел прямо, без всякого маневра под крылья закрывших солнце бомбовозов.
Что-то сверкнуло, громыхнуло. Неужели столкнулся и уже разбит? Нет, выскочил из-под фюзеляжа со свастикой и очутился над другим бомбовозом: гитлеровцы шли на разных высотах«этажеркой».
«Юнкерс», по которому чиркнул наш «ястребок», словно коробок со спичками, задымил и взорвался в воздухе.
А «ястребок», сделав поворот, прошелся рядом с другим бомбовозом и огнем пушек и пулеметов разрезал его, словно автогеном. Сначала отвалилось крыло, затем хвост И самолет стал разваливаться на части, выпуская, словно мыльные пузыри, белые парашюты.
И тут произошло чудо. Строй фашистских бомбовозов сразу нарушилсяодни отвернули вправо, другиевлево и стали сыпать бомбы как попало, не донеся их до станции Бологое.
Что стало с одиноким «ястребком», откуда он взялся и куда исчезбольше я ничего не узнал.
Собирал я материалы о первых героях-летчиках, танкистах, пехотинцах. Но сколько ни расспрашивал о пилоте одинокого «ястребка», бесстрашно бросившегося в бой с целой воздушной армадой, так и не нашел его следов. Расспрашивал я и о летчике по прозвищу Пижон. О нем в главном штабе авиации сказали точнопогиб лейтенант. Получил, наконец, настоящий боевой самолет, и в первом же бою погиб. Товарищи видели, как упал в лес, протаранив фашиста, и на том месте сразу вспыхнул костер.
Погоревал я: не судьба, значит, еще раз с ним увидеться. Но на войне и небывалое бывает. Прилетаю как-то еще раз в тот же самый полк, это было спустя несколько месяцев с начала войны. И вижу: под крылом самолета типа «фюзелер-шторх» с фашистскими опознавательными знаками, слегка замазанными не то мелом, не то известкой, сидит Пижон, остриженный наголо, со следами ожогов на лице, и новичкам, прилетевшим на фронт, рассказывает, как он побывал на том свете.
Пижон на том свете
Не удивляйтесь, это только со мной и могло случиться, не каждому так повезет, побывать на том свете и вернуться. Но уж такой я судьбы пилотяга, мне то страшно не везет, то везет невероятно! Судите сами!
В первый час войны я оказался один на аэродроме. Оставил меня командир в виде взыскания за одну неуместную шутку. А ребята умчались в соседний город смотреть футбол. Ну, вылетел я на обычное патрулирование с рассветом, гоняю по кругу «ястребок», скучаю.
И вдруг вижу: летит на меня фриц. Желтоносый, разрисованный фашистскими пауками.
Сбить его я мог бы, как тетерева! Ан нет, ведь не верится мне, что уже война. И молчу. А фриц идет на пересекающемся курсе прямо на меня. Я едва успел отвернуться. Что он, сдурел, думаю? Разворачивается он и опять ко мне. Заблудился в пустом небе? Дорогу спросить хочет? Вот он, рядышком притерся, даже лицо можно рассмотреть, курносый немчик, симпатичный такой, улыбается
Ну, а я ему возьми да и покажи кулак. Чего, мол, чудишь, брось игрушки. Лети домой, пока не посадили, как нарушителя воздушных границ.
А он как даст мне по мотору длинной очередью. Я заштопорил, весь в дыму. Пришлось с парашютом прыгать. Ну, думаю, повезло, жив остаться. А немчик возвращаетсяи чирик короткую очередь. Перерезал мне стропы, как ножницами. Да еще помахал ручкой«передай привет на тот свет».
Но тут, на счастье, влетел я в болото, полное тины, в Белоруссии есть такие, торфяные. Ничуть даже не убился, только вот беда, с разлету дошел до дна, а выбраться не могу, в иле задыхаюсь. Опять не везет! Ан нет, рядом работали на осушении болот колхозники, сбежались к месту падения и за концы строп меня вытащили.
И вот я в родном полку, грязный, страшный, докладываю командиру, как дело было, а он посмотрел на мой вид и бросил только одно слово «пижон».
И так оно ко мне прилипло, что даже родную фамилию стал забывать!
Ну, ладно, сочинили про меня тогда целую байку, будто я первого напавшего на нас фрица воздушным поцелуем приветствовал, стыд и срам Перестали мне доверять боевые самолеты, стал летать на связном У-2.
И вот тут мне лихо повезло. Сбил фашистского истребителя. Да, да, на невооруженном фанерном драндулетебоевую машину. Правда, не я, а больше фриц был в этом виноват. Очень горячился. Я под защиту заводской трубы стал прятаться. Кто летает на нашем участке, тот видел, наверное, высоченную трубу кирпичного завода на станции Парфино, разрушенной немцами. Вот там он меня и застиг.
Заложил я крутой вираж вокруг трубы и гоняю по замкнутой орбите!
Фриц имеет большую скорость, а я малую. И никак он не может меня наколоть. Начнет пикировать, а я за трубу. Даст очередьмимо.
До того он разозлился, что У-2 сбить не может, так вошел в азарт, что не рассчитал, спикировал пониже и задел хвостовым оперением за провода высоковольтной линии. P-раз! В дыму и пламени готов фриц!
Лечу я домой и ликую, ну, думаю, верная награда, огнем ли, маневром ли, какая разница, а все-таки истребителя я сбил.
Приземляюсь. Жив-здоров. А вместо У-2лапша какая-то, не самолет, качан капустыфанера кусками торчит, сам удивляюсь, как дотянул на таком решете.
И что же вы думаете? Вместо всяких наград получаю еще одно взыскание. И вместо того чтобы летать, приказано ползать. Да, да, ползаю вместе с мотористами под самолетами, помогаю воентехникам осматривать, ремонтировать, заправлять боеприпасами и в бой отправлять А сам
И вот получил наш полк новую технику, истребители прямо с завода. Хороши, но еще не все обкатаны-облетаны И у одного так мотор раскапризничался, что пришлось его на земле оставить, когда полк по тревоге срочно вылетел. Кого оставить с ним? Конечно же, Пижонапусть повозится и, если сможет, пригонит.
Ух, загорелось ретивое! У меня в руках самолет, да еще какой, с чеканочки. С полным боекомплектом. Выверил я мотор, кое-что подтянул, кое-где зачистил. Работает как часы. Поднимаю в воздух, чтобы опробовать и погонять как следует, а сердце поетну, теперь-то мы повоюем, никто меня с восстановленного мной «ястребка» не снимет
И тут мне опять не повезло. Увлекся я своим делом, а что вокругне смотрю. Веду машину по прямой снизу вверх, слушаю работу мотора, и вдруг что-то темновато стало. Поднял глаза, а надо мной плоскости, фюзеляжи, кресты, свастика Двухмоторных «юнкерсов» столько, света белого не видать.
Куда деваться? Начнешь делать под ними разворот, собьют как куропатку, это моего-то боевого «ястребка», маневренного, скоростного, пушечного, таким чудом приобретенного! Обозлился я, да и прямо в гущу пошел. Попробуй в меня стрельнив своих попадешь
А «юнкерсы» летят тяжело, нагруженные бомбами, как коровы. Один на пути попался. Я как дам ему в толстое брюхо из всех точек. Едва выскочил из-под его обломков. И чуть не столкнулся с другимони «этажеркой» шли. Резанул его, как автогеном, из всех огневых точек
И сразунесколько переворотов, восходящих штопоров и прочих фигур! Вырвался на оперативный простор. Прилетел к своим радостныйнаконец отличился.
Тут вышел приказ о награждении меня орденом и благодарностью от командования, и сразу мне почет. Радостно, конечно, но, чую, не к добру такое везенье
Ну и не ошибся. В первом же боевом вылетена тот свет. И надо ж быть такому невезенью, покойники меня за собой увели. Погнался я за фашистским дальним разведчиком «дорнье», который сфотографировал выгрузку наших резервов и с таким материалом удирал восвояси. Ну, тут я припустил за ним. Бил по нему до тех пор, пока весь боекомплект вышел, а он все летит. Прижался вплотную к кабине, смотрю: летчики побитые на штурвал склонились, в креслах лежат. А самолет летит себе по прямой: его автопилот ведет. И надо же было, что именно мне эта новинка и повстречалась.
Эх, думаю, а ведь он вместе с мертвецами и фотопленку к своим доставит, была не былапридется таранить.
Подвел я свой «ястребок» под разведчика, приподнял нос и винтом, как дисковой пилой, срезал хвостовое оперение. «Дорнье» вниз И погребальный костер в лесу А я попланировал немножко, стараясь хоть радость продлить, что победа за мной И, мать родная земля, будь мне пухом!
И правда, лесная поляна, куда я спланировал, была вся покрыта цветущими травами. А под нимивалуны. Самолет прошелся по ним фюзеляжеми загорелся. Сам я, чувствую, сознание теряю от боли Все горит.
Долго ли, коротко ли так было, но очнулся я. Вижу: черти пляшут вокруг меня.
Вот тебе, думаю, и сказки моей бабушкия же на том свете В ад попал!
Снова сознание потерял. Сколько меня черти поджаривали, сколько я в огне у них горел, не знаю, но очнулся весь завязанный, спеленатый как ребенок, и соска во рту
Ну, думаю, Пижон, второй раз родился. Это как же понять иначе?
Посасываю не то молоко с медом, не то шоколад с молоком, что-то вкусное, ароматное, райское. И замечаю, что смотрят на меня добрые-добрые глаза. Так и лучатся ласковым светом.
Не иначеангел. Во всем белом, только крыльев за спиной нет.
Закрыл я веки, поморгал, снова приоткрыл и вижу: ангел отошел на цыпочках, прикрыв меня кисеей от мух. Хитон на нем белый до самых пят
На том свете мухи, это в раю-то? сказал какой-то скептик.
Что, не верится? А хотите, я вам документально докажу? Вот они, снимочки Пожалуйста, прошу посмотреть фотографии.
И Пижон, вынув из кармана пачку фотографий, развернул их веером.
Я поторопился взять одну, пока не расхватали. Разглядываю. И чудос мутноватой любительской фотографии на меня смотрят глазастые лица, чем-то очень знакомые Ужасно знакомые. Мне показалось, будто различаю я пионеров из идеального лагеря. Вот лесные сестры прильнули друг к другу темными головами, вот ангельское личико девочки с локонами, а вот и скуластенькая Зиночка. Корзиночка-то ее, вот она, прижата к белому хитону!
И над детьми распростерла руки девушка тоже во всем белом Владлена Сергеевна!
Так это же наши общие знакомые! воскликнул я. Из того пионерского лагеря, в который мы залетели Что с ними, как они попали вместе с вами на тот свет?
Это я к ним попал, они уже там были, ответил Пижон, отбирая у слушателей фотографии и радостно здороваясь со мной; он только тут меня узнал.
Где они? Что все это значит?
А это особая история, сказал летчик, потягиваясь и наслаждаясь произведенным эффектом, я вам как-нибудь расскажу особо, когда будет нелетная погода
Куда вороны летают
Рассказывал мне Пижон потом долго всю эту историю. В конце концов у меня создалась некоторая картина жизни ребят, оставшихся в тылу у немцев.
Большинство ленинградских пионеров из идеального лагеря все же выехали вместе с эшелонами раненых. Но многие были захвачены бомбежкой (шли беспрерывные налеты, не успеешь забраться в вагоны, как снова тревога и снова беги в лес, прячься в щели) и оказались отрезанными от наших.
В ту ночь, которая казалась такой благодатной, темной, небо покрылось набежавшими с Ильменя облаками. Ребята сидели на опушке притихшие. Даже Владлена Сергеевна молчала. Вдруг в беззвездном небе стали сами собой загораться голубые луны. Казалось, между лесом и облаками летит какой-то волшебник и развешивает невиданные украшения. И хотя все понимали, что это планирует с выключенными моторами фашистский самолет-осветитель, ребята не могли пошевельнуться. Они замерли, как загипнотизированные.
Первой опомнилась Владлена Сергеевна. Раскрыв руки, четко видимая при свете искусственных лун, она бросилась в черный лес с криком:
За мной! Все за мной!
Ее крик заглушили летевшие следом за осветителями бомбардировщики.
Ночная бомбежка намного страшней дневной. Днем хоть видишь небо и знаешь, какие самолеты пикируют далеко, а какие близко. А ночью кажется, каждая бомба летит на тебя.
А когда еще включают воющие сирены да начинают поливать с черного неба трассирующими пулями, словно огненным ливнем, на самых неробких людей нападает такой страх, что не усидишь ни в какой щели. Бежать, только бежать!
И ребята бежали. Поднимались, падали, вскочив, снова, бежали. И так всю ночь.
А вокруг рвалось, грохало, гудело. Багровое пламя всплескивалось до облаков. И громовые удары раскалывали землю.
Не бойтесь, ребята, я здесь! Я с вами! Владлена Сергеевна бежала, не разбирая дороги, держа кого-то за руки, стараясь не потерять своих подопечных. Ее била лихорадка.
Как они наткнулись на какой-то стожок сена, как упали возле негоникто не помнит. Очнулась вожатая уже утром, солнце припекает и в высокой траве мирно трещат кузнечики. Как будто ни войны, ни бомбежки.
Огляделась. Присмотрелась Вот лесные сестры спят, крепко обнявшись. А это братья Файеровы рядышком Торопка и Яша-бродяша И длинные ноги Семы Журавейскогокакой ужас! все в крови, в синяках. А где же любимчики из ее отрядаИгорьки и Светланы?
Владлена Сергеевна вскочила, а ноги ее сами подогнулись. Ой, что же стало с ее сандалетами? Верха целы, а подметки словно срезаны. И ее нежные подошвы все исколоты, изранены. Наступить больно Колючки, занозы. Застонав, Владлена Сергеевна закрыла глаза.
Полундра! вдруг раздался низкий голос Морячка. Он ведь специально вырабатывал эту морскую хрипловатость, подражая морским волкам.
Возьмите, оденьтесь. Морячок сбросил с плеча свой матросский бушлат и дал вожатой.
Тут только Владлена Сергеевна обнаружила, что платье ее все в лохмотьях. Пришлось накинуть на себя бушлат.
А где же мои ребята? прошептала она, словно про себя, соображая, как она могла растерять свой отряд.
Морячок усмехнулся:
Мы их сеном прикрыли от комаров и простуды
Да вот они, живы, дышат, Игорек-первый, Игорек-второй, Светлана-третья Но здесь не все! На ее вопросительный взгляд Морячок ответил только пожатием плеч.
Какое несчастье! Они остались где-то там, погибли, может быть, с другими вожатыми убежали. Кто знает, живы ли они?
Как в насмешку, судьба подбросила ей самых непослушных и недисциплинированных: Морячка, Яшу, Файеровых Эти везде первыми выскочат, им хоть бы что. Что же она будет с ними делать одна, когда целым коллективом вожатых не справлялись?