Вечерело. У входа в клуб рядом с вылинявшей от непогоды афишей, извещавшей о спектакле «Сильнее смерти», теперь висело новое красочное объявление: «Доклад о международном положении». Важин и Дроздов вошли в гулкий пустынный вестибюль. По мраморной лестнице с темными дубовыми перилами и пустыми медными кольцами, куда прежде вставляли прижимавшие ковер металлические прутья, поднялись на второй этаж. В тускло освещенном фойе висел яркий лозунг: «КТО НЕ УМЕЕТ ОТДЫХАТЬ, ТОТ НЕ УМЕЕТ РАБОТАТЬ!» Разномастная публика, человек тридцать, плотно рассевшись на длинных скамьях без спинок, внимательно слушала информацию о положении на фронте.
Дни последнего оплота контрреволюции сочтены, горячо говорил пожилой черноволосый докладчик в роговых очках, старательно водя деревянной указкой по старой, утыканной флажками карте. Наши войска штурмом взяли Волочаевку и, освободив Хабаровск, движутся на Владивосток. Окончательная победа близка, двадцать второй год станет последним годом гражданской войны
Важин и Дроздов вдоль стены тихонько пробрались к входу в зрительный зал. Важин приложил палец к губам и с трудом приоткрыл тяжелую резную дверь с изрядно облупившейся позолотой. На полуосвещенной сцене собралась вся труппа любителей. Нервно расхаживал взад-вперед Алмазов в неизменной черной бархатной блузе с алым бантом на шее. Остановился он возле Нины.
Дорогуша! Алмазов привычным жестом прижал к груди пухлые ладони. Я здесь человек новый, а вы за месяц не нашли замены Ямщикову! Роль крохотная, по ее же не вымараешь!..
Нина молчала, зябко кутаясь в шаль. Дроздов не сводил с нее глаз.
Жди здесь, покровительственно приказал Дроздову Важин.
Он вошел в зал, тихонько притворил за собой тяжелую дверь. Дроздов обернулся. Пока он и Важин наблюдали происходящее на сцене, лекция в фойе закончилась. Разошлись слушатели, ушел лектор. Лишь старая географическая карта с флажками, обозначившими линию фронта, осталась висеть на стене. Дроздов медленно, нерешительно подошел к стоящему в углу видавшему виды концертному роялю и стал задумчиво вычерчивать на его открытой пыльной крышке пять нотных линеек. Изобразил скрипичный ключ. Начал было рисовать ноты, но вдруг остановился, присел на табурет, открыл клавиатуру Он увлеченно играл и не слышал, как за его спиной тихонько отворилась дверь и из зрительного зала вслед за Важиным дружно высыпали участники драмкружка.
О, более, неужели это не сон? завопил экзальтированный Алмазов. Какое блаженство! Я чувствую себя королем Лиром, которому вернули трон! Волшебный Моцарт! Я слышал «Турецкий марш» в тринадцатом году в Петербурге во время гастролей самого великого Каскетини! Кто вы, кудесник?
Он стремительно направился к Дроздову. Тот смутился, поспешно захлопнул крышку и встал. Алмазов подошел, с экспрессией представился:
Очень, очень рад. Алмазов. Он молодецки щелкнул стоптанными каблуками. Бывший артист бывших императорских театров. А ныне он скорбно развел руками, руководитель местного драматического кружка.
Дроздов не успел ответить экспансивному Алмазову, за его спиной раздался бодрый голос бесцеремонного Важина:
Алексей, познакомься!
Простите, сказал Дроздов Алмазову и обернулся.
Гордость наша и краса Нина Петровна, почтительно представил Нину Важин. Она равнодушно смотрела на Дроздова.
Дроздов поклонился Нине, показав безукоризненный пробор:
Дроздов.
Вы уж извините, дела, бойко ретировался Важин.
Увидев, что поглощенный Ниной Дроздов не обращает на него никакого внимания, разочарованный Алмазов тоже направился к выходу. За ним потянулись остальные кружковцы. Фойе сразу опустело.
Почему ему захотелось нас познакомить? с вызовом спросила Дроздова Нина.
Я попросил, серьезно сказал Дроздов. Я вас днем видел.
Нина удивленно подняла брови.
С улицы, через витрину, объяснил Дроздов. Вы за стеклом как рыбка в аквариуме.
Скорее я как белка в колесе, неожиданно грустно проговорила Нина. А вы музыкант? она кивнула на рояль.
Да нет, любитель, печально сказал Дроздов.
Устала я от любителей, скучно с ними, поморщилась Нина. Хоть бы раз встретить человека, который что-то умеет делать по-настоящему.
И мне нравятся профессионалы, вздохнул Дроздов. Но разве все зависит от нас? Я вот три года клавиш не касался А музыку люблю, сколько себя помню
Наверно, кто-нибудь в семье играл? спросила Нина.
Мама была пианисткой, кивнул Дроздов. Я никогда не уставал ее слушать.
Было уже поздно, когда Нина и Дроздов вместе вышли из клуба. Шли медленно пустынной улицей, облитой неживым светом луны. Чавкала под ногами грязь. Где-то далеко лениво брехали собаки.
Говорят, под городом какая-то банда Ночами страшно Нина вздохнула. Единственное мое утешение здесь этот жалкий драматический кружок. Она грустно улыбнулась. Но сейчас и он может распасться, нет актера Послушайте, спасите нас! Нина вдруг радостно спохватилась, умоляюще взглянула на спутника: Всего одна сцена!..
Никогда не пробовал лицедействовать, покачал головой Дроздов. Вряд ли смогу вам помочь.
А если я встану на колени? Нина сделала вид, что собирается выполнить свое намерение.
Ради бога, не надо! притворно испугался Дроздов, подхватывая ее под руку. Падать на колени привилегия мужчин.
Ловлю на слове! рассмеялась Нина. В нашей пьесе получите такую возможность. Кстати, только что вы совсем неплохо сыграли испуг. Экспромтом. Без репетиций. Так что решайтесь. Возможно, в вас живет великий актер. Никто не знает себя до конца.
Я подумаю, после паузы пообещал Дроздов.
Некоторое время Нина и Дроздов шли молча. Мимо них проехал извозчик с подгулявшей парой. Мужчина тщетно пытался запеть, женщина громко смеялась. Когда цокот копыт, пение и смех затихли вдали, Нина задумчиво проговорила:
Вот вы сказали, что ваша страсть музыка Так, может быть, лучше служить революции не пулями, а искусством?
«Когда говорят пушки, музы молчат», сказал Дроздов.
А вы не устали служить пулями? печально спросила Нина. Столько крови вокруг
Дед мой был декабристом, отец жандармским полковником, сказал Дроздов. Как видите, в нашей семье революции служат через поколение. Сейчас мой черед.
И как служится? полушутя-полусерьезно допытывалась Нина.
Неплохо, невесело усмехнулся Дроздов. Мне тридцать три, возраст Христа, и уже дослужился до комвзвода.
А музы? грустно напомнила Нина.
Музы подождут если жив останусь сказал Дроздов.
Нина остановилась у калитки одноэтажного деревянного дома со скворечником:
Вот и пришли. Слава богу, завтра воскресенье
Белка сможет отдохнуть? улыбнулся Дроздов.
Белке туфли нужны, вздохнула Нина. А завтра базар. Кстати, это главное городское развлечение. Хотите взглянуть?
А что! заинтересовался Дроздов.
Тогда встретимся у входа в девять, предложила Нина.
Дроздов кивнул.
Следующим утром на базаре в молочном ряду Дроздов и Важин с аппетитом ели варенец из темных глиняных корчажек.
Тут прошлый год на переезде коровенка заплутала, ее дрезиной и шандарахнуло, с подъемом рассказывал Важин. Враз солдатики голодные сбежались. Один примудрился, чуть не ведро у покойницы выцедил. А нынче глянь! Он с удовольствием кивнул на бесконечный ряд румяных дебелых молочниц. Одно слово нэп!
Важин с наслаждением облизал последнюю ложку варенца. Дроздов откинул полу шинели, достал часы, большую серебряную «луковицу», глянул на циферблат.
Я с Ниной Петровной условился у входа встретиться, озабоченно сообщил он Важину, захлопывая крышку часов.
Вот хитрец, слова не сказал! укоризненно воскликнул Важин. Ну, пошли!
Они стали с трудом пробиваться сквозь плотную толпу. В ней продавали и покупали все: сало, граммофоны, арбузы, кровельное листовое железо, сотовый мед, довоенные кашемировые шали, хрустящие на зубах малосольные огурцы, воздушные дамские чулки «паутинка», розовых молочных поросят, заграничные туфли «шимми», задумчивых годовалых бычков, швейные иголки, пудовых осетров, подозрительное снадобье для ращения волос, пугливых курдючных овец и надменных щеголеватых гусей. К покосившемуся забору смущенно жалась молодая женщина с красивым измученным лицом в мятой шляпке со стеклярусом. Через ее руку было переброшено шелковое мужское белье. Дроздов задержался возле женщины, нежно погладил кончиками пальцев прохладную скользкую ткань. Важин внимательно посмотрел на спутника и, не проронив ни слова, тоже остановился в некотором отдалении.
Совсем новое, молодой человек, с робкой надеждой сказала женщина Дроздову, почувствовав в нем настоящую заинтересованность. Ей явно было не по себе в базарной суете. Мужа убили, так ни разу и не надел
К сожалению, не по карману, Дроздов бросил на женщину сочувственный взгляд. Простите.
Женщина покорно вздохнула и отступила к забору. А Дроздов двинулся вместе с Важиным дальше сквозь разноликую колышущуюся массу торгующих и торгующихся. Все, без исключения, продавцы и покупатели тщетно старались не только перекричать один другого, но и заглушить отчаянно визжащую, ревущую, хрюкающую, блеющую и гогочущую живность. Шум стоял совершенно невообразимый.
Прямо сумасшедший дом, неодобрительно покачал головой педантичный Важин. Никакого порядка.
Частная инициатива, вяло усмехнулся Дроздов. Кто кого раньше съест.
Ладно, пускай торгуют, коль позволили, великодушно махнул рукой Важин. Лучше скажи, у тебя-то как?
Он смотрел на Дроздова с нескрываемым любопытством.
Что как? не понял Дроздов.
Таишься? Важин весело подмигнул. Как наша дама?
Мила, сдержанно произнес Дроздов.
Мила? возбудился Важин. Чудо! Интересуюсь, так сказать, из лучших чувств.
К кому? спросил Дроздов.
К вам обоим, энергично объяснил Важин.
Если серьезно я несчастных женщин побаиваюсь, сказал Дроздов. Не готов их утешать. Увы! Он развел руками.
Гляди, Ниночка уже идет! радостно воскликнул Важин и тут же огорчился: Ну что ты будешь делать, опять этот охламон с ней!
Нина с туфлями под мышкой и Алмазов стояли возле увитой алыми лентами деревянной арки базарных ворот рядом с хлопочущим у своего ящика разбитным уличным фотографом. «Пушкарь» целился в клеенку с намалеванным стройным джигитом в черкеске с серебряными газырями на груди и огромным кинжалом у пояса, держащим под уздцы роскошного белого аргамака. В дыре под папахой джигита застыла потная напряженная физиономия толстощекого небритого дяди с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Он едва втиснул обширный живот между забором и изнанкой клеенки.
Ну снимемся, Нинон, умоляю, канючил Алмазов, прижимая к груди пухлые ладони. Ну снизойдите!
Надоели, Алмазов, тоскливо сказала Нина. Сколько можно повторять
Алмазов шумно, по-коровьи вздохнул, в глазах его отражались обожание и безнадежность.
Спокойно, гражданин! Откройте глаза, не бойтесь, сейчас кинарейка вылетить! бойко скомандовал фотограф небритому дяде. Спокойно, снимаю!
Клиент испуганно выпучил глаза и широко открыл рот.
А рот-то зачем? с досадой всплеснул руками «пушкарь». Ну, до чего же вы, гражданин, непонятливые Рот закройте!
Дядя тупо смотрел на фотографа и не мог взять в толк, чего тот добивается от него. Подошли Важин и Дроздов.
Здравствуйте, красавица, почтительно улыбнулся Важин Нине.
С добрым утром, сдержанно сказал Дроздов и учтиво поклонился Нине и Алмазову.
Готово, сообщил «пушкарь» опостылевшему клиенту и бесцеремонно приказал: Вылазьте из пейзажа, гражданин.
Измученный «джигит», отдуваясь, выбрался из-за клеенки и с облегчением стал утирать пот с лица.
Вот уговариваю Нину Петровну сняться, а она никак, с долей кокетства пожаловался Алмазов Дроздову.
Разве только всем вместе?.. Нина неуверенно взглянула на Дроздова.
Ну нет, пожалуйста, без меня, решительно попросил Дроздов.
Что так? удивилась его категоричности Нина.
Нет ничего мертвее фотографий, поморщился Дроздов. Сегодня снялся, а завтра ты уже другой, и не лучше, а хуже. Простите.
Да брось ты, снимемся все вместе на память! с опозданием оживился Важин. Его неожиданно зажгла идея группового портрета.
Чуткий фотограф, чья профессия сделала его психологом, внимательно прислушивался к разговору. Решив, что благоприятная ситуация назрела, он резво снял с забора клеенку с джигитом и конем, тут же заменил ее новым «задником» грубо намалеванным на рядне ядовито-зеленым броневиком с колесами разной величины и кривой башней, торжественно увенчанным развевающимся алым стягом. Резво проделав эту операцию, «пушкарь» выжидательно уставился на разговаривавших, однако не услышал ничего утешительного.
Я тебя, товарищ Важин, и так не забуду, улыбнулся Дроздов. А снимался в последний раз, когда первую гимназическую форму сшили. И то родители заставили.
Эх, Алексей, скучный ты человек, разочарованно протянул Важин и укоризненно покачал головой. Сниматься не хочешь, новоселье зажал
Почему зажал? удивился Дроздов. Хоть сегодня! Вечером прошу всех ко мне.
Благодарствуйте, Алексей Евгеньевич, заулыбался Алмазов, округло потирая пухлые ручки. А пока в клуб, порепетируем. Нина Петровна говорит вы согласны?
Дроздов сразу поскучнел, неопределенно пожал плечами.
Завтра порепетируем, решительно отмахнулась от Алмазова Нина и попросила Дроздова: Пожалуйста, проводите меня.
На прощанье она небрежно кивнула Алмазову и Важину.
До вечера, с облегчением простился с ними Дроздов.
Неунывающий «пушкарь», завидев нерешительно бредущего по базару молодого краснощекого крестьянина в овчинном полушубке и картузе с лаковым козырьком, мгновенно заменил броневик испытанным безликим горцем и радостно протянул руки навстречу потенциальной новой жертве:
Прошу, молодой человек, специально для вас героическая сцена из кавказской жизни!
Крестьянин остановился и, с сомнением глядя на клеенку с жутковатой фигурой без лица, нерешительно почесал в затылке.
Не сомневайтесь, вьюнош, перед такой карточкой ни одна невеста не устоит! наддал фотограф.
Аргумент оказался решающим. Крестьянин вздохнул, покорно скинул шубу, снял картуз и, тяжело сопя, молча полез за размалеванную клеенку. Миг и его испуганное лицо возникло в дыре под папахой джигита.
Нина и Дроздов между тем медленно пробирались сквозь густую толпу к выходу с базара.
А ну, королева, судьбу узнай! предложил Нине веселый одноногий инвалид в надвинутой по самые брови мохнатой маньчжурской папахе и залатанной солдатской шинели. На фанерном ящике, с помощью ремня укрепленном на его плече, тоскливо зябла морская свинка. Узнай, сероглазая, не робей!
Дроздов протянул инвалиду монету. Инвалид ткнул зверька носом в ящик, и тот резво вытянул сложенную вчетверо замусоленную бумажку. Одноногий осторожно вынул бумажку изо рта свинки и с улыбкой передал Нине. Нина развернула бумажку, прочитала вслух:
«Не пройди мимо своего счастья!»
Рекомендация была универсальной и потому беспроигрышной. Нина рассмеялась:
Я и не прошла. «Лодочки» у цыгана за полцены купила.
Дроздов улыбнулся, кивнул инвалиду и повел Нину дальше, к выходу с базара. Алмазов с тоской смотрел им вслед.
Остынь, Алмазов, неприязненно сказал ему Важин. Не по себе дерево рубишь.
Товаришшок, огоньку не найдется? искательно обратился к Алмазову сухопарый остроносый шатен с незажженной папиросой в руке.
Алмазов, не сводя глаз с Нины, машинально нашарил в кармане блузы коробок со спичками и, не глядя, передал его Остроносому. Тот закурил и, поблагодарив кивком, протянул спички Алмазову.
Возьмите, у меня есть, рассеянно отмахнулся Алмазов.
Благодарю. Остроносый положил коробок в карман и исчез.
Нина и Дроздов тоже пропали в толпе.
Пошли домой, грустно сказал Важину Алмазов, которому все здесь сразу стало неинтересно.
Я поброжу еще, не согласился Важин. Встретимся вечером у Дроздова.
Алмазов уныло кивнул и мимо многочисленных подвод, распряженных лошадей, неторопливо жующих овес, ящиков и корзин с товаром, мимо неутомимо галдящих продавцов и покупателей понуро направился к выходу с базара. Из-за бакалейного ларька вслед ему пристально смотрел Остроносый с погасшей папиросой в руке.
В глубине овощного ряда обстоятельно выбирал арбуз юный чекист Маслаков. Крестьянская баранья свитка, смазные сапоги и надвинутый на глаза картуз делали его совершенно неузнаваемым. Продавец, дочерна прокаленный солнцем дед, будто вырезанный из цельной дубовой колоды, уважительно наблюдал, как Маслаков умело сдавливает арбузы и подносит их к уху в надежде услышать желанный глухой треск. Дед не замечал, что покупатель время от времени бросает из-под низко надвинутого на лоб козырька короткие цепкие взгляды куда-то в сторону. Между тем Маслаков, выбиравший арбуз лишь для вида, в действительности давно наблюдал за Алмазовым. Когда тот, простясь с Важиным, тронулся к выходу, Маслаков внезапно потерял всякий интерес к полосатым красавцам. Он равнодушно положил на прилавок арбуз, который держал в руках, и, не взглянув на деда, неприметно ввинтился в толпу. Блюдя дистанцию, чекист двинулся за руководителем драмкружка. Загорелый дед сначала лишь рот раскрыл при виде такой откровенной покупательской наглости, потом смачно выругался вполголоса и в сердцах плюнул вслед Маслакову.