Микаэль не хотел признавать, что зазнавшийся мрачный рыцарьего лучший друг. Что даже юркая Мадлена его ему не заменит. Он шел по мостовой, а сизые сумерки наползали на город. С моря доносило запах соли и рыбы, а от теплых камней еще шло тепло. Городские часы на ратуше пробили семь. Он вспомнил, что так и не подбил Эберта погрузиться с ним на один из торговых кораблей и отправиться или в Измар, или в Линдему, или в Аир-Хаф, что в Эльсхане, посмотреть на его, Микаэля, малую родину. Рыцарь кивал, улыбался, но ни разу не согласился. Будто это не они вместе в аббатстве еще юношами и детьми до полуночи грезили, вспоминали, мечтали, а воск свечей капал на пол. Как за это ругался наставник Гаяс, как грозился выдрать и отправить к родителям. «Неужто он меня только терпит», мелькнуло в голове Микаэля. Он досадливо отмахнулся от этой мысли, и она и не раз, и не два приходила ему в голову за эти дни и недели. «Только терпит, а дружбой не пахнет.» Что бы сделал он, коли это было бы так. Сам бы сел на первый корабль из гавани. Друзья не уходят по-тихому, друзья кусок выдирают из сердца, даже если это не видно. Микаэль скучал, Микаэль удивлялся, но страдать, как девица на площади, он не хотел.
Он достал из кармана серебряную монету и уже хотел было бросить ее девчонке-нищенке у ограды, да только взглянул на ее лицо, покрытое грязным капюшоном, и ахнул.
Сольвег, слетело с его губ, и он выдохнул. Сольвег Альбре! Ты ли это?
Нищенка подняла свою голову. Подол ее платья был весь в грязи, один рукав был разодран, пыльный плащ с дырками покрывал ее худые плечи. Она мало походила на ту надменную красотку, на ту, что вошла в залу родового поместья в зеленом шелке, в изумрудах в ушах, а улыбка кривила губы. Она и сейчас улыбнулась ему. Или это был оскал, он так и не понял.
Микаэль Ниле, ну что за встреча, протянула она. Ну что же стоишь. Взыщешь долги отца с его дочери? Смотри, что у меня есть, она пошарила по карманам. Завядшие цветы, клочок бумаги, да стеклянное колечкоскажешь дрянь-товар, но возьми, не стесняйся
Ветер подул из-за угла и откинул чуть плащ с ее плеч. Микаэль мельком увидел, что на спине платье висело клочьями, мелькнула лопатка, белоснежная кожа. Он слегка покраснел и помотал головой. Сольвег деловито разбирала пряди волос, будто пальцами могла их распутать.
Он прислал мне письмо, продолжила она. Твой дружок. Твой бесценный рыцарь. Он расторгнул помолвку и не осмелился прийти даже лично. Мерзавец. Месяц молчания и вот вам прекрасные новости. Трус. А он думал, я руки ему должна целовать, что меня продали. Как скот бессловесный. Как бы не так.
Сольвег продолжала браниться. Микаэль думал. Рыцаря он знал слишком давно и слишком хорошо. Тот был весьма щепетилен в вопросах хорошего тона. Сольвегдура и стерва, бесспорно, но сейчас она очень даже права. И очень несчастна, судя по этому драному платью, по подолу в свалявшейся грязи. Микаэль почувствовал легкую жалость.
Где твой отец, Сольвег? спросил он.
Ты все же хочешь взыскать долги? красавица усмехнулась. Нет отца. Уехал. Или во внегородские владения, или к королеве в Руад, или сел на ближайший корабль в Измар, к родне матери. С него станется бежать. Станется оставить дочь погибать в нищенстве и в бесчестье, даром что одно из них навлекла на себя сама. Но ты знаешь, Ниле, да я и не жалуюсь. Поделом и мне, и тебе, и рыцарю.
К ее горлу вновь подступили то ли рыдания, то ли смех. Микаэль, казалось, смутился. Перед ним почти рыдала не та, что он знал, почти нищенка. Голос его был неуверенным.
Скажи, все так плохо? Ты, точно нищая на базаре. Это платье, этот наряд
Ах этоСольвег отмахнулась. Не лей по мне слезы и не жалей меня, твоей жалости мне не нужно. Это платье служанки. И плащ ее. Надо было мне в город, а зачемне скажу, не твоя это забота. А что выгляжу, как бродяжкатак меня не слишком тепло приветили на дороге.
Сольвег в беде, а дам в беде он оставлять не привык. Даже если это вздорная ехидна, созданная для притеснения и угнетения рода мужского. Ее «не слишком тепло приветили» не сильно его ободрило, но, если она не плачет, не бьется в истерике, а продолжает язвить, значит, в целом она в порядке и ему как благородному господину не придется ввязываться в муторное дело отмщения поруганной девичьей чести. В существовании коей у Сольвег не был уверен никто. Куда больше его заботили слова об Эберте. Эберт, Эберт, глупый ты друг. Если бы кто-то месяц назад сказал Микаэлю, что тот будет переживать по поводу разрыва помолвки рыцаря с этим наказанием Божьим, то он бы засмеялся ему в лицо. Но сейчас дело другое. Глупая честь никогда не позволила такого бы рыцарю. Только похоже вела его по жизни сейчас отнюдь не глупая честь.
Сольвег, вдруг вкрадчиво спросил он. У тебя есть дома чистое платье?
Сольвег подняла на него зеленые глаза и прищурилась.
Даже два, огрызнулась она. Одно синее с драным подолом, который я подшивать не умею. Другое зеленое, вот-вот на локтях протрется. Я почти нищая, Ниле, но я не бродяжка, не смотри на эти обноски. Только до дома четыре квартала. Уволь, не пойду туда с больными ногами, лишь бы ублажить твой привередливый взор.
Ты пойдешь со мной к Эберту?
Сольвег вздрогнула, посмотрела на него внимательно. Она была хороша даже в обносках, даже с чумазым лицом. Естественно, если не раскрывала свой рот.
Зачем? проронила она в недоумении.
Скажем так, Ниле протянул ей руку. Не тебя одну Эберт больше не хочет видеть в своей жизни. Мне нужны ответы, а, признаться, никто лучше тебя не умеет закатывать скандалы и выпытывать сокровенное. Я как благородный дворянин не могу отказать тебе в удовольствии плюнуть обидчику в морду. Сам я это сделать не в состоянии. Жаль, очень жаль. Может, оскорблен я и не так сильно, как ты, но сердце у меня не камень, как у тебя, красотка.
Микаэль с видимым удовольствием заметил, как она огрызнулась и поднялась наконец-то на ноги. Если злитсязначит в порядке. Если прежняя Сольвег выйдет наружуох, Эберт, держись, вырвет тебе благоверная и сердце, и печень, и легкие.
Пойдем, он постарался, чтобы голос звучал ободряюще. И знаешь, что, задумался он. Ты все же смени платье, поверь.
Уже сказала, огрызнулась Сольвег. До дома не побегу.
Микаэль посмотрел на часы на башне, прикрыл глаза рукой от закатного солнца.
Половина восьмого. До девяти люди на рынке торгуют. Тут за углом, пойдем.
Сегодня я нищенка, ты забыл.
Я куплю, южанин улыбнулся белой улыбкой. Всегда мечтал купить женщине платье. Пусть не своей. Не обольщайся, в таких злачных местах шелков не найдется. Купим что-то, с чего не капает грязь и дырок не видно.
Сольвег недоверчиво посмотрела на него и кивнула. Встала, оправила платье, скрутила волосы в жгут на затылке. Достала ветхий платок из кармана, оттерла с лица дорожную пыль и засохшие грязные капли. Микаэль с невольным восхищением смотрел на нее. Закинь жизнь ее куда угодномгновение, другоеи она снова та же и себя не теряет. Может, это подороже будет всех платьев из шелка.
Он машинально подставил ей локоть под руку. Его ничуть не смутило, что его увидят под руку с нищенкой. Таковой он ее не считал.
Пойдем, госпожа, вздохнул он и покачал головой. Обопрись, ты должно быть устала.
Сольвег поморщилась от первого шага. Порез на ступне все еще болел хоть и не кровоточил. Раны на спине ныли глухо, тупо и сильно, хорошо, наклоняться не нужно. Про них она не сказала, а Микаэль их не видел. Люди невольно бросали взгляды на нихбезупречно одетый дворянин и жалкая бродяжка в грязи. Красивая хоть, капюшон Сольвег не надевала.
Лавки еще не закрылись. Казалось, торговля пошла только резвее, когда сошла дневная жара. В тени длинных домов торговали всем, от мечей до только что вытащенных из печи булочек.
Разойдись, изредка покрикивал Микаэль, стараясь протолкнуться через толпу. Госпожа, вы, несомненно, прекрасны, вот только заняли всю дорогу.
Увертываясь от оплеухи дородной торговки, он не забывал тащить Сольвег вслед за собой. Ей это не мало напомнило утро. Также тянули за руку, также она не перечила. Микаэль изо всех сил старался казаться любезным. Он встал возле прилавка с тканями, большого стола, за которым ютился маленький шатер.
Южанин прав оказался, шелком здесь даже не пахло, но ткань была плотная, мягкая, теплая, по такой приятно провести рукой, задержать пальцы на ворсе. Сольвег гладила ткань, проводила пальцами, взгляд ее задержался на темно-синем плотном, с белой вышивкой по подолу, белые же крохотные кружева были на манжетах и по вороту. На этом рынке она выбрала самое дорогое, Микаэль даже не удивился.
Вот это, указала она пальцем, посмотрела на него со смесью уверенности и надежды.
Тот лишь плечами пожал.
Бери, бери, дорогуша, прошамкала бабка-торговка. Иди за занавеску, примерь.
Занавеска была, прямо скажем, не лучшей защитой. Микаэль поднял глаза и тут же опустил их, увидев спину своей подопечной. Правда, больше всего его озадачило то, что половина спины покрыта засохшей кровью и ниже лопаток виднелось минимум шесть длинных глубоких порезов. Он помотал головой. «Не слишком тепло приветили». В голове Микаэля вертелась только одна причина, почему обнищавшая богачка в таком виде, и от этого ему, добросердечному по природе, было паршиво отчаянно. Можно было бы дать ей денег, но да не примет она. Да и он ей не брат и не сват, и не суженый. Раздавал бы отец деньги всем, кто нуждался, был бы ты, Микаэль, такой же нищенкой. Не примет она помощь, не примет, такая только на платье и согласится. Южанин доставал из массивного кошеля две серебряные монетки, а Сольвег, сияла, как начищенный пятак, расправляла складки обновки. Вот уж действительно, дай женщине новое платье и на мгновение она даже забудет, что по спине ее точно хлыстом прошлись.
Довольна твоя душенька? спросил он красавицу, пока та украдкой осматривала отражение в начищенном до блеска чане.
И в кои-то веки без злобы и гнева она просто кивнула. Микаэль покачал головой.
Пойдем уже. У Гальвы будем через четверть часа. Соберись с силами, Сольвег. И не выцарапай ему глаза, умоляю. Будет надоспущу тебя, как цепного волка спускают.
Он специально съязвил и бросил взгляд на нее. По губам пробежала улыбка, в глазах горел прежний огонь. Сольвег Микаэль не жаловал, но лучше, как нынче, чем жалкое подобие прежнего облика.
Дорога до дома Эберта была бы еще быстрее, если бы Сольвег не прихрамывала все время, но вскоре из-за яблонь и городских стен показались ворота Гальва.
Любезный, пропусти-ка ты нас, Микаэль подозвал старого привратника, положил в морщинистую ладонь аж четыре золотых. И только посмей мне сказать, что сир Эберт нас не примет.
Воля ваша, господин, прошамкал старик, разглядывая монеты. Да только он вас не примет.
Проход он все же освободил.
Учись Сольвег, Микаэль фыркнул, пока они поднимались по мраморным ступеням крыльца. Блеск золота творит чудеса. Хотя ты и сама это знаешь.
Маленькая зашуганная горничная распахнула им двери дома, потупив глазки, отступила прочь. Южанин милостиво ей улыбнулся. Эту малышку он знал давно.
Позови-ка, милая, своего господина. Доложи ему о важных гостях.
Но у господина уже есть важные гости, пискнула девчонка. И он просил никого не впускать.
Микаэль лишь закатил глаза и вежливо, но настойчиво отодвинул ее. Слишком много баек про важных гостей, важные дела и важные обстоятельства он наслышался за последний месяц.
Сольвег, идем, бросил он ей, распахивая подряд все двери поместья. Завалимся к нему в кабинет, приставим к ответу, а сопротивляться он может сколько угодно.
Послушай только себя!
«Крайне знакомый голос, подумал южанин. И где-то я его слышал.»
Вслушайся, очнись, ты ведь хуже отца!
«Отца?» Микаэль остановился возле приоткрытой двери. Он заглянул тихонечко внутрь.
«С ума сойти! Ланс!»
Брата Эберта он видел от силы пару раз, но наслышан был и не мало. Он сделал знак Сольвег остановиться и замолчать.
Я прихожу к тебе, слышалось из-за двери. С единственной просьбой. Твой брат. Не ради выгоды я прошу у тебя денег, поверь мне. Говорю, что у тебя родился племянник. Одетта родила, ты хоть слышишь? Я женюсь через неделю. Ты стал дядей. У меня есть сын и четыре затонувших корабля с грузом. Если ты не дашь мне денег, на что я куплю еды жене и ребенку? Эберт, очнись!
Рыцарь сидел за столом, устало опустив влажный лоб на руки.
Если с этим такие проблемы, наконец промолвил он. Может, не стоило связываться с безродной незамужней девицей? От этого много кто стал отцом, опасное дело.
Ланс сжал кулаки, его лицо побледнело.
Эберт, не думал, что ты станешь таким. Кто угодно, но только не ты. Ты же вечно был в детстве слюнтяем. Хватало при тебе раздавить бабочку или наступить котенку на хвост, чтобы ты разревелся, как последняя плакса. Да, отец мог бы тобой гордиться Не дашь денег?
Нет.
Отлично, Ланс глубоко и часто дышал, чтобы не сорваться на брата. А на племянника придешь посмотреть? Он ведь отныне часть твоей же семьи.
Он не часть моей семьи, Эберт возразил безразлично и холодно, все так же поддерживая лоб, будто мучился от сильной боли. У меня вообще нет семьи. Ланс, уходи, я прошу
Ясно, брат выпрямился, отпрянул в сторону. Чего я в общем-то ожидал от тебя, холодное змеиное сердце. Напиши отцу. Расскажи, какой ты у нас молодец. Мать удавилась бы, была бы жива. Она была дурой, несчастной нелепой дурой, но сердце у нее было отменное. У тебя же камень вместо него, обычный булыжник, дорожной пылью покрытый.
Ланс, дверь за тобою.
Тот хотел было еще что-то сказать, но махнул рукой и поспешно вышел из комнаты. Чуть не сбил подслушивающего у двери Микаэля.
Да, красавица, пробормотал южанин. Дело неважное. Если он погнал Ланса, то тебя он погонит поганой метлой, прости уж за честность.
Я его сама погоню, невозмутимо ответила Сольвег. Для человека с разодранной спиной она была слишком спокойна. Она даже не думала о том, что идет навязываться бывшему жениху в обход Магнуса, с которым у нее назрел непростой и хитрый план, из-за которого она буквально пару часов назад чуть не лишилась жизни.
Эберт, дружище.
Микаэль вошел в комнаты и поманил Сольвег следом.
Зачем она здесь? первый вопрос рыцаря застал их врасплох. Он не встал с места, не протянул им руку. Только так же поддерживал ладонью лоб, будто голова его клонится все ниже и ниже.
Микаэль хмыкнул и невольно отпрянул. Прежний Эберт чуть натянуто, но радушно улыбнулся бы, встал, поцеловал руку Сольвег, будь она трижды неладна, похлопал бы его, Микаэля, по плечу, предложил бы им выпить. Но сейчас только это. «Зачем ты привел ее?» И вопрос завис над ним, точно меч.
Ты плохо выглядишь, рыцарь, сказала Сольвег, чуть выступила вперед. Из-за бледности сложно отличить тебя от стены.
«Еще одна откровенная душа, подумал Микаэль и закусил губу. Если они вдруг сейчас поубивают друг друга, тебе, мой хороший, придется податься на юга, ибо больших идиотов в своей жизни ты уже вряд ли найдешь.»
Эберт поднял голову и посмотрел на свою бывшую невесту. На самом деле голова у него не болела, но что-то явно было не так и за последний месяц он начал отчетливо это замечать. Ночами, когда луна выплывала из-за горизонта, а холодные звезды мерцали на небосводе, ему было не до сна. Он не мог назвать сном те странные видения, которые приходили к нему ночами. Всю ночь он что-то искал, бежал, прорывался сквозь тернии, а это что-то все ускользало, ускользало от рук и от взгляда. Каждый вечер к нему приходила Кая, хотя порой ему просто казалось, что он слышит ее голос в своей голове. Голос пел, рассказывал и смеялся, а Эберт слушал и слушал, будто путник, приникший к источнику в жаркой пустыне. Она показывала ему много, слишком много. Ночами ему казалось, что вот он, он рыцарь из тех старинных рассказов от матери, и чувства, будто он снова ребенок, и есть и конь, и верный меч, и возлюбленная, и действительно есть то счастье, о котором пела ему эта чужачка, но не в этом мире, нет, и тоска холодной рукой сжимала ему сердце. Он долго спал, а сны приходили все реже, хотя жаждал он их ежечасно. Порой он дурманил голову вином, чтобы глаза слипались, и видения, точно замки, вставали перед глазами.
«В этом мире нет счастья, мой рыцарь, есть только обман. Только там, за гранями сна, ты видишь, что мой мир реальней и слаще, что ты не захочешь вернуться назад, а кто б захотел. Любовь обманет тебя, и друг отвернется, все оставят тебя, так уйди же сам, не позволь этой лжи окутать тебя.» Зачем приходил Ланс, зачем пришел Микаэль, зачем пришла эта злая обманщица, так легко воспользовавшаяся его доверием. Эберт потянулся за стаканом вина. Хотелось снова уснуть, чтобы видеть и горы, и лес, и чувствовать силу коня под седлом. Кая, где же Кая, где же она, когда так нужна Он нервно сглотнул. Он не видел людей уже дней шесть и не выходил из комнаты, незваные гости сегодня были слишком настырны.