Многое не удовлетворило ученого и в лабораториях. Он исписывал странички блокнота резко наклоненными, стремительно бегущими записями. Назавтра вчерашние пометки преображаются в конкретное действие. Вместе с Харландом Вавилов помогает азербайджанским генетикам и селекционерам взять правильный курс в науке, вызывает для откровенного и нелицеприятного разговора местных ирригаторов. А несколько дней спустя правительство Азербайджана по представлению президента ВАСХНИЛ принимает специальное решение о борьбе с малярией на хлопковых полях республики.
Когда в Москве, в кабинете наркома земледелия, доктор Харланд заканчивал свой доклад о поездке (рекомендации английского ученого помогли в дальнейшем наладить отечественное семеноводство и селекцию хлопчатника), его спросили, какую пользу сам он извлек для себя из поездки по советским республикам. Генетик-коммунист ответил наркому с той же прямотой, с какой только что говорил о замеченных недостатках. Он восхищен могучей, созданной в кратчайший срок хлопководческой организацией СССР, весьма поучительна и собранная в Ленинграде коллекция хлопчатника, это, без сомнения, самая лучшая, самая полная в мире коллекция. Но больше всего ему, доктору Харланду, дало общение с профессором Вавиловым. «Ваша страна может не бояться ошибок и просчетов в агрономии, генетике, селекции. Пока во главе сельскохозяйственных исследований стоит Николай Иванович, русское научное земледелие - в верных руках».
Год 1934 стал годом пшениц. Очередная экспедиция начинается с подготовки дорожных карт. Ботанику и растениеводу, карты нужны особые, точные, со всеми подробностями о растительном покрове, о возделываемых культурах. В начале мая директор ВИРа пишет своему сотруднику: «помогите Отделу пшениц приготовить карту по Закавказью, которая мне нужна до зарезу для поездки Прошу Вас вообще к запросам Отдела пшениц относиться с максимальным вниманием, так как это у нас, как Вы знаете, пуп земли». Пшеницы всегда были самой любимой культурой Вавилова, но в середине 30-х годов личная симпатия получила «подкрепление» в виде срочного «социального заказа» на хлеб. Руководящие органы страны настойчиво требуют от растениеводов, агрономов, организаторов сельского хозяйства увеличить пшеничный поток - в города, на экспорт, для промышленной переработки.
На дореволюционных сельскохозяйственных картах России место пшеницы определено было очень четко. Яровые значились в Западной Сибири, в Оренбургской губернии и в Поволжье. Украину, Северный Кавказ и Крым занимали озимые пшеницы. А на огромном пространстве от Петербурга до Урала, от Вологды до Орла оставалось «белое пятно», огромное пространство, начисто лишенное пшеничных посевов. Здесь сеяли рожь, пшеничный хлеб от века был привозным. Такой порядок утвердили десятилетия крестьянского хозяйствования. Биологи подвели под это обстоятельство даже соответствующую теорию: пшеницы-де не могут расти во влажной, малосолнечной средней полосе России, «белое пятно» навсегда останется недоступным пшеничному колосу. К началу 30-х годов вировцы уже основательно перекроили старую пшеничную карту. А заодно поставили под сомнение и теорию «белого пятна». Вавилов и его многолетний друг и сотрудник профессор Писарев были главными инициаторами «прорыва» пшениц на север.
Однако появление пшеничной страны, простирающей свои границы до Архангельска и Урала, только улучшило состав высеваемых хлебов, но оно не решило главной задачи государства - роста урожаев. Урожай зависит от многих причин. И на добрую четверть - от качества сорта. Сорта - дело селекционера. Но «из ничего волей богов ничего не творится». Тому, кто творит более урожайные, засухоустойчивые, богатые белком сорта, тоже необходимо сырье. Для скрещивания и отбора нужно то, что селекционеры называют исходным материалом, то есть дикие и культурные пшеницы с хозяйственно ценными признаками. Это как краски для художника. Чем больше их на палитре живописца, тем ярче, разнообразнее по цветам полотно. Чем богаче исходный материал селекционера, тем больше возможностей у него создать выдающийся по качествам сорт. Подарить селекционерам их «краски» может только человек, хорошо знающий происхождение пшениц, классификацию, расселение их по планете. Этот сложный поиск Вавилов взял на себя. Он уже передал селекционерам пшеницы Африки, Южной Америки и Передней Азии. Настала пора поискать хлеб насущный у себя дома.
«В первых числах июля предполагаю поехать в автомобиле из Ганджи в Эривань1, мимо озера Гокча, - сообщает Вавилов армянскому растениеводу профессору Туманяну. - Понаблюдаем не торопясь за персидской пшеницей около Гокчи и затем под Вашим руководством посмотрим еще раз дикие пшеницы около Эривани, потом направимся из Эривани в Нахичевань, в Джульфу и оттуда в Карабах, чтобы вернуться снова в Азербайджан. На все это предполагается примерно три недели, но с тем, чтобы видеть душу пшеницы» [1 Старое написание названия столицы Армении - Еревана.].
Кавказ избран не случайно. Николай Иванович давно уже определил этот район как общий с Юго-Западной Азией центр происхождения культурных растений. Здесь лежит одно из звеньев великой цепи очагов древнейшего земледелия, звено ничуть не менее важное для познания истории культурных растений, чем Анды и Пиренеи. Услыхав на одной из кавказских дорог вопрос: «Куда едете?» - Николай Иванович ответил: «Вселенную объезжаем». Это не было только шуткой. Кавказ и Закавказье стали неотъемлемой частью вавиловской вселенной, территорией, которую растениевод, по его собственному выражению, спешил причесать, подытожить, привести в порядок.
Карты готовы, маршрут проложен. Теперь надо подобрать достойных спутников. В экспедицию нельзя назначать приказом, даже подчиненных. Научный поиск дело деликатное, требующее от исследователя не только эрудиции, но и личного интереса, так сказать, благорасположения. Поэтому к наиболее подходящим товарищам по будущему путешествию директор ВИРа обращается с личным письмом-приглашением. В 1934 году такие приглашения получают в Тбилиси ботаник Декапреле-вич, в Ереване - растениевод Туманян, болгарский генетик Дончо Костов, заместитель Вавилова профессор Ковалев, а также два американца, генетик Меллер и его ассистент аргентинец Офферман. Желающих поехать было, конечно, больше: получить приглашение от Николая Ивановича - немалая честь
Итак, в путь!
В машинах девять участников экспедиции представляют шесть наций и пять областей биологической науки. Это очень в духе Вавилова. Одно время он даже носился с мыслью о международной экскурсии - симпозиуме по пшеницам. Хотел показать крупнейшим специалистам мира, как много форм, видов и разновидностей этой культуры можно сыскать на Кавказе. Но интернационал в данном случае нужен не сам по себе и даже не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть веру Николая Ивановича в неделимость единого потока мировой науки. Просто затеянный поиск требует очень сведущих и очень разных по своим знаниям разведчиков.
Горы Западной Грузии. Глухомань. Далеко не к каждому селению можно подобраться на машине. Зато между деревнями Шови и Орбели на маленьких горных террасах, старательно укрепленных каменными подпорками, местные жители сеют эндем - исконную грузинскую пшеницу «зандури». Ботанический мамонт! Вавилов, не торгуясь, покупает у крестьянина двухпудовый мешок с зерном, и, будто боясь расстаться с драгоценной ношей, сам тащит его с горы в машину. А еще выше, в Орбели, совсем где-то под облаками, новая находка: столь же древний эндемичный для этих мест вид - «маха». В деревне, напоминающей орлиное гнездо, удалось добыть и деревянные палочки - шнакви - с помощью которых (точь-в-точь как в Испании, в стране басков) крестьяне обламывают спелую, легко распадающуюся на колоски пшеницу. В третьем месте - целые поля «дики», той самой «персидской» пшеницы, что в юности прельстила Вавилова своим иммунитетом к грибным заболеваниям. Но теперь секрет ее разоблачен, и ученый, хотя и набирает в мешочки семена «дики», знает, что никакая она не персиянка, а родом здешняя, эндем, из Дагестана.
Образцы, образцы: десятки, сотни матерчатых мешочков с деревянными бирками на веревочке. Химическим карандашом ученый предрекает судьбы каждого образца: «На цитологический анализ», «В анатомическую лабораторию», «Для фитопатологического анализа». Это значит, что собранные руками виднейших ботаников и растениеводов семена, прежде чем стать лишней «краской» на палитре селекционера, пройдут еще проверку химиков, генетиков, специалистов по строению клетки и знатоков-хлебопеков. Подарок селекционеру, а в конечном счете селу, хлеборобу должен быть действительно весомым, ценным, без изъяна. Наука о хлебе насущном не имеет права ошибаться.
К вечеру образцов в машине набирается столько, что членам экспедиции уже негде сидеть. Приходится из ближайшего почтового отделения отправлять часть материалов посылками. Николай Иванович ворчит: отправлять собранные семена по почте (если экспедиция не зарубежная) он не любит. У него на этот счет строгие принципы. Все дорожное имущество начальник экспедиции умещает в портфеле. Зато чемодан до отказа набит «самыми ценными» образцами пшеницы. Так и следует, по его мнению, распределять экспедиционный груз. Многие растительные находки уникальны, потерять их - преступление. Тем же, кто предпочитает отправлять семена посылками, а домой в чемодане привозить личные вещи, директор института выговаривает: «Посылайте по почте туалеты и галстуки, а научные сборы извольте везти с собой!» Но здесь, в Грузии и Армении, приходится отказаться от заведенного правила: очень уж обильным оказался горный край для искателей пшениц!
Тридцать восемь лет прошло, более трети века. С каждым годом труднее восстанавливать минувшие события. Умер в Америке Герман Мёллер. Нет в живых ни Дончо Костова, ни Туманяна, ни Оффермана. Только один участник той давней экспедиции, ровесник Николая Ивановича, профессор Декапрелевич продолжает здравствовать, обосновавшись на Кавказе. Не горы ли одарили его долголетием? Нет уже и ближайшего помощника Вавилова Николая Васильевича Ковалева. Он умер в 1970-м. Остался, однако, его подробно записанный рассказ об экспедициях, встречах, разговорах с Вавиловым. Эта рукопись, вполне достоверное свидетельство о пшеничной эпопее 30-х годов, напоминает многие забытые страницы вавиловских путешествий.
Однажды втроем по только что открытой дороге по реке Ингуру мы пробрались в центр Сванетии город Местию, - вспоминает профессор Ковалев. - До этого существовали только тысячелетние горные тропинки для ишака и лошадей, извивающиеся по горным крутизнам ущелья Ингура. В чемодане Николая Ивановича - книги, римские источники о неудачной попытке римлян 2000 лет назад покорить Сванетию. Лес, лес, лес. Граб, дзельква, дубы, каштаны, буки и среди них яблоня, кое-где груша, орешник, мушмула, боярышник, роза. Еще выше - субальпийская зона. Вдали - белая шапка Эльбруса. Несколько сванов на горячих пугливых лошадях объезжают нас на горной тропе. На крутом склоне малорослые бычки тащат с полсотни снопов пшеницы, наложенные на грубо, но крепко сделанные сани. А вот и Местия - город-деревня, со старинными, каменной кладки домами. По улице бегают поросята - полосатые вдоль спины, явно гибриды с диким кабаном.
Николай Иванович торопится в поле, близится вечер; можно бы и завтра, но нет - он не любит откладывать, он не может откладывать: жизнь коротка. Поля - низкорослая кукуруза, мимо Это привозное; просо, это уже лучше, но и оно пришло сюда из степей, хотя и не одно тысячелетие назад. А вот и пшеница - вот тут сердце может успокоиться: это то, что надо. Николай Иванович привык видеть и близко, и далеко. Он сумеет отметить, что здесь «свое», что привнесено извне. Теперь можно отдохнуть от длительного и утомительного пути.
Мы ночуем над самым Ингуром, на площадке у реки, в школе. Учитель, грузин, живет и работает тут свыше тридцати лет. Круглая седая голова, большие усы, туго затянутая поясом суконная домотканая одежда. Он угощает нас кукурузными лепешками, распаренной в горячей воде брынзой и чаем. Мы беседуем. Далеко за полночь Вавилов записывает название обиходных предметов на грузинском и сванском языках; между ними нет ничего общего. Откуда они, эти сваны?
Утро. Солнце только на вершинах гор. Ингур в тумане. Взбираемся вверх по крутой тропе. Нас встречает дорожный мастер. Дурные новости: ночью произошел обвал, до самой реки снесены подпорные стенки, работы на два-три месяца.
Устроив на зимовку машину, нагрузившись вещами, мы ползком пробираемся по живой осыпи. Она продолжает двигаться, сверху сыплются камни. Скорей дальше! Нагруженные, шагаем 5 - 10 - 15 километров. Идет навстречу сван с двумя ишаками. Ничего, что он едет в обратную сторону: хорошие люди легко могут договориться. Мы увязываем вещи в виде вьюка, и хозяин обращается в погонщика. Пробираемся вперед. В сорока километрах есть база лесхоза, там можно переночевать и поесть. Да, поесть Ведь мы с утра почти ничего не ели, если не считать чашки кислого молока и лепешки на завтрак. Только в полночь видим огонек: это база. Столовая уже закрыта, но удается убедить буфетчика дать нам хлеба, чая и коробку какой-то консервированной рыбы. Вот и машина - она груженная лесом. Мы взбираемся наверх и едем. Время от времени приходится слезать на землю и убирать камни. Внизу, в метрах двухстах, в темноте гулко течет Ингур, выше - отвесные скалы. В свете бегущей по небу полной луны все колеблется, все преувеличено, кажется опасным. К шести утра добираемся до Зугдиди. Здесь чайная опытная станция. Надо бы поспать. Но уже день, ложиться спать поздно. Напившись чаю, идем с директором, которого ни свет ни заря подняли с постели, на чайные поля. Начинается новый день. Он окончится поздно вечером в соседнем совхозе
Таковы будни экспедиции. В центре внимания ученых - пшеница. Но по пути Вавилов и его спутники изучают и злаки, и бобовые, и плодовые деревья. А заодно и их дикорастущих родичей. Так что, объехав несколько раз Кавказские горы, Николай Иванович мог сделать немаловажный для науки вывод: Кавказ - родина многих видов пшениц, ржи, винограда, некоторых плодовых деревьев. На карте центров в пределах установленного еще прежде юго-западно-азиатского центра происхождения культурных растений выделился особый кавказский очаг. «По культурным растениям, - писал Вавилов, - Кавказ являет исключительную дифференциацию (разнообразие. - М. П.) форм, значительно превосходящую Среднюю Азию».
Но главные находки свершаются все-таки на пшеничных полях. О том, как Вавилов организует поиск, рассказывает (хотя и очень лаконично) профессор Декапрелевич:
«Если американского исследователя Марка Карлтона называли «охотником за пшеницами», то Николай Иванович был охотником из охотников. Он не пропускал ни одного пшеничного поля, чтобы хотя бы бегло его не осмотреть, выискивал устойчивые к грибным заболеваниям, крупноколосые и крупнозерные формы». Особенно запомнилась тбилисскому ботанику поездка в селение Шорбулаг близ Еревана. В этой деревне профессор Туманян собирался показать своим коллегам посевы однозернянки и двузернянки. Армянский профессор с гордостью вез членов экспедиции на заповедные поля. Ведь именно ему первому в СССР удалось найти в посевах этих древнейших предков современной мягкой пшеницы. Но добрые намерения профессора Туманяна обернулись против него самого. «Мы пробыли в Шорбулаге почти весь день, - вспоминает профессор Декапрелевич. - Николай Иванович буквально обегал несколько квадратных километров, спускаясь на дно оврагов и снова поднимаясь на вершины холмов. Я уже был не в состоянии его сопровождать. Дольше моего держался Михаил Галустович Туманян, но и он под конец сбился с ног. А Николай Иванович все собирал и собирал «дикарей».
Да, уж поспевать за ним было трудновато Незадолго до отъезда из Ленинграда Вавилов получил письмо от секретаря Максима Горького Крючкова. Секретарь передавал просьбу Алексея Максимовича к академику Вавилову: написать статью о великом переселении растений. Статья нужна была для первого номера журнала «Колхозник». Дело срочное, к 20 июня 1934 года надо, чтобы статья лежала в портфеле главного редактора - М. Горького. «Отправляюсь сейчас на Кавказ вроде как в экспедицию, - ответил Вавилов, - и в дороге попытаюсь выполнить Ваше поручение». Он умел работать над.рукописями в дороге. В поездах и на борту пароходов были написаны многие из его статей. Но экспедиция 1934 года даже среди стремительных вавиловских рейдов была исключением. Напрасно Крючков напоминал секретарю президента ВАСХНИЛ о злополучной статье, напрасно разыскивал Николая Ивановича по всему Кавказу. Сотрудница могла сообщить лишь пункты, которые Вавилов уже проехал. Где он будет через сутки, никто сказать не мог. Трехнедельная поездка превратилась почти в трехмесячную, темп ее непрерывно возрастал. Только 26 августа сотрудница ВАСХНИЛ смогла сообщить Крючкову: «Прошу Вас передать Алексею Максимовичу, что Николай Иванович, пробыв сутки в Ленинграде, выехал в Медвежью гору, оттуда по Беломорско-Балтийскому каналу на Полярное отделение ВИРа. Поэтому статья для журнала «Колхозник» несколько задержится». Статья эта никогда не была написана. Захваченный вихрем научного поиска, Николай Иванович так и не нашел времени для популяризации. Его едва ли можно осудить слишком строго. В том самом 1934 году президент ВАСХНИЛ, директор ВИРа и президент Географического общества СССР написал пять капитальных глав в трехтомное руководство «Теоретические основы селекции», опубликовал в научных журналах пять других статей по важнейшим вопросам биологии, сделал два основных доклада на конференциях Академии наук, отредактировал новое издание труда Дарвина. Все это - не считая многих тысяч километров в экспедициях, на колесах.