Петросу стало вдруг грустно, что он уже не тот маленький мальчик, маменькин сынок, с нежной кожей на коленках, непохожей на рыбью чешую, мальчик, не знавший о существовании оккупантов и настоящих, не игрушечных пулеметов
Так и быть, он отнесет записочку Антигоны ее поэту, но если тот не будет ходить на демонстрации, он заставит сестру навсегда порвать с ним. И пусть госпожа Антигона перестанет называть его «дорогой Петрос», «миленький». Он уже большой, а сестра должна слушаться брата, даже младшего.
Взяв под мышку Тодороса, он сбежал с лестницы, перепрыгивая через две ступеньки, и вышел на улицу погулять с черепахой.
Глава 2СУМАСШЕДШИЙ НЕ В ПИЖАМЕ
Петрос плакал, уткнувшись носом в подушку. Хотя мальчишки в его возрасте не плачут, он не мог сдержать слез. Тодорос погиб! Больше никогда он его не увидит. Не услышит, как он стукается о ножки стульев, не почувствует, что он ползет по полу за его спиной. Тодорос погиб! Вчера ночью его увезли в черной машине карабинеры и грек-переводчик, предатель. Они ворвались в дом среди ночи, разыскивая сумасшедшего в пижаме.
Накануне, когда Петрос шел к Костасу Агариносу с запиской от Антигоны, завернув за угол, он увидел перед собой на ограде фотографию сумасшедшего в пижаме. Петрос тотчас узнал его, хотя тот не был уже в пижаме. И, если бы сфотографировали не только его лицо, Петрос мог бы разглядеть у него на руке отметину, словно след от прививки оспы. Он был точно такой, как тогда в мусорной яме, небритый, с блестящими, будто в лихорадке, глазами. Внизу чернели крупные буквы:
«Назначается вознаграждение в 700 миллиардов драхм за поимку Михалиса (фамилия не известна) опасного преступника, совершившего много злодеяний и виновного в саботаже, направленном против оккупационных властей».
Если бы уже не стемнело, Петрос тотчас помчался бы в скульптурную мастерскую, хотя и дал сестре слово отнести ее записку. Ахиллес и Дросула, наверно, что-нибудь знают и заверят его, что ни один грек не выдаст сумасшедшего в пижаме. Значит, это он взорвал мост, по которому проезжали немецкие грузовики? Он устроил забастовку на электростанции? И он организовывал партизанские отряды и отправлял их в горы?
«Кто вы такой?»прощаясь после демонстрации, спросил его Петрос.
«Когда-нибудь узнаешь Сейчас яМихалис. И потом прибавил:До скорой встречи!»
Что он имел в виду, говоря так? Где мог его встретить Петрос? Может быть, пришел час бросить кисть, краски и взять в руки настоящее оружие? Петрос умел метко стрелять. Он заряжал игрушечное ружье косточками от маслин и палил во все трубы, торчащие над террасой. Сотирис, не всегда попадавший в цель, лопался от зависти Жалко, что Яннис сегодня занят и они не будут писать лозунги на стенах домов. Его можно было бы обо всем расспросить
Костас Агаринос сам открыл Петросу дверь, пригласил его зайти в переднюю и, прочитав послание Антигоны, пробурчал:
Хорошо. Увидев, что Петрос смотрит на него в недоумении, он повторил:Передай ей, я сказал «хорошо».
Пусть Антигона понимает, как знает, решил Петрос. У него не было ни малейшего желания разгадывать ребусы поэта. На обратном пути он постоял немного перед фотографией Михалиса с неизвестной фамилией, словно с целью еще раз убедиться, что это действительно сумасшедший в пижаме.
Петрос пораньше лег спать, чтобы скорей наступило утро и он смог пойти в мастерскую к Ахиллесу и еще для того, чтобы отделаться от Антигоны, замучившей его своими расспросами:
Он улыбался, когда читал мою записочку?
Просто сказал «хорошо».
Какая у него квартира? Он был в черном свитере?
И Петрос притворился спящим, чтобы его оставили наконец в покое, но, как видно, заснул по-настоящему. Помнил только, что проснулся от страшного грохота, похожего на раскаты грома; казалось, кто-то изо всех сил раскачивает под ним кровать. В передней собралась вся семья, и все с ужасом смотрели на дверь, готовую от страшных ударов разлететься на щепки. Отстраняя всех, мама сказала громким спокойным голосом:
Позвольте, я открою.
Она была в папином старом пальто, наброшенном на плечи, и удивительно напоминала огромную серую птицу.
Дверь открылась, и в квартиру ворвались четверо карабинеров и греческий переводчик, черноволосый коротышка с усиками, словно нарисованными угольком; на нем был длинный, чуть не до полу, новый плащ, стянутый поясом. Жаль, что не послушались дедушку, который предлагал раньше запирать на ночь дверь в подъезде. Но не соглашалась госпожа Левенди, потому что Жаба поздно возвращался домой и будил бы среди ночи весь дом. А теперь карабинерам ничего не стоило добраться до квартиры Петроса.
Ни с места! пропищал переводчик тонким, пронзительным голоском. У вас произведут обыск.
Два карабинера пошли обыскивать комнаты, а два других остались в передней охранять людей. Вспомнив о папиных бумажках, запрятанных в рамку портрета Великой Антигоны, Петрос похолодел от ужаса.
Мы разыскиваем одного преступника, пояснил переводчик, хотя никто его ни о чем не спрашивал.
Немного успокоившись, Петрос взглянул на папу, с лица которого начала сходить мертвенная бледность. Дедушка открыл рот, собираясь что-то сказать, но мама сделала ему знак молчать. Он поднялся с постели, закутанный с головой в одеяло, и вишневый плед, с которым он не расставался и днем, пристраивая его наподобие юбки, волочился за ним по полу, как шлейф.
Одному из кара́бинеров, стоящих в дверях, надоело держать автомат наизготовку, и он опустил его. Другой карабинер даже не пошевельнулся. Он не сводил глаз с книжного шкафа, стоявшего в передней, куда Антигона и Петрос ставили свои книги, не помещавшиеся в детской. Он смотрел с таким видом, словно оттуда мог вылезти сумасшедший в пижаме.
И вдруг не спеша, необыкновенно гордо из-под книжного шкафа выполз Тодорос. Петрос не успел понять, как все произошло. Он помнил только, что карабинер держал в одной руке автомат, а в другойТодороса. Потом Петрос завопил, повиснув на руке карабинера, которую тот, не выпуская черепахи, поднял высоко над головой. Итальянец кричал:
Tartaruga!.. Tartaruga!..
Образумьте паршивого мальчишку! пропищал переводчик.
Мама изо всех сил тянула Петроса, силясь оторвать его от итальянца. Что делали все остальные, Петрос не помнил, он пытался пригнуть книзу руку врага, чтобы отнять у него Тодороса.
Он мой! Мой! Отдайте его! кричал он срывающимся голосом.
В переднюю выскочили и два других карабинера. Не разобравшись, в чем дело, они направили на мальчика свои автоматы.
Мама с диким воплем прикрыла Петроса своим телом.
Tartaruga Tartaruga забормотали карабинеры и опустили автоматы.
Обыск окончен, пропищал переводчик.
Распахнув дверь, он вышел из квартиры; за ним последовали три карабинера вместе с Тодоросом. Мама зажала рукой Петросу рот, чтобы он не кричал. Четвертый карабинер, задержавшись в дверях, ущипнул за щеку бледную как полотно Антигону и сказал с улыбкой:
Non avere paura, bellina!
Наконец итальянцы ушли. Никто в передней не трогался с места, не произносил ни слова. Слышно было, как карабинеры колотили в дверь Сотириса, потом с шумом передвигали наверху мебель. Первой заговорила мама:
Идите ложитесь, не то вы окоченеете
Петрос прокрался к окну и через отверстия решетчатых ставен посмотрел на улицу. Возле их подъезда стояла машина, «черная клетка», как ее называли, в нее, точно бездомных собак, бросали арестантов. Кто-то накинул ему на плечи дедушкин вишневый плед. Не оборачиваясь, он понял сразу, что это мама. Видно, она боялась, как бы он не простудился, и еще больше, как бы он не закричал. Но Петросу казалось, что он онемел навсегда.
Карабинеры в сопровождении переводчика вышли из подъезда и направились к машине. В темноте Петрос не мог разглядеть Тодороса.
Иди ложись, вполголоса сказала мама.
Она довела его до кровати.
И теперь Петрос рыдал, рыдал так горько, что не в состоянии был перевести дух, и ему очень хотелось прижаться к маминой груди, но он прижимался к подушке и чувствовал себя несчастным, бесконечно одиноким.
Глава 3
ДРОСУЛА
Когда Дросула осталась одна в скульптурной мастерской, на нее, как она говорила, нашла мания чистоты. Она вымыла пол и, встав на высокую табуретку, принялась протирать стекла веранды, как вдруг на пороге появился Петрос.
И до Шторма я добралась, сказала ему с улыбкой Дросула, «выстирала» его хорошенько.
Сидя на коврике, Шторм терпеливо ждал, пока у него высохнет шерсть. Стоило Дросуле шепнуть ему хоть одно слово, и он становился послушный, как овечка.
Я помогу тебе, вызвался Петрос.
Дросула бросила ему тряпку.
Протирай нижние стекла, но только до блеска.
Петрос принялся добросовестно мыть стекла. Он пришел раньше всех, за час до назначенного времени, и поэтому мог наговориться вволю с Дросулой. Она болтала с ним о том о сем, предавалась воспоминаниям, как мама когда-то рассказывала ему на кухне о Ламбросе Астерисе.
Уж такой у меня, Одуванчик, характер вздохнула Дросула. Стоит мне потерять из-за чего-нибудь покой, как меня охватывает мания чистоты.
Когда в детстве, вспоминала она, у нее умер любимый дедушка, она устроила стирку кукольных платьев. Тщательно перестирала все одежки. Потом развесила их на веревке. Ее тетка, возмущенная поведением племянницы, сказала какой-то соседке: «Бесчувственный ребенок! В доме покойник, а она стирает кукольное тряпье».
Я, Одуванчик, была в таком горе, что даже плакать не могла, заключила Дросула, с рвением протирая стекло.
Петрос считал, что у него нет и никогда в жизни не будет друга ближе Дросулы. Только она поняла, как он страдает и жалеет Тодороса. Вылепив из глины черепаху, очень похожую на Тодороса, которого Дросула никогда не видела, она подарила ее Петросу.
Чтобы ты, Одуванчик, помнил всегда о Тодоросе, сказала она, вручая ему черепаху, и лицо ее было необыкновенно серьезным и грустным.
Всех жалела, за всех радовалась, обо всех беспокоилась Дросула. Когда Антигона расстраивалась, впадала в отчаяние из-за своего поэта, Дросула тоже расстраивалась и впадала в отчаяние. Когда Рита прибегала в мастерскую вне себя, услышав об очередной расправе с евреями, Дросула горевала вместе с ней. И когда Яннис сидел грустный в углу, устремив на Антигону печальный взгляд, и кадык у него на шее едва шевелился, на Дросулу тоже находила тоска. Когда Ахиллес не приходил вовремя, как сегодня, или Яннис и Петрос не являлись в назначенное время, кончив писать лозунги на стенах домов, Дросула принималась за уборку и мытье пола.
Хорошо, что в мастерской столько стекол. Она улыбнулась и потом прибавила в задумчивости слегка дрожащим голосом:Вот увидишь, Одуванчик, когда уедет Ахиллес, я такой порядок наведу в доме
Потом наступило молчание. Слышно было только, как тряпка скользит по стеклу и Шторм чешет лапой еще не просохшее ухо.
Когда я уеду «туда», приходи навещать Дросулу, несколько дней назад сказал Петросу Ахиллес.
У Петроса сжалось от боли сердце. Он не мог представить себе мастерскую без Ахиллеса. Но так уж повелось. Юноши, приходившие в мастерскую, один за другим уезжали «туда», и вместо них появлялись новые. Тысячу значений могло иметь это «туда». Другая работа другой город Но Петрос знал, что его друг уезжает куда-то далеко. Не в Египет, как дядя Ангелос, потому что Ахиллес не считал, что исход войны будет решаться в Египте. «Исход нашей борьбы будет решаться в горах», говорил он. И в горах действовало много партизанских отрядов. Ах, если бы и его, Петроса, взял с собой Ахиллес! Когда он подрастет немного, может быть, он тоже поедет «туда». И Дросула будет волноваться за него.
Каждый раз, когда Петрос ходил со своими друзьями на какое-нибудь задание, он чувствовал себя уверенно и спокойно. Дросула шла рядом с ним такая невозмутимая и беззаботная, с сумкой через плечо, и вдруг в самый неожиданный момент разбрасывала по улице листовки, а потом как ни в чем не бывало продолжала прогулку. Петрос не успевал и глазом моргнуть, как листовки рассыпались по тротуару.
Однажды воскресным утром они отправились вдвоем в ближайшую церковь. Пройдя на женскую половину, Дросула усадила его рядом с собой, с той стороны, где она держала сумку. Петроса ничуть не удивило бы, если бы из этой волшебной сумки вылетели голуби и выскочили зайчата. Дросула была более искусным фокусником, чем тот, которого они с Сотирисом видели как-то раз в кинематографе «Аттида». В программе было написано, что в перерыве между сеансами выступит иллюзионист Ханти. Сотирис утверждал, что все это чепуха и публику обманули, взяв дороже, чем обычно, за билеты. Хотя сам он прошел зайцем, не заплатив ни гроша, однако не желал, по его словам, попадаться на удочку к жуликам. Но выступил настоящий иллюзионист. Он посадил в большую корзину стоявшую рядом с ним девочку в красном платье, расшитом золотыми бляшками, и, прочтя над ней заклинание, открыл крышку. Из корзины выпорхнул голубь с красным лоскутком на спине, тоже расшитом золотыми бляшками.
«От Иоанна святого Евангелия чтение вонмем»начал читать с амвона Евангелие отец Григорис таким густым басом, что стекла в церкви зазвенели.
Вдруг над головами молящихся взвились голуби с черными крапинками на крыльях. Так представлял себе Петрос листовки, вылетевшие из волшебной сумки Дросулы. Никто и не заметил, когда она успела их вытащить. Одна птица пронеслась над головой отца Григориса и тихо опустилась на раскрытое Евангелие. Петрос готов был побиться об заклад, что священник одним глазом читал листовку, а другим молитву. Вот он перевернул страницу и закрыл ею листовку
«Свобода или смерть!»было написано там. Свобода или смерть!» Сколько раз писал Петрос эти слова на оградах и стенах домов!
Посмотри на маленьких цариц, подтолкнул он локтем Дросулу, которая не раз слышала от него о Муре, Шуре и Нюре.
В северном приделе стояла жена пекаря с тремя дочерьми. Они были разряжены в пух и прах, сверкали их золотые серьги, брошки и крестик Антигоны. Младшая, Нюра, подняла руку, пытаясь поймать странную птицу, которая кружила у нее над головой и точно не думала опускаться. Старшая сестра ударила Нюру по руке.
Пусть даже Нюра, Мура и Шура не прочтут листовки. Зато все люди в церкви читали: «Свобода или смерть!»и прятали листки в карманы или за пазуху. «Свобода или смерть!»прочла и бакалейщица, важно стоявшая в блестящем черном платье, вышитом бисером
Чтобы не умереть от голода, Великая Антигона распродала свой гардероб. Дедушка бегал по кварталу, предлагая ее платья. Все приобрела бакалейщицаполный сундук! Вот будет номер, думал Петрос, если в один прекрасный день она явится в церковь в костюме Джульетты или Дамы с камелиями!..
«Свобода или смерть!» Бакалейщица бросила листовку, точно она жгла ей руки.
Дросула не любила слово «смерть» и на большом транспаранте, который она готовила для демонстрации, вывела только «Свобода». «Смерть» вписал потом Ахиллес. Уж такая была Дросула: то, что ей было не по душе, она пропускала, оставляла пустое место, которое заполнял кто-нибудь другой.
А как тебе нравится слово «мобилизация»? подшучивал над ней Ахиллес.
Неплохое словечко, смеялась Дросула.
Тогда напиши: «Долой мобилизацию!»
Несколько дней подряд готовили в мастерской плакаты и листовки, уже несколько дней писали на оградах Петрос и Яннис «Долой мобилизацию!». И хотя Костас Агаринос не ходил на демонстрации, он сочинил текст листовки, обращаясь в ней к матерям, сестрам, невестамвсем женщинам, чтобы они не позволяли немцам угонять своих близких на работу в Германию.
Он нашел такие слова, что возопят, пожалуй, и камни, сказала Дросула.
Но Антигона утверждала, что листовки способен сочинять каждый, а вот попробуй выйди на демонстрацию!
Тогда почему Антигона не влюбится в Янниса, который не пропускает ни одной демонстрации? спросил Петрос Дросулу.
Ты чудак, Одуванчик!.. засмеялась она.
Дросула долго заливалась смехом. Смеялась она звонко и заразительно. Склоняла голову набок, и волосы ее рассыпались по правому плечу. Точно так смеялась она и тогда, когда Петрос спросил, почему небо на ее картинах всегда желтоватого цвета, а море серо-зеленое.
Мне, Одуванчик, надоел светло-голубой цвет.