Ну да! удивленно буркнул Мишель.
Мать вытерла о фартук руки, выпачканные в краске.
Пойду скажу Соланж, объяснила она. Все лучше, чем неизвестность
Услышав новость, Соланж прижала обе руки к груди. Потом, стараясь подавить слезы, проговорила:
Ну что ж, все-таки это лучше
Как, и ты тоже? крикнул Мишель.
Да, все-таки это лучше, глухо повторила Соланж. Он больше не сможет воевать, и его не убьют!
Мишель был возмущен. Как это похоже на девчонок! Трусихи они, мокрые курицы Хотя вот Нореттата ни за что бы такого не сказала! Но эта Соланжну и трусиха! Он презрительно улыбнулся. Но его мать все понимала. Она взглянула на Соланж: бедная девочкаона целых четыре года, день за днем, ждала, когда придет брат, боясь, что он может не вернуться. Для Соланж вся жизнь была в Алене. Эвелина ласково привлекла к себе девочку и, целуя ее, тихо сказала:
Как только Париж будет освобожден, мы вместе навестим Алена!
Соланж еле слышно прошептала «да» и прижалась к доброй женщине, которая уже так давно заменяла ей мать.
В тот же вечер из уст в уста передавалась великая новость: союзники вступили в Париж, их уже видели в предместье Антони, в Круа-де-Берни, они ворвались в тюрьму «Фрэн», пробились к Версальским и Орлеанским воротам Всю ночь над городом взлетали красные ракеты, звонили колокола, и то тут, то там звенела «Марсельеза». А утром, точно молния, разнеслась весть: «Солдаты идут по улице Сен-Жак! Это французы! Дивизия Лекле́рка!»
Жильцы выбежали на улицу; все завертелось в радостном вихре. Мадемуазель Алиса, как была в папильотках, целовалась с папашей Лампьоном, а консьержка, обняв Жана, отплясывала с ним залихватскую польку.
Дети бегали по комнатам, прыгали от радости, а Эвелина, с глазами, полными слез, укрепляла флаг в окне столовой и с тоской думала о муже.
Мама, я пошел! крикнул Мишель. Жан уже ждет меня! Мама, а как ты думаешь: Жорж знает про победу?
Конечно, сынок! Ведь у бабушки есть радио.
Вот здо́рово! Ну, я побежал!..
И он умчался, весело прыгая с ноги на ногу.
Огромная толпа заполнила улицы и тротуары; она, колыхаясь, текла к бульварам под перекинутыми через улицы транспарантами, под флагами и знаменами, которыми пестрели окна, балконы и даже чердачные люки. От этой толпы шел не шум, а какой-то гул, глухой, горячий, волнующий, похожий на гуденье улья после грозы. Сгорая от нетерпения, Мишель пытался было бежать по тротуару, но из домов то и дело выходили люди, преграждая ему дорогу. Поневоле Мишелю пришлось идти в ногу с другими. На первом же углу он встретил молочницу, и она дружески помахала ему рукой; чуть подальше он столкнулся с длинным Бобеном, а потом и с Менаром, Муреттом, Барру и Рюшем. Все «рыцари» были в сборе: в славный День Победы они оказались вместе. Когда подошли к бульвару, Жан затерялся в толпе. Но какая важность! Вот уже перед ними улица Сен-Жак. Вдоль стен Сорбонны под крики «ура» ехали бронетранспортеры, а на них сидели бойцыгрязные, загорелые, великолепные, словно пришедшие из другого мира.
Да здравствует Франция! кричала толпа.
Какая-то старая дама бросила в воздух букет маргариток; девушка взмахнула флажком
Эх, жаль, нет у нас флажков! крикнул Мишель. Ну ничего Да здравствует Франция!.. Ура! Глядите, вон едет танк! Ура!
Ура! Ура! подхватили «рыцари», изо всех сил размахивая руками.
Толпа все прибывала; скоро образовался затор, и машинам пришлось остановиться. Тотчас их обступили парижане; они залезали на колеса, кричали, плакали, протягивали солдатам руки.
Эй, ребятишки! вдруг крикнул с бронетранспортера высокий бородатый парень. Залезайте-ка к нам! Есть место!
«Рыцари» переглянулись, красные как мак.
Ведь это он нас позвал, пробормотал Менар. Пошли!
Высокий парень помог им взобраться на машину. Счастливый миг! Дрожа от счастья, Мишель разглядывал окружавшие его запыленные лица. Бородатый парень протянул ему плитку шоколада.
Спасибо, мосье! прошептал мальчик.
Он разделил плитку на шесть частей, а ту часть, что причиталась ему самому, еще раз переломил пополам и вторую половинку спрятал в кармандля Фанфана. Он-то знает, что такое шоколад, а вот братишке это все будет в диковинку.
Извините, что мы молчим, мосье, вежливо сказал Менар с полным ртом, но уж слишком вкусно, тут не до разговоров!
Высокий парень расхохотался, и все его приятели тоже. Менар покраснел до ушей. Что такое он сказал?
А мы ведь тоже не сидели сложа руки! с вызовом заявил он. Мы рыцари Сопротивления! Мы весь последний год печатали и распространяли листовки!
«Рыцари»? весело переспросил высокий парень и, смеясь, хлопнул себя по колену. Отлично! Ура, друзья! Да здравствуют рыцари! И все засмеялись еще громче, а Менар, весь багровый от смущения, чуть не подавился шоколадом.
Но в ту же минуту послышалась стрельба, заглушая возгласы ликования.
Стреляют с крыши Сорбонны! закричал кто-то. Уж верно, это предатели из петэновской милиции!.. Ах, сволочи!
Сволочи! загремела толпа.
Ложитесь, черт побери! раздался другой голос.
Толпа заколыхалась. Несколько прохожих бросились ничком на землю; где-то заплакал ребенок. Но солдаты на бронетранспортерах все так же спокойно пересмеивались, и «рыцари» последовали их примерукак-никак они ведь тоже бойцы!
Колонна тронулась, шум стрельбы отдалился и затих. Машины поползли к Сене сквозь веселую, ликующую, поющую и кричащую толпу. Мишель пробрался к водителю.
Слушай, малыш, а не позвонишь ли ты по одному телефону? спросил тот, отшвырнув недокуренную сигарету.
Да, да, конечно! воскликнул Мишель.
Тогда позвони моей жене, передай от меня привет. Наберешь «Маркаде 1653», спросишь мадам Дюпен Запомнишь?
«Маркаде 1653», мадам Дюпен, благоговейно повторил Мишель.
Он вспомнил тот далекий день, когда он точно так же заучил наизусть названия улиц, которые вели в кафе «Добрая встреча».
Спросишь, значит, мою жену, повторил боец, скажешь, что мы пробиваемся дальше, в Париже не остановимся. Скажешь, что видел меня, что я совершенно здоров и скоро приеду в отпуск.
Все передам, будьте спокойны! воскликнул Мишель. Слышите, ребята, я иду звонить мадам Дюпен, «Маркаде 16 16»
1653!.. Смотри не перепутай номер!
А ты, Буко, ловкач! закричал шоферу бородатый парень. Слушайте-ка, рыцари, если вы живете неподалеку, может, сбегаете ко мне домой, передадите привет моей матери?..
Я сбегаю! Я! Я! Я! завопили «рыцари», поднимая вверх руки, точно на школьном уроке.
Ну что ж, сходите туда все шестеро! Чем больше, тем лучше!.. Адрес: улица Четырех Ветров, двадцать четыре Мадам Кэлин
Мадам Кэлин? оторопело переспросил Мишель. Мадам Кэлин?..
Не понимаю Что с тобой, мальчик?
Мишель судорожно глотнул.
Да, но если так Вы, значит, вы ее сын, да? Это наш дом, честное слово! Я сам живу на улице Четырех Ветров!
Мишель пожирал глазами высокого бородача, и в его памяти вставал образ худого непоседливого подростка, который на него, Мишеля, в ту пору смотрел свысока. Сыну консьержки было тогда шестнадцать лет, и он уже работал в гараже. Но что общего у этого солдата, вернувшегося с победой домой, с тем щупленьким пареньком? Весело сдвинув брови, бородач с минуту разглядывал Мишеля.
Знаю, сказал он, ты сынишка Селье, жильцов с четвертого этажа. Ну и вырос же ты за четыре года!
Он пожал Мишелю руку, как принято у мужчин, и на них с почтением глазели все «рыцари»; Мишель задыхался от гордости.
Я побежал! крикнул он.
И мы тоже! закричали остальные.
«Рыцари» одним махом спрыгнули с бронетранспортера.
Не можешь же ты все делать один! запальчиво крикнул Мишелю Бобен, когда ребята наконец с огромным трудом выбрались из толпы. Ты сходишь к мадам Кэлин, а я побегу звонить по телефону!
Да ведь просили-то меня! возмутился Мишель.
Ну и что? Все равно несправедливо!.. А ну, пошли, ребята! Будем звонить по телефону жене Дюпена!
Менар с Муреттом, Барру и Рюшем побежали за ним. Они надеялись отыскать телефон в ближайшем кафе. Но все кафе были закрыты.
А что, если постучать, неужели нам не откроют? воскликнул Бобен. Надо же оказать услугу солдату Леклерка!
Да нет, видно, все вышли на улицу, возразил Менар. Вот что, дома у нас есть телефон: я сам позвоню мадам Дюпен!
Ну ладно нехотя согласились «рыцари».
А Мишель уже мчался на улицу Четырех Ветров. Он бежал, расталкивая прохожих, не оборачиваясь на окрики. На углу улицы Одеон он вдруг услышал шум. В жалком старомодном «форде» сидели, понуро опустив головы, пятеро немецких солдат без погонов и портупей. Толпа вопила, осыпала их проклятиями. Мишель рванулся было к «форду», но что-то заставило его отпрянуть. Он сдержал крик, готовый вырваться из его рта, отвернулся и медленно пересек улицу.
Подойдя к своему дому, он остановился перед ним в изумлении. Неужели это его дом? Весь фасад закрывали флагифранцузские, английские, американские, русскиетрехцветные или с белыми звездочками, пестрые, яркие. Все жильцы вывесили флаги; не украшены лишь окна квартиры Моско да еще Гурров. Гурры даже и ставни не раскрыли. Отыскав глазами свой балкон на четвертом этаже, Мишель полюбовался флагомего синие брюки не подкачали! А на первом этаже, над окнами консьержки, висел огромный плакат, на котором красными и синими буквами было выведено:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФРАНЦИЯ!
ЖИЛЬЦЫ ЭТОГО ДОМАУЧАСТНИКИ СОПРОТИВЛЕНИЯ!
Мадам Кэлин, облаченная в нарядное платье, удовлетворенно разглядывала свою работу. Мишель кинулся к ней на шею.
Добрые вести! крикнул он. Скорей угадайте, какие!
Да ты что! Смотри, изомнешь мне платье! заворчала мадам Кэлин, высвобождаясь из его объятий. Какие еще добрые вести? Кажется, их и без того довольно! Мне теперь нужно только одночтобы вернулся мой сын!
Угадали! закричал Мишель. Он вернулся!
Длинное лицо консьержки покрылось красными пятнами; она пошатнулась, так что казалось, вот-вот упадет, и ухватилась рукой за плакат, который тут же разорвался с громким треском.
Мой мальчик, произнесла она, мальчик мой, сынок!.. Так ты его видел? Где он? вдруг закричала консьержка, хватая Мишеля за руку. Ну, что ты стоишь, будто язык проглотил!
Мадам Кэлин изо всех сил трясла Мишеля за плечи, так что у него самого закружилась голова, однако он со всеми подробностями описал ей недавнюю встречу.
Так ты говоришь, он хорош, мой сынок? восклицала мадам Кэлин. И вид у него здоровый? И довольный, да?.. Ох, жалость-то какая: надо было мне самой поспешить на эту улицу Сен-Жак, вместо того чтобы торчать дома и малевать плакат! Смотрите, да он весь порвался! Ну ничего, невелика беда! А может, ты, сынок, что-нибудь позабыл? Нет, ничего? Ну, тогда расскажи еще раз все сначала!
Мишель в третий раз повторил свой рассказ. Когда он кончил, мадам Кэлин поправила прическу.
Пойду объявлю новость всем жильцам! радостно сказала она.
Но жильцов в доме осталось совсем немного. Даже Норетта и Соланж и те ушли гулять с папашей Лампьоном. Мадам Кэлин застала дома только сестер Минэ да Эвелину Селье, недавно вернувшуюся домой с Фанфаном. Но трех сердец, готовых разделить с ней ее счастье, консьержке было вполне довольно. Эвелина радостно вскрикнула, сестры Минэ засыпали консьержку вопросами, а Мишелю пришлось в четвертый раз повторить свой рассказ.
Говорят, он так красив, просто великолепен! твердила консьержка. Меня это совсем не удивляет! Если бы вы видели его детские фотографии!.. Я обязательно вам их покажу, только не сейчас Ох господи, я совсем голову потеряла!.. Счастье-то какое!.. Жаль, бедный мой муженек не дожил до этого дня!
Консьержка плакала и смеялась, и все три женщины плакали и смеялись вместе с ней.
Я хотела вас спросить, сказала мадемуазель Алиса, когда все немного успокоились, а что поделывают Гурры? Несколько раз я проходила мимо их двери Ни звука оттуда не слышно Странно
Вы думаете, они покончили с собой? прошептала мадам Кэлин.
Да что вы, станут они кончать с собой, да еще все трое! возразила Эвелина Селье. Не может этого быть!
Почему? Наоборот, чем больше я думаю, тем больше мне кажется это возможным! Они все эти дни тряслись от страха Может, нам постучаться к ним, узнать, что там происходит?
Подождем до завтра, сказала Эвелина Селье, может, к утру они осмелеют и сами выйдут.
Но и на другое утро не было видно никого из Гурров, и сколько ни звонила к ним мадам Кэлин, никто ей не открыл.
На лестничной площадке состоялся совет жильцов, и папаша Лампьон, вооружившись топором, взломал дверь. Вслед за ним робко переступили порог остальные: квартира Гурров была пуста, в шкафах и комодах зияли пустые полкивсе говорило о поспешном бегстве ее обитателей. На столе валялся недоеденный окорок.
Сбежали! воскликнула консьержка. А поглядите-ка на этот окорок! Неплохо кормились изменники!.. Но как же им удалось сбежать? Я ведь ни на минуту не выходила из моей дежурки Хотя погодите Сегодня ночью кто-то просил меня открыть дверь! Я думала, это Жан!
Жан был на баррикаде, сказала мадемуазель Алиса, он вернулся только под утро Да вы сами это отлично знаете!
Какого дурака я сваляла! простонала консерьежка. Впрочем, это ваша вина, мадам Селье: если бы вы не советовали мне подождать до утра, я бы еще вчера вечером побывала у них Подумать только, мы дали им удрать, не высказав всей правды в лицо! Нет, я просто сама себя высечь готова!
Консьержка побагровела от ярости. Чтобы ее успокоить, Эвелина заговорила с ней о сыне.
Уж верно, он и впрямь был великолепен, ваш сынок! сказала она ласковым голосом. Представляете, как он стоял во весь рост на бронетранспортере и весь Париж ему рукоплескал! И скоро он приедет вас навестить Вы лучше думайте о нем, мадам Кэлин, а насчет Гурров я вам скажу: где бы они ни спрятались, они еще долго будут дрожать от страха. Мы, наверно, никогда больше с ними не увидимся, и, правда, так даже лучше Но вы, кажется, хотели показать нам карточки сына?
Все спустились вниз, в комнату консьержки, и пока сестры Минэ восторгались фотографией толстого бутуза, гордо восседающего на подушке, Мишель нащупал в кармане кусочек шоколада, который он приберег для Фанфана. Он бегом поднялся по лестнице и бросился к братишке.
На, Фанфан, держи! крикнул он. Это шоколад, настоящий шоколад, тот самый, о котором я тебе рассказывал!
А в нем нет крема! заныл Фанфан, недоверчиво глядя на остаток плитки.
С кремом будет после! крикнул Мишель. Ешь, Фанфан, ешь: шоколад отличный! Теперь, понимаешь, все будет по-другому: я свободен, ты свободен, Жорж свободен, все мы теперь свободны!
Он задумчиво посмотрел в сторону окна, где развевался на солнце огромный флаг.
ЭПИЛОГ
Скоро войска союзников освободили лагерь, где был заключен отец Мишеля. Он вылетел во Францию самолетом, и Эвелина вместе с детьми пришла встречать мужа на аэродром Бурже. Увидев в толпе его осунувшееся лицо, она словно застыла на месте: у нее не было сил броситься ему навстречу. Мишель и Норетта кинулись обнимать отца, то смеясь, то плача, но Фанфан надулся и, прижавшись к матери, закричал:
Не хочу целовать дядю, не буду!
Но так или иначе, это было счастье. Ложась спать, Эвелина в первый раз за многие годы вздохнула свободнотяжесть, которая камнем лежала на ее сердце четыре долгих года, словно рукой сняло. Теперь, что бы ни случилось, они с мужем вместе
Супруги Моско не вернулись домой из концлагеря. И никто так и не знает, что с ними случилось, хотя отец Мишеля долго и упорно разыскивал их через Красный Крест. Жорж остался сиротой. У мальчика не было никакой родниего единственный дядя Эжен погиб в концентрационном лагере. И родители Мишеля решили оставить Жоржа у себя и воспитывать, как родного сына. Соланж покинула семью Селье. После выздоровления брата она снова поселилась с ним в соседней квартире. Но она настолько привязалась к Норетте, что забегала к подруге по нескольку раз в день, и, если Эвелина забывала ее поцеловать, нежное личико девочки омрачалось, словно в былые страшные дни.
Не вернулся и Даниель. Его могилу нашли в каменоломне в окрестностях Амьена, где его расстреляли немцы. Даниель был преподавателем университета, и следующей весной в Сорбонне состоялся вечер, посвященный его памяти. Все жильцы дома 24 по улице Четырех Ветров захотели на нем присутствоватьот Фанфана до папаши Лампьона, который по этому случаю надел свой парадный черный костюм. Мишель, сидя рядом с матерью, слушал все речи, не пропуская ни одного слова. Ораторы говорили о Даниеленаставнике молодежи, о Даниелеученом, о Даниелегерое Сопротивления, но за всем этим Мишелю виделся человек с твердым и ясным взглядом, тот, кто в бильярдной кафе «Добрая встреча» однажды сказал ему: «Молодчина!» И Мишель поклялся в душе, что всю жизнь будет верен этому человеку.