Досказывать она не стала, ушла по своим комендантским делам, их у нее, строго говоря, хватает. Вот такой вариант
Положила я Альке на стол под вазочку цветочную направление в детсадик с Ивана Макаровича размашистым росчерком и только хотела тихонько прикрыть за собой дверь, как Алька проснулась, подняла голову с подушки и посмотрела на меня ясными глазами:
Семен?..
Я, отвечаю ей шепотом, чтоб Робика не потревожить, я направление в садик принесла
Спасибо, отвечает она тоже вполголоса и легонечко гладит и гладит своего Робика спящего по волосикам. Большой какой он стал у меня
Большой говорю. Ты не бойся, мы все тебе помогать будем: и я, и Зинаида, и Людка, и Варвара он наш общий ребеночек будет
Зачем общий? обиделась шепотом Алька. Он мой И все гладит его по головке и не сводит с него глаз. Мой теперь я уже никуда его не отпущу а если репетиция вечерняя или концерт
Так в садике же пятидневка круглосуточная! успокаиваю я ее. Да и мы с девочками
Спасибо только и может сказать Алька, а у самой опять две слезищи огромные в глазах набухают.
И ни о чем не думай!.. тороплюсь я все высказать. Все в порядке!.. И насчет него не думай, забудь, плюнь!
Насчет кого? не поняла Алька.
Ну, насчет отца замялась я. Насчет десантника этого, беглого папаши
Алька посмотрела на меня и тихо сказала:
Не надо про него
Не надо! согласилась я и все-таки переспросила сдуру:Почему не надо?
Люблю я его очень просто, сквозь две свои слезищи непролитые улыбнулась Алька. Все люблю все надеюсь, жду дура глупая Ты плохо про него не говори. Не надо.
И я ей ничего не ответила, что ей на это можно ответить?
С тем и ушла к себе, на четвертый этаж.
А в нашей с девочками комнате, оказывается, все та же дискуссия, вечер вопросов и ответов на Варькину больную тему: «Любовь с большой буквы».
Это я усекла, еще когда к дверям подходила: на этаже никого, девочки из нашей смены уже отоспались и на речку побежали (пляж у нас тут рядышком, десять минут пешком), полная тишина стоит и все, что за дверью, в коридоре вполне слышно.
Такое впечатление, что не прошло полдня целых, пока я обегала весь город вдоль и поперек, что вообще на белом свете ничего не случилось, а как было, когда я пулей из комнаты утром вылетела, так все и продолжается. Им-то хорошо, девчонкам, они небось и выспались, и позавтракали, и пообедать успели, отчего бы им на сытый желудок и свежую голову и не подискутировать на отвлеченные темы, в том числе про любовь?.. Это ведь только для меня этот вопроссвет далекой звезды, в лучшем случае.
Ну, я и остановилась от усталости и любопытства у приоткрытой двери, чтоб, строго говоря, быть хотя бы в курсе.
Это не любовь, это страсть! слышу, заявляет с твердостью Людка. Не путай одно с другим!
А что же тогда такоестрастная любовь?! спрашивает с возбуждением Варвара. (О любви она всегда или говорит с тихой печалью или орет как психованная.) Ага! Как ты одно от другого отделишь?
Действительно, соглашается, слышу, Зинка.
А смешиватьсебе дороже! отрубила Людмила. Навидались, спасибо, одна оскомина на душе.
В мой адрес намекаешь? вскидывается Варька. Ты прямо говорив мой?
От таких любовей пронеси господи, неопределенно обвиняет Люда.
Людка! упрекает ее Зина. Ты соображай все-таки.
Нет! требует уже вне себя Варвара. Пусть прямо говорит, до конца!.. Ну? Ты говори, говори, не бойся!
А чего мне бояться? Только для тебя же хуже, если скажу.
Ну и помолчи, тушит пожар Зинка. Разговорилась, скажите пожалуйста!
А вот и скажу! разъярилась вдруг Людка. И скажу! Для ее же пользы! Любовь!.. Сегодня Вася, завтра Юра, послезавтра Жора Любовь это называется, да? Это совсем иначе называется, если хочешь знать!
Ах, так!.. охнула Варька. Ты так ставишь вопрос?
А что же, по-твоему, любовь? старается разрядить ситуацию Зинаида. Конкретно?..
Любовьэто семья и брак! заводится снова-здорово Людка. Семья! Чтоб муж хороший, чтоб получку мне в дом приносил до копейки, чтоб своя квартира отдельная, допустим, двухкомнатная для начала
Для начала!.. возмущается Зинка. У тебя губа не дура!
Я и сама не дурочка! отрезает Людка.
Ну, дальше? искренно заинтересовалась Людкиным планом Зина. Муж, квартира, получкадальше?..
Дальше некуда, приехали! бросает с презрением Варвара. Она же чистая мещанка, без очков видать!
Мещанка? Оттого, что нормального счастья требую? оскорбилась не на шутку Людка. Нормальной любви, настоящей, обыкновенной, как у людей а не танцы да тряпки одни на уме и мальчики, как карусель, все на одно лицо А потом слезы в подушку?
Это ты про меня? Про меня, да?
И слышу, как она, Варька, спрыгнула босыми ногами с койки, зашлепала по полу.
Варька! Возьми себя в руки! перепугалась Зина. А то я уйду, ну вас, психички нервные!..
Тут я хотела было взять слово и пресечь на корню этот дурацкий спор с неизвестными последствиями, но вдруг Варька таким чудным, тихим и искренним голосом заговорила, что я, даже за дверью стоя, поняла, что сейчас она обязательно скажет самое для нее главное, без чего ей и жизнь не в жизнь.
Я тебе скажу, Людка, сказала она негромко. Скажу, так и быть Мальчики, говоришь, Пети, Феди, Жоры разные, сегодня один, завтра другой, и все на одно лицо твоя правда. И что грош цена этим любовям, и что не любови они вовсе, а так, мусор, трухаопять ты права. Только я это понимаю, а тынет, потому что ты со стороны, из тенечка, с приступочки холодным глазом глядишь и губки поджимаешьах, ужас! ах, позор!.. И ничего-то ты не поняла, не сообразилакуда тебе! что мальчики эти без лица от тоски объявляются, от скуки, оттого, что не хочу я как шерочка-с-машерочкой с тобой или Зинкой каблуки сбивать во Дворце культуры и потом идти по темной улице и бояться, что пристанет кто-нибудь, и надеяться, что пристанет и, на счастье, хорошим парнем окажется и мимозу вялую, рубль веточка, самой себе на Восьмое марта дарить надоело! И фото киноартистов над койкой вешать тоже надоело. На-до-е-ло! Вот и знакомишься, и танцуешь, и провожаешься, и на все готова, хоть на край света, потому что вдруг это он и есть, тот самый, нареченный твой и обжигаешься, как мошка об свечку, и уже не недотрога ты в белом платочке деревенском материном, который на дне чемоданчика давно смятый лежит и забытый и опять обжигаешься, и опять надеешься, и только думаешь про себя: «Где же он ходит вокруг да около, твой-то, которого ты ждешь днем с огнем»
А я стою за дверью и слушаю, и поражаюсь, и жалко мне ее, Варвару, до слез.
А чего мне хочется, чего надо мне еще тише говорит Варька, этого я пока не знаю Только будь у меня она, любовь эта невозможная, и умереть не страшно, и под поезд, как Анна Каренина
Фильм-то замечательный задумчиво сказала Людка, только сравнилаона и но вовремя язык прикусила.
Эти-то ее слова и переполнили Варькину чашу.
Почему? вскрикнула она с силой. Почему?!
Постояла бы она, Анна твоя, вдруг обозлилась Зинка, постояла бы она ночную смену, да двенадцать станков, да незнакомая пряжа идет, да узелки вязать и вязать посмотрела бы я на нее!
Почему? не услышала ее Варвара. Чем мы хуже? Или, наоборот, чем лучше? Нет, девочки, не знаю, как вы, а за себя я уверена! И в голосе у нее такая сила радостная вдруг прорезалась! Мне б только дождаться ее, любви-то, которая с большой буквы, мне б только до нее дотянуться
Но Людкакремень, скала, когда надо. Когда не надо, строго говоря, тоже.
А если он, нареченный этот твой с большой буквы, в самый пожар вашей любви необыкновеннойвозьми и налево вильни? Другая на крючок подцепит, помоложе, побойчее? А тебе: прости-прощай, подруга дорогая, спасибо этому дому, теперь пойдем к другому, а? И уперла руки в боки.
Я даже дышать перестала за дверью-то.
А Варька, как стояла на койке во весь рост, так и замерла, а взгляд ееэто я сквозь щелку дверную вижуостановился на чем-то посредине комнаты.
А там, на самой середке, на столе, на белой клеенке, пистолет Вадькин чернеет, про который я начисто позабыла.
Тут Варька как рванется с койки, как кинется к столу, как схватит пистолет иобратно на койку с пистолетом в руке, никто и опомниться не успел.
А лично я, строго говоря, просто даже окаменела, и ноги к полу коридорному приросли от страха.
Ой, Варька!.. завизжала Зинка. Ты что надумала?!
Гляди не стрельни по глупости! только и успела вымолвить Людка. Анна Каренина, тоже мне
А я гордая! говорит Варька с таким выражением, будто она и в натуре в данный момент переживает подлую измену своей великой любви. Я гордая! Я емуни слова, ни слезинки. Я просто скажу ему: «Любимый! Ты не виноват. Любовь моя слишком для тебя сильная и безграничная. Я тебя не виню и прощаю. А мне в этой жизни уже делать нечего. Будь счастливый. Пусть она тебя любит, как я любила. Живи и радуйся». И приставляет пистолет к виску.
Тут мной будто выстрелили из пушки, влетаю в комнату, запинаюсь о порог своей обувкой босоногой и только успела, нацеливаясь носом в пол, крикнуть в последнем ужасе:
Варька! Он же заряженный!..
И тут же сама оглохла от грохота своего падения.
А у Варьки, как потом выяснилось, нервы не выдержали, руку судорогой от испуга свело и палец сам собою курок нажал, и тут вдруг такой гром на все общежитие!..
И только через сто, как мне показалось, тысяч лет Людка детским испуганным голоском завопила, Зинка басом заголосила, в коридоре вдруг все ожило и затопало, и только мы двое молчим: я к полу прикипела, ни встать, ни с места сдвинуться, и Варька на койке распластанная и неживая, рука свесилась и пистолет на пол выронила.
Убилась! вопит Зинка. Самоубилась!..
Мама! Мама-а-а!.. верещит Людка. Мамочка моя!..
Тут я вскочила как встрепанная на ноги, а пол подо мною ходуном ходит, сплошной девятый вал, картина Айвазовского.
Ну, а в дверях, ясное дело, в один миг выросла как из-под земли Таисия Петровна.
Что такое? кричит. Кто стрелял?
А за ее спиной уже все общежитие толпится, жужжит в нетерпении с ужасным любопытством, наседает сзади на Таисию.
А я стою вся окаменелая и немая.
Таисия кидается к Варьке, берет ее руку, отпускает, рука падает обратно и качается, как от ветра.
Тут Людка завыла уже совсем сиротским голосом, Зинка гудит басом, ровно пароход на речной пристани, а я только и чувствую, как меня морозом схватывает всю.
«Скорую помощь»! командует на все общежитие Таисия Петровна. «Скорую помощь» немедля!..
А живая пробка в дверях шепчет в испуге разными голосами:
«Скорую помощь»!
«Неотложку»!
Кто застрелил?!
Чей пистолет?
Милицию звать!
Ноль-один!
Ноль-два!
Ноль-три!
Милиция!
«Скорая»!
«Неотложная»!..
И так далее. А ведь еще минуту назад казалось, что никого во всем корпусе, пустота, ни души!
Но тут Таисия взяла себя в руки и приступила к исполнению обязанностей:
А ну, очисти помещение! Все! В момент! Чего вы тут не видали?
А через толпу в дверях вдруг влетает в комнату, конечно же, Гошка с белым от испуга лицом и еще более взъерошенный, чем обычно:
Что? Кто? Семен! Семен, ты где?! Ты живая, Семен?..
Это он обо мне, строго говоря, прибежал, беспокоится, и вдруг сквозь весь этот ужас, и несчастье, и Варькину смерть, вдруг, как лучик в полном мраке, что-то от него ко мне протянулось, натянулось, зазвенело Только мне не до того было, чтоб думать, что это за лучик такой объявился.
А Таисия всех вытесняет за дверь:
Ну-ка, все до единого! Чтоб никого! Несчастье, а они рты разинули! А мне одной за все отвечай!.. И вдруг повернулась к Варваре и пальцем пригрозила, как живой:Моя бы воляюбку бы задрала и ремнем, ремнем, ремнем!..
Только это у нее на чисто нервной почве, она же добрая, как недавно выяснилось.
А я смотрю на Варьку остекленелыми глазами и вдруг думаю: «Крови-то нет! Ни капельки»
Только додумать до конца я не успела, потому что сквозь пробку в дверях вдруг выскакивает Вадька Максимов, чей пистолет я, на несчастье, домой принесла, а Варька им покончила свою молодую жизнь, вламывается в комнату Вадька Максимов.
Кто стрелял? спрашивает деловито и уже рукава засучивает, чтоб убийцу хватать и обезвреживать. Кто?!
И тут видит он на полу перед Варькиной койкой свой пистолет, поднимает его, обводит всех растерянным взглядом и спрашивает:
Этим, что ли, стрелялась? Моим пистолетом, что ли?
И вдруг как расхохочется бессовестно, как заржет бессердечно и нахально в такой, строго говоря, неподходящей ситуации перед мертвым трупом своего товарища по производству.
Так это же стартовый пистолет! Пугач! Из него не то что застрелитьпугнуть невозможно! Ну, кино!.. Она же просто со страху в обморок грохнулась, выстрел услыхалаи готова! Ну, кино!..
И наклоняется над Варькой да как шлепнет ее рукой по щеке, да по другой, да опять, да еще
И тут Варька застонала, как бы просыпаясь от тяжелого сна кошмарного, заворочала головой на подушке.
В дверях все ахнули от удивления.
И все дела! весело доложил Вадька. Жива старушка! Еще живее прежнего! Ну, кино устроили!.. И пошел себе бодренько по своим делишкам, пистолет небрежненько так на руке подкидывая.
Тут Таисия приняла бесповоротное решение:
Все! Сеанс окончен! Без вас обойдемся! Марш!..
И всех вытолкала мигом вон. А сама обернулась и говорит мнечуткая она, строго говоря, Таисия, несмотря на свою внешность казенную, и говорит мне, будто я здесь за старшую остаюсь:
Я пойду сама небось очухается. Если чтоя внизу, в воспитательской. И ушла.
Один Гошка в дверях застрял, смотрит в мою сторону ожидающим взглядом.
И тут я нашла, наконец, на ком, строго говоря, отыграться за все мое волнение непередаваемое и всю эту несусветную глупость.
А ну!.. как гаркну на него, даже голос в горле надломился. Тебя тут не хватало, метр складной!..
А он только посмотрел на меня бессловесно и покорно, повернулся и пошел, чуть головой за косяк не зацепился до чего длиннющий вымахал, и мне в который раз за этот день его опять жалко стало, и опять вроде бы лучик этот самыйя уже упоминала, помните? опять этот лучик тоненький меж ним и мною тихонько сверкнул. Но он уже был за дверью.
Варвара опять застонала и тихо позвала:
Семен что это было? Я живая или и даже приподнялась на локте от испуга. Я живая, Семен?
Живая, живая говорю и присела к ней на койку. Вполне живая.
Тут Людка и Зинка кинулись к ней опять с сочувствием своим неуместным:
Варька! Варенька!
Хорошая ты моя!
Варька поморщилась от громкости голосов, а я им говорю, будто и на самом деле за старшую здесь:
Девочки, идите не надо. Ей тишина теперьпервое дело. Идите.
И Варя подтвердила:
Да, идите пусть все идут. Но тут же прибавила:Ты останься, Тоня они пусть идут, а ты останься, ладно?
И остались мы вдвоем с Варькой.
Тишина, никого, солнце вечернее за речку, за лес на том берегу садится, на куполах бывшего монастыря задержалось, и они стали сразу розовые и легкие, как облачка, и клены августовские красным огнем зажглисьс нашего этажа все это очень хорошо видно, и на целом белом свете мы с Варварой одни.
И молчим. Я гляжу в окошко, Варькана меня.
И сколько мы так молчали, никому не известно.
А потом она вдруг спрашивает тихо и виновато:
Очень стыдно, Семен, да?..
Я ее за руку взяла и опять молчу. Разве ж в этом делостыдно, не стыдно?..
А она меня опять спрашивает:
Семен что же это такое на меня нашло, как ты думаешь?..
А я руку ей только пожала и говорю:
Ты живая, Варька. Ничего не было, забудь. Забудь и все. Не было ничего.
Живая повторила она негромко и задумчиво. Живая-то живая а ведь я, Семен, успела там побывать
Где там? не сразу поняла я, что она, строго говоря, имеет в виду.
А она вдругнадо же, представляете? ни с того ни с сего, в этой вполне неподходящей ситуации, она вдруг делает капризное, как у больного ребеночка, балованного, лицо и просит меня:
Семен я видела, ты сосиски свежие молочные принесла утром так сосисочек захотелось!
Такой вот вариант.
И что характерно, я и сама вдруг такой голод почувствовала, что прямо-таки сорвалась с места и кинулась к холодильнику за сосисками.