Прежде всего сказителю подали крепкий чай с густым козьим молоком в почетной серебряной чаше. Тут же горка ячменной муки, обильно политой свежим маслом, пахтанье с толченой черемухой. Деревянная тарелка, где было все красиво разложено для почетного гостя, украшена дорогой причудливой резьбой.
Затем хозяева стали тихо совещаться между собой: приготовить ли для Одучу свежий хан кушанье из бараньей крови или сделать хырбачи сборную тушенку из почетных кусков? Решили сделать хырбачи необыкновенно вкусное кушанье. Этим они хотели не только оказать честь сказителю, но и похвастаться обилием и разнообразием заготовленного на зиму мяса. Особый вкус хырбачи должны были придать нежные и жирные куски мяса забитой осенью кобылицы, у которой три года подряд не было жеребят.
Во время готовки зашел разговор о том, как вкусна и полезна конская кровь, если ее умело приготовить. Одучу и тут нашел что рассказать. К этому времени в нашу юрту набрались соседи постоянные слушатели Одучу. Сказитель уселся поудобней, заложил в ноздри по понюшке табаку и начал:
Шла одна из жестоких черных годин. Три уже миновало, эта была четвертой. Из некоторых аалов не только люди не выходили, но даже собаки не выбегали. Хотя и есть пословица, что во время джута собаки жиреют, но это только в первый год. Когда бедствие тянется долго, кто же будет сидеть голодным и смотреть на них, разжиревших?
О ужас, о оммани! запричитала одна из слушательниц.
Тогда все: барба, кожаные ремни, сбруя, переметные сумы все шло в котел, даже ширтеки, сделанные из шкур, шли в еду. Но были люди, которые, несмотря ни на что, оставляли последнего коня, как ноги, чтобы передвигаться по тайге в поисках кандыка и саранки, а то и зверя какого-нибудь ухитрялись догнать. А если пищу никакую найти не удавалось, они выпускали из ноги лошади чашку свежей крови, разбавляли водой, и три-четыре дня с этой пищей можно было терпеть. Брали по очереди из каждой ноги и так выжили. Вот вам сила конской крови
Голод страшная вещь! продолжал, покачивая головой, сказитель. С голодным человеком ужасные вещи происходят, иногда он просто теряет рассудок. Вот послушайте
Жила большая семья одного старого охотника. Когда были добрые времена, они ничего жили, добывая зверя и копая коренья. Дочь охотника даже сосватал богатый человек. Охотник, бывало, поговаривал: «Эх, доченька моя, на зайчатине выросла, теперь бараньим супом довольствоваться должна!»
Но пришел один тяжелый год, за ним другой, третий, четвертый Однажды под вечер, когда охотник с женой собирались ужинать, к ним приехала дочь.
Старая мать, изглоданная голодом и временем, повисла на дочери и зарыдала, сжимая костлявыми руками ее плечи. Гостья, оглядев пустую и тихую юрту, подумала, что, видно, братишки и сестренки ее умерли от голода, но решила не расспрашивать об этом мать, чтобы не бередить горе.
«Мужу моему никакой возможности не было к вам приехать, сказала дочка, оправдываясь. День и ночь стадо сторожит, оно совсем маленькое стало. Меня не пускал неспокойно на дорогах, да не могла я не приехать!»
«Ох, беда, беда великая! еще пуще зарыдала мать, отстранив отца, который тоже хотел обнять дочку. И зачем ты только приехала, не к чему тебе на нас смотреть было!»
Старик прикрикнул на жену, велел готовить чай, а сам снял с очага чашу, в которой они варили что-то на ужин, и убрал в угол. Мать засуетилась, взяла деревянное ведро и отправилась за водой для чая, а отец вышел нарубить дров.
«Что же они, бедные, все-таки едят?» полюбопытствовала дочь и, вынув из очага тлеющую головешку, заглянула в отставленную отцом чашу. Там плавала детская рука
Послышались шаги; дочь, едва не потерявшая сознание, поторопилась сесть на прежнее место и с ужасом смотрела на лицо отца, разводившего огонь. В нем, ей показалось, появилось что-то волчье.
«Кто-нибудь живет поблизости от вас?» спросила она, чтобы не молчать.
«Все отправились» отвечал отец.
Вернулась мать.
«Доставайте из моих сум мясо, а я расседлаю лошадь», сказала дочка и направилась к выходу, но отец преградил ей дорогу.
«Нет, нет, не выходи, а я все сам сделаю!..»
Дочь оттолкнула отца, выскочила из юрты и, вскочив на лошадь, была такова. Говорят, отведавший человечины становится людоедом
Хозяйка, следуя обычаям гостеприимства, прервала затянувшийся неприятный разговор словами:
А ну-ка, пусть наш сказитель хорошо поужинает, а после новую сказку расскажет. Ангыр-оол, подай-ка корытце для мяса
Соседи потянулись к выходу, продолжая обсуждать услышанное. А я этот страшный рассказ Одучу не могу забыть до сей поры. И после мне случалось слышать такие рассказы об ужасном времени Большого голода, но этот первый запомнился особенно.
ШАГА
Шага приходится на первое марта первый день весны. Этот праздник самый большой у нас и считается вроде Нового года. Когда я был моложе, на дни шаги всегда выпадала моя очередь пасти, потому что взрослые пастухи либо обманывали меня, заранее высчитывая дни пастьбы, либо просто покупали меня куском еды с голодом я никогда не расставался. Так что все прошедшие года шага был для меня горьким днем: люди веселятся, а я не могу даже глазом одним взглянуть на веселье: я далеко в горах, рядом тайга да мои бараны.
Но на этот раз мне посчастливилось. Наш аал состоял из четырех юрт, от каждой юрты было по пастуху. Мы пасли в очередь, и моя очередь кончалась как раз за день до шаги.
В последний день пастьбы я, не умолкая, пел, перегоняя стадо с одной горы на другую. Песни мои слушали архары, собравшись в кучу на высокогорной поляне, и настороженно глядели на меня. Удивлялись, наверное, с чего это я разорался? Не понимали, что предстоит мне целых три дня досыта есть и веселиться!
К празднику этому у нас начинают готовиться, едва аалы прикочевывают на зимние стоянки: режут самого жирного козла или барана, разделывают тушу, затем, уложив мясо в брюшину, замораживают тушу для шаги. Если мясо не приготовить заранее, то к весне любое животное потеряет упитанность и не будет таким лакомым куском на празднике.
Беднота, не имеющая скота, мясных блюд приготовить не могла. Но и самые бедные варили хотя бы кашу не только для себя, но и для гостей, варили свежий крепкий чай. И на этот лучший свой обед звали всех, кто встретится, звали, конечно, и богачей, но те от приглашения старались отделаться.
Накануне праздника вещи из юрты выносятся, чистятся, вытряхиваются. Юрта пустеет до самого дымохода. Вокруг юрты, у коновязей и на скотных дворах тоже метут, чистят, приводят в порядок. Вечером извлекают из футляра священную стрелу, нанизывают на нее сваренный курдюк, украшают разноцветными лентами и хадаками и кладут стрелу в почетный угол. Изображения богов расставляют на специальном шкафу, украшенном резьбой, изображающей священных животных. Богов моют, чистят, перед ними ставят бронзовые чашечки с пищей, зажигают лампадки. Под потолком юрты, вокруг дымохода, развешивают раскрашенные фигурки разных домашних животных, а также крохотные ступки, корытца, чашечки, половники всю домашнюю утварь. Эти игрушки обычно делали хорошие мастера, в семье их передавали из поколенья в поколенье и детям в них играть не разрешали.
И в этот предпраздничный вечер все готовились, как тому положено. Доставали замороженное для праздника мясо, молодежь расчищала катки, места для городков, устраивала качели. За аалом были воздвигнуты две высокие кучи из снега, в них воткнуты два дерева, а между ними сооружен настил из камней для костра.
В одной из юрт нашего аала жил лама. Он с вечера закрыл дымоход своей юрты и всю ночь молился. Слышно было, как он читал молитвы, бил в барабан, стучал в гонг. К нему приходили люди и тоже молились. Парни и девушки разошлись по юртам и играли в разные игры. Меня работника к играм не очень-то допускали, но веселья мне хватало. Я бегал из юрты в юрту, смотрел, где что делается, и угомонился, лишь когда созвездье Семь Царей повисло над самой дверью юрты. Я присел у двери юрты и так и заснул.
Эй, соня, мешок для еды, вставай, беги умойся снегом! Сегодня просыпать нельзя никак!..
В юрте уже никто не спал, каждый занимался последними приготовлениями к празднику. Я выбежал на волю все звезды были еще целы. На дальнем пригорке шумела ребятня. Я побежал туда все, закатав рукава, тщательно умывались снегом. Я спросил у дружка-пастуха:
Почему это сегодня надо вставать в такую рань?
Забыл, что ли? Всегда так в новогоднюю ночь! Он указал в ту сторону, где виднелись сооружения из снега: Скоро к нам туда пожалует сам Эжен. Мы пойдем к нему навстречу и будем молиться. Тот, кто проспит и не помолится ему сегодня, останется грешником и неосвященным. Понял?
«Сколько же лет я оставался грешником, сам того не зная!» подумал я и воскликнул:
Ой, Эжен! Значит, мы его самого увидим?
И усердно начал разглядывать небо не увижу ли Эжена, которого, бывало, поминал не один раз на дню. Потом я ожесточенно принялся тереть снегом свои руки, потрескавшиеся и черные, как паленые бараньи ножки. Лицу тоже досталось, так что, когда я вернулся в юрту, хозяйка от удивления вскрикнула:
О, Ангыр-оол, у тебя на лице, что ли, пожар занялся?..
Хозяин наш был самым старшим в аале, и ему предстояло руководить праздником. Он роздал кому-тарелку с вареным мясом, кому чайник с горячим чаем, кому флажки из белой бумаги, нанизанные на нитку, железную лопату с горящими углями, тарелки с разной едой. Когда мы вышли, из других юрт к сооружениям из снега тоже двигались люди.
Стало светать. Между снежными сооружениями расстелили тонкую белую кошму, не бывшую еще в употреблении, а к воткнутым в снег деревьям прикрепили бумажные флажки. Высыпали на дрова угли огонь бросился в небо, масло затрещало, все вокруг озарилось ярким веселым пламенем. Люди встали в затылок друг другу, а хозяин, взяв специальный черпак, брал из чайника чай и разбрызгивал на четыре стороны, приговаривая:
О Эжен! Со змей шкуры спадать начали. День нового года просыпается. Все тяжелое миновало. Все хорошее поверни к нам лицом, великий боже!.. Всем, кто трудом живет, благополучия и счастья! Пусть джут далеко обойдет нас. Кто траву ест, пусть хищных зверей не встретит. Болезни и грехи пусть мимо нас пройдут
Я не очень понимал, о чем его молитвы, но внимательно слушал да еще небо усердно разглядывал совсем голова закружилась.
Когда хозяин закончил жертвоприношения и молитвы, все сняли шапки, положили их перед собой и стали молиться, кланяясь до земли, громко высказывая Эжену затаенные желания. Я послушал-послушал, да тоже решил высказать Эжену свои просьбы: «Кому попало не давай обижать меня, не оставляй живот мой без пищи, не давай мерзнуть моим ногам и телу без одежды и обуви» Произнеся это, я зажмурился, придумывая, о чем бы еще попросить Эжена, открыл глаза, так ничего и не придумав, и увидел, что все уже закончили молитвы и протягивают друг другу руки для приветствий. Я вскочил и с удовольствием включился в эту церемонию.
Первыми должны протягивать руки для приветствия более молодые, а старшие в ответ опускают свои, слегка касаясь рук приветствующего. Если же встречается ровесник или друг, вежливость обязывает опустить свои руки ниже и не допустить, чтобы он опустил свои руки ниже твоих. При этом надо следить, чтобы рукава покрывали кисти рук, если же не успел спустить рукава, прикрой руки полой одежды. Кроме того, в знак уважения, особенно к старшим, во время приветствия следует передать что-то из рук в руки. Кусочек белой материи, даже нитку белую. А чиновникам, ламам и прочим важным лицам передают при новогоднем приветствии меха, табак, какие-нибудь ценности, материи.
Местные небольшие чиновники в эти дни здорово наживаются. А если очень большой чин появится он всю округу оберет. Обычай этот, говорят, был установлен китайскими чиновниками в пользу богдыхана.
Кончив молитвы и приветствия, все отправились в аал и принялись угощать друг друга табаком, обмениваться мелкими подарками.
В этот день никто даже на меня, отвергнутого сироту, не глядел с презрением, никто не ругал меня и не прогонял, как обычно. Сегодня я был счастлив, грудь моя дышала легко, глаза просветлели, я как равный и с радостью протягивал для приветствия руки и самым старшим и самым маленьким.
В каждой юрте сегодня на медленном огне в самой большой чаше варилось мясо. Вся посуда была наполнена вкусной едой. Все пели, шутили, смеялись и радостно приветствовали друг друга. Сегодня ни одна юрта не должна была остаться без гостей, без угощений. После угощений начинаются игры, а после игр все собираются в одной юрте и снова угощаются. Каждый получает, сколько он хочет, сколько может съесть.
Бывали случаи, когда устраивались состязания в еде кто больше съест. Такие состязания старались проводить у богатых, но скупых хозяев. Для хозяина считалось большим позором, если какой-то гость скажет, что он еще не сыт, если угощения не хватит. Дополнительно в присутствии гостей готовить не полагалось.
Среди участвовавших в празднике был один очень скупой богач, Херик-Кожай. Когда мы были на угощении в какой-то юрте, я случайно услыхал, как четыре парня, работавших ранее у Херик-Кожая в батраках, сговорились опозорить его перед народом.
Шел третий день празднеств. После игр и состязаний обед был назначен у Херик-Кожая. Там-то парни и хотели наказать и высмеять своего прежнего хозяина.
Знаете, какого зверя зарезал на праздник Херик-Кожай? Тощую двухгодовалую козу, у которой нога была повреждена летом. Говорит, мол, на празднике богачи почти не едят, а для голодранцев сойдет и это.
А как он батраков кормит? Даже овечьи выкидыши приказывает коптить, а после варит. Что батраки! Их и семья его ест, до того он скуп.
Жадному баю лучше обеднеть, а безрыбному озеру лучше обмелеть!
Осенью за пастьбу он обещал мне козу с козленком, а где они у меня? Во время окота сами знаете, сколько хлопот, когда окот идет, волку удалось отбить одну козу. Вот он и не дал мне ничего
Проучим его, договорились? подвел итог самый старший из них, Хургул-оол.
Э-э, молодцы ребята! вырвалась у меня похвала.
Но парни не обратили на мои слова никакого внимания, и я следом за ними вошел в юрту Херик-Кожая, даже подпрыгивал, предвкушая увлекательное зрелище.
Люди уже сидели густо, хозяин раздавал угощение. Я пробрался вперед и заглянул в чашу. Жира оставалось маловато, да и вообще чаша была наполовину пуста. Значит, у парней есть все шансы выиграть.
Парни сели неподалеку от дверей, где было место. Хургул-оол встал, развернул свою квадратную, как аптара, грудь и обратился к хозяину:
Брат мой старший, хозяин! Тут нас четверо твоих младших братьев, налей-ка, пожалуй, нам в одну чашку на всех. А то у тебя что-то рановато дно чаши с половником разговаривать начало.
Присутствующие острия своего внимания направляли то на Хургул-оола, то на хозяина. А тот стоял как каменный столб с черпаком в руке, а какая-то незаметная кисть малевала его лицо желчью. Первой опомнилась его жена, засуетилась, с трудом двигая свое ожиревшее, словно у горного индюка, тело.
Э-э, старик, да ты своих шутников не узнал? Возьми корыто, наполни тоем, подай гостям.
Хозяин, так и не найдя, что сказать в ответ, стал наполнять большое деревянное корыто угощением. Присутствующие перестали есть, приготавливаясь смотреть, как медведь и лев состязаться станут. Самый старший из гостей сказал:
Ну что ж, Херик-Кожай, парни показали тебе свои желудки, а тебе придется показать им свое благородство. Пригласи их на почетное место, пусть сядут повыше, чтобы всем было видно.
Парни прошли вперед, хозяин подал им ложки, налил в корыто супу и сложил туда же все жирные куски. Примерно с ведро еды туда вместилось. Хургул-оол перемешал еду, сказал:
Ну, ребята, не стесняйтесь и не спешите. Времени нам не занимать, а кроме наших желудков, никакого другого добра на этом свете мы не имеем.
Хозяйка, выручая растерявшегося мужа, весело покрикивала на него:
Эй, эй, вон маленькие гостечки позади тебя без угощения сидят! Вон у девушки еда кончилась! Давай поворачивайся во все стороны, да попроворней!..
Парни тем временем добросовестно все съели. Хургул-оол, порывшись в корыте, сказал:
Что, молодцы, эти кишки не едятся? Ну, давайте у хозяина добавки просить!..
До этих его слов в юрте держалось какое-то ожидающее молчание, а тут грянул хохот. Хозяин, уже не в силах сдерживаться, заорал на парней:
Раз уж вы такое задумали, надо было предупредить!
Он посмотрел в пустую чашу и превратился в тело, покинутое душой. А хозяйка запричитала: