Я и без них узнаю, что там написано, говорит он и замечает, что разозлил отца. Глаза Германа посветлели, левая рука с угрозой вытянута вперед.
Три дня, как мы приехали, и ты уже заварил кашу. Какая тебя муха укусила? Отец хочет поднять руку, но острая боль заставляет опустить ее. Губы сжаты.
Ты что, пап? говорит Стефан.
Отец оставляет вопрос без внимания, и Стефан, не попрощавшись, хочет уйти, но отец останавливает его:
Погоди, один вопрос еще.
Да.
Он говорил тебе, от кого он это узнал?
Кто? Чего узнал?
Комендант Бремер. Он сказал тебе, от кого он узнал, что это ты гидрант открыл?
Он сам меня видел, говорит Стефан.
Видеть-то он тебя видел, но гораздо поздней. И не тогда он узнал это. Я ему сегодня утром сам сказал.
Ты?
Да. Встретил его, когда на работу шел. Внизу на площадке. И сказал.
Сам сказал ему?
Отец кивает и спрашивает:
Ты, может быть, считаешь, что я неправильно поступил?
Стефан молчит. Вдруг резко поворачивается и уходит.
У себя в комнате он подошел к окну. Далеко внизушлюз, блестит вода, а дальшебетонный мост, по нему бегут машины и время от времени перекатывается трамвай
На столе все еще лежит письмо. Письмо к Тассо. Со вчерашнего обеда Стефан не написал ни строчки. Он садится и пишет:
«Мне тебе надо много чего рассказать. Приедуцелый час буду рассказывать. Но может быть, ты сам приедешь? Правда, приезжай! Твой Стефан».
7
Проходят понедельник, вторник, средав среду они, во-первых, ходили в бассейн, во-вторых, у них был сбор отряда, и в-третьих и последних, к тому же довольно поздно, Рита Шмальберг поцеловала Стефана Кольбе.
Кто-то притащил цветы, поставил на учительский стол, а у Ларисы в голубой эсэнэмовской рубашке вполне подходящий вид. Цветы она принесла: анемоны и желтые и красные тюльпаны в вазе из толстого стекла.
Цветы, говорит она, по случаю праздника.
А какой сегодня праздник? хором спрашивают братья Функе.
Вот сейчас и узнаем, отвечает Лариса. Это, можно сказать, от вас самих зависит.
Посмотришь на Ларису, и можно подумать, она из восьмого или девятого класса. Волосы начесаны на лоб, мягкие, вьющиеся. Блондинка. Известно к тому же, что она из Ростока, значит, с побережья, да и говоритнараспев, слова растягивает, как люди, которые живут на севере республики. Но глаза у Ларисы совсем темные, может быть карие или даже черные.
Цветы, стало быть, по случаю праздника.
Все в сборе, только двоих не хватает. Всем, конечно, любопытно узнать, какой же такой праздник сегодня? И велико разочарование, когда Лариса сообщает:
Нам предстоят выборы совета отряда. Сегодня мы с вами начнем подготовку к этому дню.
А ведь только что все слышали: цветы по случаю праздника?!
Губерт Химмельбах сидит тихо, Стефан Кольбетоже. И в то время как они оба тихо сидят на своих местах и впереди за учительским столом стоит Лариса в голубой рубашке, Стефан думает о каноисте-лесовике с вороньим гнездом на голове и в выцветших джинсах А здорово было бы, если б каноист сейчас взял да заглянул сюда, просунул бы голову в дверь и сказал: «Лариса, алло, крошка!»
Не замечая сам этого, Стефан улыбается, зато Лариса замечает его улыбку и, глядя на него, тоже улыбается, правда, несколько озадаченноона же не знает, чему улыбается Стефан.
А вы что подумали? спрашивает Лариса у ребят. Кофе с пирожными будет, да? Нет, это потом, сперва поработать надо.
Пионеры приумолкли: они не против того, чтобы поработать, а тут еще кофе с пирожным! Вот здорово!
Все вы новенькие в этой школе, говорит Лариса, все из разных мест, а если и попадаются берлинцыони обязательно из разных районов города. Скажите, а есть здесь хотя бы двое из одного и того же места?
Есть, оказывается: братья Функе, Марио и Михаэль. Они как-то небрежно поднимают руки. В эту минуту интерес всего отряда сосредоточен на них, и оба так похожи друг на друга, что кажется, будто каждый представлен здесь дважды. Оба невысокие, лица нежные, немного девчачьи, только уши велики, но их скрывают густые темные волосы.
Вы где до сих пор жили? спрашивает Лариса.
В Панкове, отвечает тот Функе, который сидит слева.
Кто из вас Марио, а кто Михаэль?
ЯМихаэль.
А как мне отличить, кто из вас Марио, а кто Михаэль, если вы случайно поменяетесь местами?
Тогда ты ни за что не догадаешься, говорит Функе, сидящий справа, то есть Марио. Если мы тебе не скажемты ни за что не догадаешься, кто Марио, а кто Михаэль.
А как же ваши родители?
Они тоже путают. Узнают только, когда вплотную подойдешь.
Общее удивление, одна девочка говорит:
Вы, значит, что хотите можете делать, да? И никто не узнает, кто напроказил?
Да, это так, говорит Михаэль Функе. Но бывает, что нас по два раза наказывают, а то накажут меня вместо Марио.
Или меня вместо Михаэля! выкрикивает Марио.
Бывает же! Смех, да и только! И если Лариса сейчас не возьмет себя в рукипионеры и так уже в лежку! то весь сбор отряда насмарку, никто ничего не сделал, никто ничего не решил, проведена только беседа на тему о близнецах и о том, как трудно их различить
Знаете что, Марио и Михаэль, спохватившись, говорит Лариса, побеседуем об этом в другой раз, через недельку-другую. А сейчас перейдем к следующему пункту повестки дня. Она молча смотрит на сидящих перед ней пионеров и снова спрашивает:Может быть, мне еще раз объяснить, чем, собственно, занимается совет отряда?
К чему еще объяснять? Пионеры терпеливо смотрят на вожатую Но если Лариса так хочетпусть объясняет.
Что ж, говорит она, тогда я лучше спрошу: у кого из вас были пионерские поручения?
Поднимается несколько рук: у Париса Краузе было поручение и у Риты, конечно же, у Михаэля Функе тоже. Еще четыре девочки поднимают руки и кто мог бы подуматьГуберт Химмельбах! Хотя он только протоколы писал и один раз делал стенгазету. Это когда он еще в Эрфурте учился, в третьем классе. Выпуск стенгазеты у них был приурочен к открытию Международной выставки садоводстваИГА.
Садоводства? переспрашивает Марио Функе.
Это когда цветы выставляют. Со всей республики и из других стран тоже, поясняет Губерт Химмельбах.
Цветы? удивляется Марио. А пионеры тут при чем?!
Мы туда помогать ходили, говорит Губерт Химмельбах, да и вообще
Чего вообще-то?
Цветыэто очень красиво
Слышны смешки. Лариса спрашивает:
Что ж тут смешного?
Конечно, ничего смешного нет, но у Губерта, когда он говорил про цветы, был такой мрачно-серьезный вид, как будто дело шло о жизни и смерти.
Но надо же дальше двигаться, надо кандидатов выдвигать, список для голосования составить.
Предлагайте, говорит Лариса.
Все молчат. Одна девочка вдруг говорит:
Мы же не знаем друг друга. Вот, например, Парис Краузе, мы не знаем его совсем
Я тут при чем! взрывается Парис Краузе.
Только для примера.
Для примера ты кого-нибудь другого выбирай. Не хочу я в совет отряда. Не хочуи все!
Успокойся, пожалуйста, говорит Лариса. Чего это ты разбушевался! Знаете что, давайте представимся друг другу. Каждый совсем коротко расскажет о себе. Парис, может быть, с тебя начнем?
Не хочет Парис начинать. Он вообще ничего не хочет. Марио Функе говорит:
У него отца нет.
Лариса хмурится, но Марио так и не понял, что сказал глупость, и упрямо твердит:
Три сестры у него. Одна уже в третий класс ходит. Зилькой зовут
А сколько у него туфель? спрашивает рядом сидящая девочка.
Туфель? удивляется Марио Функе. Заметив, что девочка улыбнулась и еще несколько девочек последовали ее примеру, Марио спрашивает:А в чем им ходить?
Правильно, говорит Лариса. Раз у него сестрыони должны носить туфли. Но нам сейчас важно знать, какой сам Парис в школе.
Нет, это уж чересчур! Такого Парис не выдерживает.
Чего вы привязались ко мне! кричит он. При чем здесь мои сестры! Будь их хоть двадцать! Да, да, двадцать!!!
Ты что это? Что с тобой? У Ларисы вид испуганный. Успокойся, Парис. Никто тебя не обижает.
Парис молчит.
Не хочу я в совет отряда, говорит в конце концов он девочке, которая назвала его по имени. Спятила ты, что ли? Чего ты с меня начала? Ты с себя начинай. Мы о тебе тоже ничего не знаем. Только и знаем, что ты мордастая.
Девочка спокойно смотрит на Париса. Лицо у нее широкое, глазасерые, рот большой. Не моргая, она упорно смотрит на Париса. И Парис начинает краснеть, делается весь красный, злой-презлой.
Аня! тихо зовет Лариса. Но Аня не отводит своего пристального взгляда от Краузе. Аня! уже громко говорит Лариса. Аня, кончай! Парис, и ты тоже помолчи. Обамолчите! Тоже мне разговорчики! Она делает несколько быстрых шагов между рядами, и видно, что она совсем не строгая.
Аня отвела глаза от Париса, сидит и ласково улыбается.
Ну, ладно, говорит Лариса. Кто начнет? Кто сам представится?
Я, говорит Аня. Она встает и делает книксен, ради шутки конечно. Дальше она рассказывает так, как будто всех здесь видит впервые и немного их разыгрывает. Девочки хихикают, но мальчишки никак не реагируют, даже любопытство их не разбирает.
И только один из них, Стефан, смотрит в сторону Ани и слушает ее. И не столько слушает, сколько рассматриваетАня вдруг показалась ему похожей на Тассо, и челка у нее такая же, волосы посветлее, правда, и длинней. И нос почти такой же, немного широкий, и подбородок круглый, как у Тассо, ну а в остальном она, конечно, совсем не Тассо. «Но почему, думает Стефан, Аня мне напоминает Тассо?»
Ее полное имяАня Ковальски, и раньше она жила в Берлине, в районе Пренцлауер Берг. Там дома стоят вплотную друг к другу и на улицахни единого дерева!
Квартира, рассказывает Аня, ничего особенного: две комнаты и кухня. Туалет на лестничной площадке, вообще-то никакого комфорта, конечно. У меня с братом была отдельная комната, окнами во двор. Мы ее очень красиво отделали. Мой брат учился на декоратора, а теперь он солдат, вернее, пограничник.
Аня говорит быстро, голос у нее с хрипотцой, как будто она простужена, но она не простужена.
Мой отец работает токарем на заводе Бергман-Борзиг, а мама домапо хозяйству, она у нас долго болела. Мама хорошо шьет. В фирме «Треффмоделле» закройщицей по костюмам работала. Вот эти брюки она мне сама сшила.
Девочки в восторге от Аниных брюк, светло-серые, из легкой материи. Наверху гладкие, в обтяжку, бедраузкие, носки туфель не видны. Если Стефан не ошибается, Аня, должно быть, чуть ниже его ростом, не намного, нет, но как раз такая, что ему с ней рядом хорошо ходить. Мог бы ходить, конечно. До сих пор Стефан ведь не обращал внимания на Аню.
Я четыре года была пионеркой, продолжает она, и все время в одной школе. Мне совсем не хотелось переезжать сюда. Квартира, которая у нас теперь, гораздо лучше, но мне все равно не хотелось уезжать. У нас такой хороший двор был. Там каштаны, скамейки стояли. Может быть, хватит для начала
Для началахватит, соглашается Лариса, и Аня, садясь, смотрит налево, прямо Стефану в глаза. У того от испуга розовеют уши.
Он отводит глаза, как будто все это время не пялился на Аню: средний ряд, четвертая парта, метрах в двух от него
Давайте поблагодарим Аню, говорит Лариса. Есть вопросы?
Вопросов нет, но вот поднимает руку Губерт Химмельбах:
А где у вас такой хороший двор былв школе?
Рита, сидящая в первом ряду, стучит себе пальцем по вискучего это он, чокнулся, что ли, такие вопросы задавать? Но Аня, как и положено, дает подробную справку:
Хороший двор был там, где мы жили. Весной, когда в мае цветут деревья, каштаны стояли все в белых свечках. А школастарая, кирпичная, почернела совсем, в коридорах пахнет капустой.
Значит, здесь у нас лучше? спрашивает Лариса.
Гораздо лучше.
И все равно тебе не хотелось переезжать?
Я там всех знала. И всюду одна ходила. До конца квартала мне разрешали одной ходить. Всех бабушек знала и у кого какая собачка.
Это правда, говорит другая девочка, такого нежного и хрупкого сложения, что удивительно, как это она посмела вдруг выступить. В Дрезден-Лошвице, объясняет она, где я выросла, я знала одну пожилую даму, она каждый день в одно и то же время гуляла со своей собачкой. Вечером, часов в шесть, даже минуты за три до шести. И если папочка был дома, он всегда говорил: «Бабушка идет, проверяйте часы».
Девочка стоит и чуть улыбается, глаза у нее большие, темно-синие, говор саксонский, мягкий, с придыханием. Братья Функе разглядывают девочку: как будто рассмеяться собрались, но сейчас и не думают смеяться, а смотрят на нее так, словно перед ними спящая красавица из сказки.
Как и до этого Аня, девочка делает книксен, но всерьез, а не ради шутки.
Меня зовут Хайделинде Вайссиг, говорит она.
Братья Функе все же рассмеялись, ну как же, «Хайделинде, не печалься, веселись и развлекайся!» вспомнили они. Но девочка не смущается.
Папочка в Интерфлюге работает, говорит она, раньше он был в Дрезден-Клотцше, а в прошлом году его в Берлин-Шенефельд перевели. Потому нам и пришлось за ним ехать.
Он что, летает? спрашивает Марио Функе.
Хайделинде отвечает кивком.
Куда он летает? не унимается Марио.
Далеко. Он в Африку летал.
Братья молчат, как молчит и весь класс. Несколько девочек охают от удивления: неужели в Африку?!
А тебя он с собой не берет?
В Африку не брал, а в Прагу и Будапешт я с ним часто летала.
Ты с ним летаешь, когда тебе захочется?
Нет, не тогда, когда захочется. Это уж папочка сам решает.
Вот ты, значит, какая! говорит Марио Функе, и нельзя понять, о чем он при этом думает. Может быть, о собственном отце? Не возьмет ли он его куда-нибудь с собой? Не обязательно, конечно, сейчас же в Африку лететь. Но может быть, покататься на экспрессе или на рефрижераторе со значком «ТИР» через весь континент или на корабле по морям и океанам Что-нибудь такое, мечтает Марио Функе. Но их отец работает в городском жилотделе и никуда его взять не может: экспрессы и автопоезда́ со значком «ТИР» уедут без него, да и кораблитоже
Хорошо, Хайделинде, говорит Лариса, садись. Кто следующий? Может быть, мы перейдем к оконному ряду?
Оконный рядэто мальчишки, но мальчишки, эти бесстрашные герои, оказывается, тяжелы на подъем! Парис Краузеэто уж ясно почему, братья Функетоже, ну, а Стефан и Губерт? Девочки ехидничают, шушукаются. Стефан подталкивает Губерта. Губерт послушно встает. Девочки удивлены: смелый, оказывается! Стефан думает: «Каждую весну рыбак Куланке гусят разводит. Маленькие, желтенькие и ужасно любопытные. И девчонки все такие, точно!»
Губерт встал и не говорит ничего. Лариса спрашивает:
У вас в Эрфурте хороший отряд был?
Ничего, отвечает Губерт. Ничего, но в Магдебургелучше. Мы до Эрфурта в Магдебурге жили. В Эрфурте меньше одного года, а все остальное время в Магдебурге. Там у нас хороший отряд был, и вообще там лучше всего было. Мы всегда играли на речке, на Эльбе, на лугах.
Родился ты тоже в Магдебурге?
Нет. Я родился в Виттенберге. Это тоже на Эльбе.
Повидал, значит, немало.
Да. Но Виттенберг я совсем не помню.
Снова раздаются смешки, и одна девочка говорит:
Он тогда слишком маленький был, совсем крошечный. У всех девочек такой вид, как будто им очень хочется поиграть с маленьким Губертом, погладить и потискать его
А ты всегда такой хорошенький был? спрашивает другая. И волосы всегда пушистые?
Губерт не знает, куда ему деваться.
Что за глупые вопросы! корит их Лариса, но никто не верит, что она всерьез, и поэтому она сразу же спрашивает:Знаешь что, Губерт. Тебя надо в совет отряда выбрать.
Меня? Я же и Губерт умолкает.
А вы как считаете? спрашивает Лариса.
Девочки кричат наперебой:
Губерта в совет отряда!
Губерт пытается возразить. Девочки кричат еще громче, не дают ему слова сказать.
Разве так готовят выборы в совет отряда?
Дома, на Старом Одере, все было по-другому: за несколько недель, задолго значит, всем давали поручение: «Стефан, ты достанешь мел. Тассо, ты будешь рапортовать вожатому отряда. Тереза Гертнерс принесет бумагу и будет писать протокол». Все было точно рассчитано и распределено. А когда входил вожатый отрядаэто был их учитель Вайлер, отряд был готов к рапорту: все в белоснежных рубашках, галстуки аккуратно завязаны, волосы причесаны. И после рапорта никто не кричал. Куда там! Вожатый Вайлер был ведь помешан на дисциплине. «Увидел бы он этот отряд, думает Стефан, с копыт бы свалился. Правда».