Петросу был он особенно памятен. Мама перед войной сшила себе новое пальто и надела его впервые двадцать шестого октября, за два дня до начала войны. Это был день святого Димитриса, и она повела Петроса в гости.
«Вам очень идет пальто. Очень идет, твердили ее приятельницы. Какой красивый цвет!»
«Светло-голубой», говорила мама.
Теперь она носила длинный жакет, связанный из старой вылинявшей шерсти, и никогда не надевала новое пальто. Оно хранилось в шкафу, завернутое в рваную простыню. Мама берегла его для Антигоны, которая так выросла из своего старенького пальтишка, что из-под него на целую ладонь висело платье. В прошлое воскресенье, когда Антигона собралась пойти погулять с Ритой, мама достала из шкафа голубое пальто. Антигоне оно пришлось впору
Светло-голубой, сердито пробормотала Дросула. До чего глупый цвет!
В гимназии, продолжала она, у нее была учительница рисования, госпожа Лу́ла, которая заставляла весь класс рисовать одинаковое небо, светло-голубое.
Ты думаешь, на художественном факультете учат лучше? Небо, море, платьявсе должно быть светло-голубым.
Петрос был уверен, что Дросула не стала бы готовить краску, если бы на стенах и оградах надо было бы писать таким цветом.
До прихода Ахиллеса они успели протереть стекла на веранде, а когда собрались остальные и патефон заиграл «Самое прекрасное в мире танго», во всех уголках Дросула уже навела порядок
Февраль приближался к концу, но то утро выдалось холодное. Антигона, конечно, не мерзла; она надела мамино голубое пальто с большим стоячим воротником, в который можно было упрятать даже нос.
Мама задержала ее в передней.
Надень в школу старое пальто, сказала она не то грустно, не то сердито.
Сегодня у нас нет занятий, отрезала Антигона и подтолкнула Петроса к двери, торопясь удрать из дому.
Куда же в таком случае вы направляетесь? с беспокойством спросила мама.
На де-мон-стра-цию, хором протянули брат и сестра, словно сговорившись заранее.
Мама в растерянности застыла на месте: ведь папа ушел из дома ни свет ни заря, сославшись на неотложное дело, и дедушка одевался, собираясь тоже уйти куда-то.
Пойду узнаю, выдадут ли нам в синдикате, как обещали, талончики на продукты, сказал он маме в ответ на ее удивленный взгляд.
Антигона и Петрос бежали стремглав по лестнице, а мама, стоя на площадке, увещевала их вполголоса, боясь, как бы не услышали госпожа Левенди, ее дочка и Жаба:
Дети! Дети, вернитесь!..
Топот Сотириса заглушил мамин умоляющий голос.
Сегодня и он пойдет на демонстрацию, но не с Петросом, а со своей бандой. Сегодня особый день. Сегодня выйдет на улицу весь город. Может быть, даже синдикат пенсионеров, театральных суфлеров. Только мама останется дома. И хотя она потеряет покой, ее, как Дросулу, не охватит мания чистоты; она будет сидеть на стуле с каменным лицом, бессильно опустив руки. При желании она не сможет даже помолиться, попросить бога отвести беду от ее близких. Ведь в доме нет икон, и на стене висит только портрет Великой Антигоны с папиными записочками, запрятанными под картонку
На одном углу Петроса и Антигону ждал Яннис, на другомРита. Они направились сначала в скульптурную мастерскую, чтобы на этот раз всем вместе выйти на демонстрацию. При виде Петроса Дросула закричала:
Неужели вы не видите, он же совсем окоченел Весь синий!
И она надела на него свой длинный свитер, а сверху повязала пояс, чтобы Петрос в новом одеянии не походил на девочку в платье.
Теперь ты настоящий казак, сказала она.
На улице Дросула взяла его за руку. Он сначала хотел запротестовать, обидевшись, что с ним обращаются как с младенцем, но ее горячая ладонь приятно грела его руку.
Афины сегодня преобразились. Словно в ожидании каких-то перемен город затаил дыхание. Всюду, куда ни посмотри, стояли карабинеры и немецкие солдаты. Откуда их столько взялось?
Ахиллес повел своих друзей по переулкам туда, где должен был состояться большой митинг. На каждом углу к ним присоединялись незнакомые люди, и вскоре они образовали целую колонну. На широком проспекте она влилась в море людей. Девушки вытащили из-под пальто плакаты и развернули их.
Свобода или смерть!
Долой оккупантов!
Долой мобилизацию!
Зазвучала песня, согревающая сердца:
Вечно вперед
За новую жизнь
У Дросулы был красивый звонкий голос. Шедший впереди Яннис фальшивил, но пел громко. Со всех сторон сбегались бесчисленные карабинеры и подъезжали немцы на мотоциклах.
Тесней ряды, ближе друг к другу, то и дело повторял Ахиллес.
Дросула не отпускала от себя Петроса. Как только он пытался выдернуть руку, она еще крепче сжимала ее. Вдруг прогремела автоматная очередь, и потом разнесся крик:
Стреляют! Стреляют!
Человеческое море заколыхалось. Заколыхались и померанцевые деревья, обрамлявшие проспект. Какие-то люди, забравшись на них, рвали померанцы и бросали их на землю. Отдельные крики потонули в общем шуме, и уже нельзя было разобрать ни слова.
Петросу невольно припомнилось, как летом еще до войны, когда его возили на дачу, он забрел в море, так что вода дошла ему до рта, и тогда ноги у него от ужаса точно приросли ко дну, он никак не мог повернуть обратно к берегу и слышал лишь далекий шум, гул знакомых голосов, но не разбирал ни единого слова.
Точно поняв его переживания, Дросула еще сильней сжала ему руку. Народ подбирал с земли померанцы, зеленые и твердые, как камни. Отпустив наконец руку Петроса, Дросула тоже собирала померанцы. Не отставал от нее и Петрос, который прятал зеленые плоды себе за пазуху. Пояс, крепко стянутый у него на талии, не давал им просыпаться.
Последовала вторая автоматная очередь, но теперь в ответ на нее демонстранты обрушили дождь померанцев на головы карабинеров.
Жалкие, запыленные померанцы Если какой-нибудь мальчишка срывал раньше хоть один плод, то его хватал полицейский Теперь Петрос, войдя в раж, мог швырять и швырять их сколько угодно. Он приподнимался на цыпочки, чтобы через головы впереди идущих попадать в цель.
В первом ряду шагали Ахиллес и Яннис с плакатом в руках, за ними Рита с Антигоной и потом Дросула и Петрос. Карабинеры немного отступили, и между ними и демонстрантами образовалось свободное пространство. Люди перестали бросать померанцы. Гул стих. Все затаили дыхание. Вдруг из строя карабинеров выступил вперед один, держа автомат к ноге. К нему присоединились два немецких мотоциклиста из полевой жандармерии, как объяснил потом Петросу всезнающий Сотирис. Что же будет делать карабинер?
Он медленно опустил автомат, нацелившись на демонстрантов. Теперь никто не держал Петроса за руку, но она была еще горячей.
Не смей стрелять! раздался крик.
Это крикнула выступившая вперед Дросула. Она остановилась против карабинера, совсем близко от него и вытянула вперед руки, точно желая его задержать.
Назад! закричал ей Ахиллес срывающимся голосом.
Она была точно такой, как глиняная Дросула на пьедестале там, в мастерской, протянувшая вперед обе руки, словно отстраняя от себя что-то
Померанцы опять полетели дождем, но теперь сыпались и камни, и куски асфальта, и кирпичи, и палки. Толпа кричала «Вперед! Вперед!», как греческие солдаты при наступлении на итальянцев.
Петроса оттеснили в сторону, но он локтями расчищал путь к своему плакату, мелькавшему впереди Последнее усилиеи он добрался до него.
Убили девушку! завопила какая-то женщина.
На асфальте лежала Дросула. Волосы ее веером рассыпались вокруг головы. На оранжевом свитере выделялось большое темное пятно. Ахиллес и Яннис стояли возле нее на коленях. Они что-то кричали, но их слова не доходили до сознания Петроса. Что-то кричала и Антигона. Он видел лишь движение ее губ, но не слышал ни звука, как в кино, когда вдруг ломается аппарат, звук исчезает и видишь только, как шевелятся губы актеров.
Сняв свое светло-голубое пальто, Антигона прикрыла им Дросулу.
Нет! Нет! вырвалось у Петроса, и он сам испугался своего крика.
«Мне, Одуванчик, надоел светло-голубой цвет».
Ахиллес и Яннис бережно, осторожно подняли Дросулу с земли. Схватив Петроса за руки, Антигона и Рита потащили его за собой
У какой-то лавки поднялась решетка на двери, их пустили внутрь.
Вечно вперед
За новую жизнь
Народ на улице пел любимую песню Дросулы. Громко, бодро, без всякого страха
Лавка оказалась книжной. Посередине высился большой прилавок, заваленный книгами. Дросулу положили прямо на книги. Антигона и Рита, обнявшись, рыдали в голос.
«Тогда почему Антигона не влюбится в Янниса, который не пропускает ни одной демонстрации?»«Ты чудак, Одуванчик» У Дросулы была особая манера смеяться: она склоняла голову набок, и волосы ее рассыпались по правому плечу. И теперь голова ее склонилась набок, но она не смеялась. Глаза оставались закрытыми, лицо было бледным, слегка желтоватым. Раздался какой-то шум, все вздрогнули. Это последний померанец выкатился из-под свитера, из-под оранжевого свитера Дросулы.
«Неужели вы не видите, он же совсем окоченел Весь синий!..»
Разве вы не видите, как напуган мальчик? Дайте ему немного воды.
Это сказал хозяин лавки. А мальчикэто, должно быть, Петрос. Но он не был напуган.
Тебе плохо? подойдя к нему, глухо прошептал Яннис.
Петрос отрицательно покачал головой. Он хотел спросить что-то, но не мог разомкнуть губ. Хотел подойти к Ахиллесу, но его не слушались ноги.
Что ты сказал? пробормотал Яннис.
Петрос не знал, произнес ли он что-нибудь. Ему не терпелось узнать кое-что Дросула не писала на плакатах те слова, которые не любила. Смерть Смерть Это слово никогда она не писала. «Свобода или смерть!» Сколько раз получал Петрос нахлобучку в школе из-за этого «или». Разделительный союз, наконец он усвоил это. Добро или зло. Одно исключает другое. А если смерть, то нет свободы
Выпей. Яннис протянул ему стакан воды с чем-то сладким, похожим на сахар.
Это смерть! Поэтому не зовут врача, поэтому сидят молча, поэтому девочки продолжают рыдать. Но Петрос не плакал. Он поступал, как Дросула: слово ему не нравилось, и он не повторял его даже мысленно. Смерть. Дросула умерла. Никогда не произнесет он то, что ей не нравилось. В крайнем случае, скажет: «Уехала туда».
На улице неистовствовал народ. Автоматный огонь, пальба камнями, песни. Подняв с полу твердый померанец, Петрос крепко, до боли, сжал его в руке.
Глава 4ГАРИБАЛЬДИ
Ахиллес уехал в горы. Он взял с собой Шторма. Счастливый Ахиллес, он мог убивать немцев, итальянцев и прикреплять к их груди листок; «За Дросулу». Петрос мог только писать лозунги на оградах и стенах домов.
Знай, Одуванчик, кистьэто тоже оружие, сказал Ахиллес, когда они всюду писали «Сталинград».
Петрос задавал себе вопрос: поможет ли удержаться Сталинграду, который немцы осаждали уже три месяца, то, что какие-то ребята здесь, в Афинах, пишут его название на домах краской, которую не вытравила даже известка госпожи Левенди? Но вот же выстоял Сталинград!
Папа мог теперь слушать радио и не нервничать. Они с дедушкой прикрепили карту Советского Союза к выдвижной доске обеденного стола.
Русские вступили в Ростов!.. Взяли Харьков! Физиономия дедушки расплывалась.
Чтобы узнать исход событий, он теперь не раскладывал пасьянс, а, склонившись над географической картой, составлял планы военных операций, предполагая, как Красная Армия разгромит немцев.
Увидите, что будет, когда Лембе́сис очистит Африку, торжествовал дедушка.
Лембесисом он прозвал генерала Монтго́мери, потому что, по словам дедушки, тот отличался поразительным сходством с актером Лембесисом, игравшим роли великосветских львов в труппе Великой Антигоны.
Папа утверждал, что может теперь вздохнуть свободно, выслушав радио. Петрос тоже пытался вздохнуть свободно, но точно обруч сжимал ему грудь. С тех пор, как Дросула «уехала туда»
Когда я думаю о Дросуле, комок подступает к горлу, сказала Антигона.
Она перестала закручивать волосы на тряпочки; после «отъезда» Дросулы повязала их черной лентой, как в тот день, когда немцы вступили в Афины. Впрочем, Дина Дурбин вышла уже из моды. Все твердили, что Антигоне очень идет новая прическа: длинные прямые волосы и лента вокруг головы, и что она напоминает Али́нду Ва́лли, итальянскую киноактрису, несколько фильмов с ее участием шли тогда в Афинах. Петрос недоумевал, почему его сестра непременно должна быть похожа на какую-нибудь актрису. Вот Дросула ни на кого не была похожа
И у всех замирало сердце, когда кто-нибудь приносил домой новость:
Арестовали Леони́даса.
Арестовали Мари́ю.
Ни́кос куда-то пропал, не явился на деловое свидание.
Всех нас, евреев, заберут, с замиранием сердца говорила Рита и становилась бледная как полотно.
У Сотириса никогда не замирало от страха сердце. Он почти всегда сохранял веселое настроение. Даже когда узнал, что у него скоро будет отчим. Он рассказывал об этом, как о большой удаче. Петрос вспоминал папу Сотириса, совсем молодого, веселого, не похожего на его отца. Иногда в воскресенье он брал мальчиков с собой погулять и играл с ними в футбол. Он носил клетчатую рубашку без галстука и, возвращаясь вечером с работы, насвистывал модные песенки. Мама Петроса сначала обрадовалась, что у Сотириса будет отчим.
Они хоть немного выкарабкаются из нужды, сказала она.
Однажды днем к ней зашла мама Сотириса сообщить о своей помолвке.
Вы знаете моего жениха, добавила она чуть смущенно.
Услышав его имя, мама Петроса протянула лишь: «А-а-а!» Ведь женихом оказался прежний папин хозяин Кондояннис«Сливочное, оливковое масло». Он больше не торговал ни сливочным, ни оливковым масломвсе конфисковали немцы, а продавал зитами́н, серую массу, которую получали из осадка от пива и вместо масла мазали на хлеб. Зитамин был солоноватым и вкусным. Ходили слухи, что Кондояннис сотрудничает с немцами, иначе он не смог бы доставать дрожжи и осадок от пива и ему не удалось бы так разбогатеть. В прошлом году у него умерла жена, и на ее могиле он выстроил склеп, огромный, как дом.
Бедняга Сотирис! Петрос очень жалел его. Теперь у него будет папа с длинным ногтем на мизинце, и когда этому папе предложат за чаем сироп, он ответит:
Дайте, пожалуйста, если он такой же вкусный и сладкий, как вы.
Такую шутку господин Кондояннис повторял каждый год, когда приходил на именины к маме Петроса. Антигона и Петрос всегда с нетерпением ждали, чтобы он ее произнес, и лукаво переглядывались.
Кондояннис ни разу не видел Сотириса. Какое впечатление мог произвести на отчима его пасынок, весь заросший волосами, как обезьянаслова самого Сотириса, с расцарапанными до крови руками, ногами и даже ушами? Милый мальчик, который пересыпал свою речь ругательствами, в сравнении с которыми «дерьмо» звучало так же невинно, как, например, «добрый день». Откуда было знать господину Кондояннису«Сливочное, оливковое масло», что этот мальчик воровал запасные части к автомашинам, хлеб и кабель, даже вытаскивал пистолеты из кобуры карабинеров во время демонстрации? Откуда было знать будущему отчиму, что Сотирис занимался саботажем и спекуляцией? Откуда было знать «господину Зитамину», что Яннис искал мальчишку «проворного, как заяц, с острым нюхом, как у собаки, умного, как лошадь, и хитрого, как лиса», чтобы послать его в горы связным к Ахиллесу, и остановил свой выбор на его пасынке по совету умиравшего от зависти Петроса?.. Впрочем, никто из ребят, кроме Сотириса, не мог на длительное время отлучиться из дома, не вызвав беспокойства. А Сотирис уже несколько дней жил один, и трудно было сказать, сколько еще предстоит ему так прожить.
Приглядите за ним немного, госпожа Элени, попросила мама Сотириса маму Петроса. Мы будем ему присылать средства к существованию.
В воскресенье состоялась свадьба, и на следующий день молодожены уехали в другой город.
Но Сотирис так и не увидел своего отчима.
Я ведь, госпожа Элени, такой Если бы меня представили жениху, он, пожалуй, дал бы дёру, объяснил Сотирис рассудительно, как взрослый, маме Петроса.
Ты огорчаешься? спросил его Петрос.
Ну да! Чего мне огорчаться? возразил тот. Теперь я на славу пошляюсь по городу, ведь у меня будут «средства к существованию»
Петрос прекрасно знал, что Яннис не разрешит его другу «шляться по городу».