Вот и еще один долг. Докатились, Евгений Иванович. Мало того, что вас хотели купить, вы, оказывается, еще и негодяй.
Ма уютно сидела в креслах; колени ее были укрыты любимым мохнатым пледом, поверх которого лежал раскрытый толстый том.
Ты голоден? Вот яблоки, конфеты. Свари себе кофе, если хочешь. Правда, ни молока, ни сливок нет, но ведь ты все равно пьешь черный. Послушай, как прелестно пишет: «Сердце его живо и радостно дрогнуло и устремилось навстречу. Казалось, он сам готов был сделать шаги вперед, но «Нет, сказал он против воли, неприятным голосом, по своему обыкновению я не понтирую в собрании. Особливо после такого скверного обода». Шеншин равнодушно удивился, в глазах его сверкнуло недоумение и тут же пропало. Он засмеялся, щелкнул пальцами и, поклонившись кивком, вежливо, но небрежно, отошел назад. Лермонтов едва не сделал шаг ему вслед, покраснел и сильно закусил губу, стиснул перчатку» Какой тонкий и точный психологизм, Женя! Какая пластика, какое ровное благородство языка!
А кто это? Женька с такой силой грыз яблоко, что ему щипало глаза.
Право, не знаю. Тут нет начала. И конца тоже. Но я люблю такие книги: они будят воображение, дают простор мысли. Да, а как твои успехи у Марины?
Никак. Мы поссорились. Женька подбросил вверх конфету и попытался поймать ее открытым ртом. Она больно ударила его по губе и упала на пол.
Что ты делаешь, Женя! поморщилась Ма. Подними ее. И не вздумай съесть. Помиритесь. Вы часто ссоритесь и всегда миритесь.
Нет. На этот раз навсегда.
Неужели так серьезно?
Ужасно, сказал Женька, ползая по полу в поисках конфеты.
Но бери ее в рот. И не грызи ты так яблоко. Возьми нож. Ну и что будет дальше?
Переживу, сказал он спокойно и холодно, снова почувствовав, как щиплет глаза. И понял, что не переживеттакая холодная, яростная тоска разлилась в сердце
Несколько дней Женька не мог прийти в себя. Из самоуверенного и находчивого молодого человека он превратился в растерянного мальчишку, который нашкодил по глупости и теперь не знает, что делать, как поправить положение, не нанеся ущерба своему самолюбию и гордости, без меры развитых в нем Ма и Вальтером.
Все, что было ясно и прекрасно до этой поры, вдруг обернулось другой и вовсе нежданной сторонойстало страшно, жестоко и грязно.
Но, помучившись, потерзавшись, Женька довольно скоро обрел прежнюю уверенность, нахальство и уважение к себе, утешившись тем, что уж если он так переживает из-за Маринки, если он не уступил Вальтеру, значит, он все-таки честный и хороший человек, ему можно верить, его нельзя не любить.
И не все еще потеряно. Не стреляться же, в самом-то деле. Просто он ошибся по молодости, приобретая жизненный опыт, и нужно только взять себя в руки, побольше работать, чтобы скорее рассчитаться с Вальтером, и настойчиво добиваться восстановления прежних добрых отношений с Маринкой. Она наверняка его любит. А если любит, то простит. Они поженятся, родят, Женька напишет книгу, и все будет хорошо. Еще лучше, чем прежде. Теперь он поумнел, многому научился, на него можно положиться, его можно уважать.
Не откладывая, Женька за традиционным завтраком с Ма выложил ей первую часть своего плана.
Ма, как ты посмотришь, если мы с Маринкой поженимся?
Салфетку сложи как следует. И не горбись. В трех, по крайней мере, ситуациях порядочный и воспитанный человек должен держаться прямо: в танце, в седле и под дулом пистолета А уж за столомво всяком случае. Что значитпоженимся? И почему с Мариной?
Что это значит, тебе хорошо известно, Ма. А почему с Маринкойизвини, мне одному решать.
Ты с ума сошел! Девица из кордебалета! В нашей-то семье! Не комкай салфетку Ты соображаешь, Эжен? Да и что за необходимость? Проводи с ней время, если это тебе ТАК уж необходимо, она довольно миленькая для этого, я ничего не имею против. В лучших семьях всегда так было, в этом нет ничего дурного. Но только будь осторожен, ты понимаешь, о чем я говорю. Иначе тебе в самом деле придется жениться. Знаю я этих танцовщиц! Или у тебя уже действительно есть причина для такой мезальянсной партии?
Женька сначала был ошарашен, потом возмутился и взял ее тон:
Да, мамам, вы можете гордиться мною. Как и положено молодому повесе, я соблазнил и обрюхатил юную дебютантку и через положенное время стану счастливым отцом. А она оставит сцену и будет давать нежно любимой свекрови домашние концерты!
Эжен, как ты можешь! Ма швырнула на стол салфетку, подняла пальцы к седым вискам и вышла из комнаты.
Прошло несколько месяцев. Женька безуспешно пытался поговорить с Маринкой, даже ездил к ней домой, но она его не впустила. Тогда он поехал к Вике и провел у нее ночь. После этого ему стало еще хуже, хотя Вика и была с ним очень ласкова, будто понимала, как ему плохо, и хотела по-своему помочь. Она вообще сильно изменилась в последнее время, стала спокойнее и проще, без «закидонов». И Женьке иногда становилось не по себе, когда он ловил ее странный, задумчивый взгляд
С Ма они практически не разговаривали. С Вальтером он тоже почти не встречался, они говорили только по телефону. О долге он напоминал и вел себя так, будто между ними ничего не произошло, не было никаких черных пятен и даже легкого облачка в их отношениях: был по-прежнему и вновь добродушен и доброжелателен, подшучивал над Женькой по поводу его успехов у Вики и выступлений в печати.
Здесь у Женьки тоже ничего хорошего пока не получалось. Следуя принципу: «опыт у нас кое-какой есть, конъюнктуру мы знаем, курочка по зернышку клюет», Женька дошел до того, что журналистика постепенно потеряла для него вкус престижности и взамен приобрела интерес чисто меркантильный. Он уже не мечтал об острых темах, а хватался за все подряд, лишь бы опубликоваться и получить гонорарлюбой, даже самый условный. Его печатали всеядные издания на последних полосах в рубриках типа «Обо всем понемногу», «Это интересно», «Занимательные факты» и подобных им.
Как бы то ни было, но однажды Женька вытряхнул из коробки, куда терпеливо складывал гонорары, все накопленное деньги и пересчитал их. У него опустились руки. Сумма по сравнению с долгом была ничтожна. Она даже была меньше не на сколько-то, а в несколько раз. А ведь недалек ужо тот день, когда Маринка родит, и он обязан будет помогать ей хотя бы деньгами.
Он попытался продать магнитофон и транзистор, по их даже не приняли на комиссиюмодели уже настолько устарели, что не годились даже радиолюбителям на запчасти. Действительно, хоть банк грабь! Женька познал отчаяние. Голое, острое, беспощадное
Но судьба вдруг вновь улыбнулась ему. Надежда пришла с той же стороны, откуда начались и все его беды, от Вальтера.
Он позвонил Женьке вечером и сказал, что нужно поговорить о делах, что, кажется, он придумал, как ему помочь. Женька неохотно согласился, не ожидая ничего хорошего от этого разговора. У него даже мелькнула подлая мыслишка о том, что если Вальтер снова предложит ему какую-нибудь нечистую сделку, отказаться он уже не сможет.
С тяжелым сердцем поехал Женька к Вальтеру. Настороженно прошел следом за ним в знакомый уютный кабинет. С опаской присел на краешек кресла. Воз удовольствия, равнодушно выпил предложенный кофе.
Вальтер внимательно смотрел на него, скрывая улыбку. Потом вдруг подошел и дружески положил руку на плечо:
Не журись, казаче. Ты еще помашешь вострой саблей!
Да уж! Намахался.
Вот это мне нравится. Нравится, что ты во всем винишь только себя. Это вселяет надежды. Я ведь тоже оказался в довольно сложном положении. Вальтер снова сел в кресло и закурил, давая понять, что переходит к делу. Предложили мне на днях чудную дачкуотказаться нет сил, давно она мне снится. Да ведь и на покой пора. Буду цветы выращивать, вечером самовар ставить и трубку курить. Но, понимаешь, раздал почти все расхожие деньги, а капиталец трогать не хочетсятрудности
Ну да, кивнул иронически Женькаему терять было уже нечего. У одного похлебка жидка, а у другогожемчуг мелок. Беда обоим.
Вальтер засмеялся:
Не беспокойся. Я не собираюсь взыскивать с тебя задолженность по дружеской ссуде. Напротив, хочу дать совет. И если ты серьезно последуешь ему, если будешь настойчив и упрям, то очень скоро не только рассчитаешься со мной, но станешь самым богатым человеком в России. Удивляюсь толькокак тебе самому не пришла в голову эта простая идея? Уж я ли тебя не учил? Но прежде ответь: насколько серьезны ностальгические разговоры Мари о фамильных ценностях, запрятанных в подвале какой-то вашей бывшей усадьбы?
Не знаю, изумился Женька. Никогда не интересовался.
А напрасно. Если эти сокровища существуют, то по нынешним временам им цены нет. На все хватит и внукам останется, чтобы вспоминали тебя добрым словом, понял?
Нет, еще больше удивился Женька. При чем здесь я?
Ты разочаровываешь меня. В тебе, оказывается, нет ни на копейку здорового, разумного авантюризма. Встряхнись, Жека! Поговори с своей Ма, подумай, поищи, приди и возьми эти сокровища. В этом деле море романтики и океан практицизма. Я бы сам за него взялся, будь я немного моложе и имей на это хоть минимум прав. Реализацию беру на себя. В качестве вознаграждения ограничусь суммой твоего долга. Годится? По рукам?
Женька пожал плечами. Ему сейчас, честно говоря, было совсем не до старинных кладов, ему бы на лесосплав или вагоны на Сходне разгружать
Вальтер достал из бара бутылку виски, налил в рюмки и бросил на стол маленький кружок почти красноватого цвета. Женька взял его в рукизолотая монетка царской чеканки, новенькая, благородно блестящая
Ты знаешь, сколько она стоит по госцене? Триста тридцать. А на рынкевсе пятьсот. Ну-ка припомни, что говорила Мари о спрятанных ценностях? Она называла их?
От Ма я почти ничего не слышал. И вообще ее воспоминания требуют определенной корректировки, в них много фантазии, да я и внимания на них почти не обращал. Кое-что бабушка говорила, но я тогда совсем пацан был. Запомнил только, что там была какая-то необыкновенная брошь в виде летящей ласточки, украшенная брильянтами, золотые эфесы парадных шпаг, подсвечники, столовое серебро и еще что-то
А червонцы?
Наверное, тоже. Бабушка мне подарила на будущее шестнадцатилетие одну монетку, но она не сохранилась, возможно, были и другие. Да, еще как-то Ма упоминала об очень красивой диадемепрабабушка на каком-то торжество во дворце в ней была, ее тоже спрятали
Жека, Жека, не стыдно тебе? Да кровь ли у тебя в жилах? Да голубая ли она, как уверяет Мари? Вальтер взволнованно взялся за бутылку и снова налил себе и Женьке. Выпьем за успех нашего святого дела.
Вольдемар Альбертович, неуверенно спросил тогда Женька, поддаваясь его жесткому напору. Допустим, эти сокровища существуют и я разыщу их, мне тогда действительно положено получить двадцать пять процентов их стоимости? Или существуют какие-то определенные условия? Ограничения?
Что?! Какие двадцать пять процентов? Ты чтос Викой поссорился? Совсем перестал соображать!
Но это ведь не мое
Народное, что ли? с ледяной улыбкой спросил Вальтер. Дурачок, это все принадлежит тебе по самому древнему и святому правупо праву наследования. Вседо камешка в самом маленьком колечке. Двадцать пять процентов! Стыдно, гусар!
Женька не больно-то обольстился предложением Вальтера. Не шибко верил он в существование этого легендарного клада, о котором практически не было никаких сведений, кроме глухих намеков и предположений. Но и сразу отказаться от возможности рассчитаться с кредитором ему, давнему и почти безнадежному должнику, тоже было неудобно. Что он мог предложить навстречу? Просьбу подождать, и только. Кроме того, было в этом деле опять что-то нечестное и нечистое. Тайком искать, найти и присвоить то, что тебе не принадлежит, сбыть его потом по каким-то темным каналамэто ужасно, это почти воровство. Но тем не менее
ГЛАВА 5
И вот в одно прекрасное утро за традиционным завтраком Женька очень тонко, как ему казалось, подвел Ма к разговору о якобы замурованном в степе кладе.
Ма, а где у наших славных предков дом был в Воронеже, на какой улице? Не помнишь? Бабушка Настя ведь тебе рассказывала.
Мария Алексеевна подняла одну бровь и опустила другую. Она очень любила беседы о давно минувшемони помогали ей мириться с настоящим, легче переносить воспоминания о неприятных событиях, пережитых в не столь отдаленном прошлом, и меньше думать о неумолимом будущем.
В Воронеже? задумалась, переложила салфетку. В Воронеже Нет, ты что-то путаешь, дорогой. Не греми ложкойты не в трактире. В Воронеже В Петрограде был дом, это я хорошо знаю. Была дача в Ялте. Два дома в Москве, один из них на Тверской. Подмосковное где-то было. А в Воронеже?.. Нет, не помню. Ты что-то путаешь.
Ну как же, Ма! Бабушка говорила
Не греми ложкой. И когда ты наконец оставить эту плебейскую привычку пить черный кофе? Правда, все равнони молока, ни сливок в доме нет. Бабушка говорила Может, она кого-то из знакомых имела в виду? А, собственно, почему ты спрашиваешь?
Да так, интересно. А про семнадцатый год она тебе что-нибудь рассказывала?
Очень редко и неохотно. Она не любила вспоминать это время. И осуждать ее за это нельзя. Ведь тогда мы потеряли все, что веками добывали и преумножали паши предки, славу, величие, положение в обществе и многое другое.
Неужели так ничего и не сохранили? хитро улыбнулся Женька. И не передавали из поколения в поколение?
Эжен, она называла его так, на французский манер, когда начинала сердиться и хотела напомнить, что, как достойная представительница древнего рода, рассчитывает на большее уважение и имеет право требовать его. Эжен, ты до сих пор не научился правильно вести беседу. Если тебя что-то интересует, спрашивай прямо, и мне будет легко и интересно отвечать. Так о чем ты? Конечно, есть вещи, нетленные в веках: гордость за своих предков, например
Ну а что-нибудь более существенное?
Ах вот ты о чем! Так, мелочи Жалкие крохи на память о быломсимволы, реликвииничего материального, кроме дуэльных пистолетов прадеда, с которыми он защищал свою честь у барьера. Что ты улыбаешься?
А помнишь, Ма, ты как-то говорила, что бабушка Настя и ее тетка-княгиня прятали в семнадцатом году в каком то подпале фамильные ценности? Это разве не в Воронеже было?
Ма печально улыбнулась.
Наконец то в тебе проснулся интерес к истории нашего рода. Но это скорее легенда, чем воспоминание. Что-то об этом я действительно слышала, но должного значения никогда не придавала, как, скажем, не придают значения семейному преданию о традиционном призраке в родовом замке. Да, да, в семнадцатом Мы тогда решили трудное время в Швейцарии переждать
Ма, а почему «мы»? Тебя ведь тогда еще не было.
Ах, как ты похож на своего отцастолько бестактности в каждом вопросе. Ведь ты разговариваешь с матерью. И вообще, меня огорчает твое явное пренебрежение к славе предков.
Прости, Ма, сказал Женька, стараясь подделаться под ее тон. Я обещаю впредь не огорчать тебя. Так что там, в Швейцарии?
У нас там какая-то родня была. Кто-то за кем-то был замужем: за барономне то прусским, не то французским, не помню уже сейчас его имени, да, пожалуй, и не знала его. Ну, естественно, взяли с собой только самое необходимое, а ценности оставили в России, до лучших времен. Но вот где? Знаю только твердоне в Воронеже. Видимо, бабушка придумала этот город, чтобы запутать след, сохранить тайну, возможно надеясь на счастливый случай. А поговорить о прошлом, вспомнить ей порой хотелось, но она опасалась роднимногие ведь, как и она, остались в России. Вот она, видимо, и придумала Воронеж. Не комкай салфетку. Ты поздно сегодня?
Как получится, еще не знаю. Но если не в Воронеже, то где? Как ты думаешь, Ма?
Почему ты так настойчив? Уж не надеешься ли разыскать этот клад? Напраснодавно уж, верно, его нашли и где-нибудь что-нибудь на него построили, какой-нибудь гигант индустрии. Она улыбнулась. Правда, я тоже немного грешна. Помню, как-то сказала бабушке (я еще со всем девчонкой была) давай откопаем сокровища и поедем в Ниццу или Париж. Она посмеялась и ответила, что это невозможно, потому что этот дом отдали в распоряжение уездного уголовного розыска, а в подвале, где спрятаны ценности, разместили его архив. Ты давно не видел Марину? Она звонила вчера.
Ма, ведь вы тогда жили в Москве? И если бабушка знала про уголовный розыск, то вполне вероятно, что этот дом совсем рядом.
Господи, оставь ты, пожалуйста, меня в покое. Своими расспросами ты доведешь меня до мигрени. Ма прижала пальцы к вискам. Надеюсь, ты передумал на ней жениться?