Ты обманула меня, он произнес это с силой и злостью.
Тебя бы обманул и двухлетний ребенок, Сольвег не пыталась быть мягкой. Ты думал, я руки буду тебе целовать? Купил меня, как товар. Как безделицу на базаре. Да я бы не только тебя обманулая бы придушила тебя!
Эберт сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки.
Сольвег, ЭбертМикаэль пытался хоть как-то вернуть все в нужное русло, но те и ухом не повели. Признаться, тот никогда не видел своего друга в таком состоянии. Откровенно говоря, он был искренне убежден, что на злость и обиду рыцарь не был способен. С бывшей невестой он говорил такими словами, что живи они пару веков назад, рыцарского звания его бы тут же лишили. Но что-то подсказывало южанину, что в сказках о рыцарях было правды не много.
Ты обманула меня, ты подослала своих людей ворами в мой дом, чем же ты сама не воровка?
Я даже не знала, не знала об этом, ничтожество!
«Не знала»? подумалось Микаэлю. Как могла она не знать. Разве змея не знает, что поймала цыпленка и хочет его задушить? Он взглянул на нее. Красавица тяжело дышала и молчала, будто сболтнула вдруг лишнего.
Ты просто лгунья, Сольвег Альбре, тихо ответил рыцарь.
Выглядел он отвратительно, будто в разгар тяжелой болезни. Похоже его сильно знобило. По лбу текли капельки пота. Микаэль заметил кончик женского платья за ширмой и мысленно охнул. Что же это выходит, они здесь совсем не одни? Он украдкой взглянул на Сольвег, но та смотрела только на рыцаря. Ноздри у нее от бешенства раздувались, как у лошади скаковой. Не успел Микаэль ее остановить, как она схватила какую-то мелкую вазу и с чувством грохнула ее об каменный пол. Отскочивший осколок оцарапал южанину щеку.
Эберт не повел и глазом. Сольвег развернулась на каблуках и гордой походкой вышла из комнаты. Дверью презрительно хлопнула.
Скажи мне, любезный, ты объелся чего-то или забыл, что ничего крепче вина тебе пить не положено? вкрадчиво спросил Микаэль, перешагивая осколки. Я понимаю, что она стерва и не в добром доме ей место. Я первый сказал об этом и ей, и тебе. Но, дорогой мой, нельзя говорить женщине, что она лгунья, даже если это и так. Мы так не поступаем. Мы не матросы с китобойного судна, хотя я бы с радостью подался на вольную волюшку.
Уходи, бросил Эберт и отвернулся.
Микаэль оторопел
То есть как?
Через дверь, пояснил рыцарь. И желательно побыстрее.
Южанин почувствовал, как внутри него закипает разбуженный гнев.
Он зло процедил.
Может, ты еще своей гостье скажешь, что ей пора уходить?
Он резким шагом подошел к ширме, отодвинул ее, но за ней никто не стоял. Он рассеянно смотрел на пустоту перед собой, переводил взгляд на большое окно.
Дело твое, медленно сказал Микаэль и обернулся. Но обманывать Сольвег, а потом называть ее лгуньейэто не тот друг, которого я знаю.
Женщины нет, женщина исчезла. Только она определенно была. И Эберт не отрицает, странно вдвойне.
Эберт, Микаэль подошел вплотную к другу. Тот не соизволил встать с кресла и смотрел на него снизу вверх. Позволь мне помочь тебе. Это не ты, в его голосе слышался страх. Я не знаю, что с тобой сделала эта девчонка, но клянусья вытряхну правду либо из тебя, либо из нее. Я знаю, дело в ней, я не так глуп, как всем может казаться.
Улыбка рыцаря была, как у деревенского дурачкатихая и немая.
Уходи, Микаэль, прошептал Эберт и неверным шагом двинулся к двери. Уходи, я прошу.
Микаэлю хотелось, как Сольвегопрокинуть ширму, швырнуть что потяжелее в окно. Друг его отослал, он его бросил, да и друг ли он теперь вовсе. Медленным неверным шагом он подошел ко второй двери и захлопнул ее за собой. В груди сдавило, а на сердце кошки скребли. Он сглотнул и огляделся в поисках Сольвег.
Госпожа, он негромко позвал. Никто не ответил. Он огляделся, прошел пару залов и увидел ее.
Она сидела в кресле, но голова ее упала на грудь, а волосы рассыпались по плечам. Он подошел и осторожно взял ее за руку.
Сольвег?..
Та не ответила. Только наклонилась еще сильнее и упала ему на руки, точно кукла, еле он успел подхватить.
Эй!.. на спине через ткань проступали капельки крови. Он сразу вспомнил про порезы на белой спине.
Будь ты неладнав сердцах сказал Микаэль, огляделся.
Слуг вокруг не было. Да и вряд ли слуги Эберта теперь будут ему помогать. Он подхватил Сольвег на руки. Она была легче пушинки, и ее голова склонилась ему на грудь. Не была бы она таким наказанием небес, он бы признал, что она хорошенькая. Вместо этого южанин только вздохнул и решил, что вряд ли прошлый Эберт сильно расстроился, если бы тот одолжил на денек-другой его лошадь. Да. Взять лошадь, погрузить на нее полумертвую Сольвег и отвести эту бедовую даму в ее же поместье. Микаэль не помнил, с какого момента в своей жизни он свернул не туда, но точно знал, что с госпожой Альбре он еще наплачется. И с ней. И с Эбертом.
Держись за гриву, несчастное ты создание, кряхтел он, усаживая ее впереди себя на вороную кобылу. Если можешь.
Слабые пальцы Сольвег сжали конскую гриву. Он накинул капюшон ей на голову. Ему показалось, что она прошептала слова благодарности, но то ли это его воображение, то ли их развеяло по ветру. Где-то в закоулках разума мелькала мысль, что к прелестной Мадлене он уже не успеет.
«Слишком много дам, думал Микаэль, пока цокот быстрых копыт раздавался по мостовой. Слишком много дам и слишком мало меня. Как же неплохо должно быть живется монахам в аббатстве!»
Дом Эберта все быстрее и быстрее становился крохотной точкой вдали.
Глава XV
Глаза еле открылись, казалось, веки смазали медом. Сольвег не сразу поняла, что лежит на своей постели. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Спину холодил ветерок. Кожей она чувствовала, что сверху на спине нет ни одеяла, ни ночной сорочки. Она запаниковала, хотела выбраться их вороха простыней, но низкий спокойный голос пресек ее попытки.
Ну, ну, госпожа, потерпи, скоро будет совсем не больно.
Она с усилием открыла глаза и повернула голову. Рядом с ней на стуле у постели сидел мастер Талман, тот самый врач, которого еще Эберт просил осмотреть труп слуги. Он был седой и бородатый, длинный камзол из черного сукна был застегнут на все пуговицы. В руках у него была игла, которую тот держал над зажженной спичкой. Сольвег застонала и почувствовала колющую боль, когда игла вновь уколола ее рядом с порезом. К уже зашитым ранам он приложил вату, смоченную в зеленоватом растворе. От него шел пар. Он жегся отчаянно, и Сольвег казалось, что с нее медленно, но, верно, снимают кожу.
Полежите, моя дорогая. Если бы господин Ниле не позвал меня, Создатель ведает, какую заразу бы вы занесли. Пускай просохнет. Я, с вашего позволения, пойду домой. С полуночи рядом с вами, а уже утро.
Талман перекинул через плечо свою старую сумку с лекарствами и пошел к двери.
Постойте, хрипло вырвалось у нее из груди. Ниле. Он еще здесь?
Нет, госпожа, ушел перед рассветом, отозвался старик. Попросил доложить обо всем ему, а его де ждут срочные дела. Просил вам оставить записку, только что прислал. Вроде как из библиотеки городского Совета.
Сольвег откинулась на подушки и вновь застонала. Дверь за мастером Талманом затворилась, и она снова осталась одна. Спина болела и жгла, но это уже походило на выздоровление, старый врач из Линдемы свое дело знал. Она бросила взгляд на стул, на нем аккуратно висело ее новое темно-синее платье. Он подарил ей платье, смешно. В былое время, она к такому и пальцем бы не притронулась, а сейчас единственная красивая вещь, что есть у нее. Она смотрела на платье, на резные длинные рукава с кружевом, а в мысли отчаянно лезла фраза, что рыцарь сошел с ума. Она ожидала чего угодно, но не такой ледяной ярости, не такой бессильной злобы. На какой-то момент он ей даже понравился. Неужели, даже такая деревянная кукла, как он, способна на чувства.
Она выправила руку из-под подушки, взглянула на исцарапанную ладонь. На пальце все еще красовалось стеклянное колечко с пером. Кто же напал на нее, почему отпустил, почему она еще жива, если она была такой доступной добычей. Выходит, Магнус не врал. Не врали его глупые байки. Сирин есть, сирин живет в той клетке в Горных Домах, сирин питается мясом. Она вновь откинулась на подушки. Губы были сухие, потрескавшиеся. Отчаянно хотелось пить. Встать и дойти до стола с графином казалось неслыханным подвигом. Вдруг скрипнула дверь за ширмой. Сольвег не шевельнулась. Только один человек может входить через эту дверь, только ему одному это было дозволено. Он подошел тихо, точно бродячий кот, свет из окна бил ей в лицо, она не видела ничего кроме его темного силуэта. Даже загнанного блеска в глазах. Может, оно и к лучшему. Он опустился на колени перед кроватью, взял ее руку в свои, приник к коже горячими сухими губами.
Сольвег, родная, проронил Магнус. Я же искал тебя со вчерашнего вечера. Как же я испугался, бессердечная ты девчонка. Глупая, зачем убежала?
Сольвег молчала. Легонько и бесцельно гладила его кончиками пальцев по щеке и руку не отнимала. Бездумная нелепая ласка, так старого пса ласкают, который заглядывает в глаза.
Что случилось с тобой, кто вызвал мастера Талмана? Почему не дождалась меня, я бы помог
Сольвег прикрыла глаза. Вчерашний день слился в один длинный, нескончаемо длинный и тяжелый сон. Нападение, страх, письмо Эберта, Микаэль, снова Эберт Что было вчера, что ей делать теперь?
На меня напали, еле слышно пробормотала она. Я не видела его. Посмотри на мою спину. Мне кажется, это твой сирин, будь и он, и ты трижды неладен. Он не добил меня. Я слышала крик, запахло паленым, потом я потеряла сознание. Как-то так. Извини, я не сильно разговорчива утром. Налей мне воды.
Магнус протянул ей стакан и холодная влага коснулась ее обветренных губ. Во рту отчего-то был до сих пор привкус крови. Он все гладил ее пальцы, целовал каждый в отдельности.
Что это? вдруг спросил он, показав на кольцо.
А, пустая безделушка, пробормотала красавица и хотела было отнять руку. Нашла в той палатке, не успела вернуть. Ты же видел его. Не тебе меня осуждать, Магнус, это не воровство.
Стал бы я тебя обвинять. В этой смоле перья сирина, как же ты его ухватила?
Взяла и на палец надела, Сольвег съязвила. Вот и весь фокус. Пусти.
Магнус выпустил ее руку из своей, лицо его помрачнело.
Я не знаю, к чему тебе это кольцо, но будь осторожна. В обычные побрякушки перья сирина не втравляют. Не удивлюсь, что из-за дрянного кольца ты и осталась жива.
Из-за него? Сольвег удивилась и перекатилась на бок, чтобы видеть его лучше. Из-за дрянного стеклянного-то колечка?
Сирин не оставляет добычи, Сольвег, хриплым голосом возразил ей Магнус. Что-то помешало ему оставить от тебя только косточки белые. Держи его при себе. И желательно не трепли языком.
Он огляделся и заметил новое платье, свисающее со стула.
Откуда оно? спросил он. Не видел его раньше. Думал, такой безвкусицы у тебя и не водится. Это тоже служанки?
Прикуси-ка язык, огрызнулась Сольвег и от него отвернулась.
Скажи мне, как добралась ты до дома?..
Сольвег молчала.
Кто вызвал мастера Талмана?
Были бы в комнате часы, они бы тикали слишком громко. Но не было даже их.
И кто купил тебе платье, Сольвег? пробормотал Магнус. Ты была больна и измотана. Когда ты успела?
Сольвег забыла, что делает с аптекарем ревность. Как раздуваются ноздри, как бешено бьется жилка на шее.
С кем ты говорила, Сольвег? продолжал он. Где была после нападения? Не лги мне, я ложь твою вижу насквозь. Откуда у тебя платье?
Платье у меня от Ниле, она небрежно ответила, вдруг отвяжется. Видела его в городе нынче.
А с чего бы вдруг Ниле покупать тебе платье, родная?
Сольвег стало неуютно. Она смотрела на Магнуса. На его глаза, которые сейчас казались черными, точно омут. На плотно сжатые губы в тонкую ниточку. На кулаки, которые сжимали и разжимали нервно полы темной накидки. «Интересно», думалось ей. «Когда он убьет меня? Когда полностью эта нелепая страсть станет злобой? Когда будет слаще не от ласк и объятий, а от того, как тесно сжимаются на чужом горле пальцы? Когда у нас не достанет терпения?» Она смотрела на него и понимала. Месяца не пройдет, как кто-то из них утонет. Кто-то всадит другому нож по самую рукоятку под ребра. Онот злости, онаот отвращения. Общий план их держит, такой глупый, такой нелепый, такая смешная надежда на счастье. Проще сдаться, проще оставить, все как есть. В этой затхлой и лживой паутине, любая правда, как холодный клинок, как ледяной глоток воздуха, тем и хорош.
Я была у Эберта, Магнус, проронила она. Вместе с Ниле. Он оставил меня, знаешь? Прислал письмо, где говорит о разрыве. Что я никогда не стану его женой. Что вечно быть мне жалкой нищенкой, пылью на мостовой. После нападения и узнала. И пошла к нему. Мой бывший жених выглядел жалко. Он и не походит больше на человека. Но он был даже не в половину так жалок, как ты, Магнус, поверь.
Его лицо потемнело или посерело, она не поняла. Вся краска отлегла от лица, под глазами залегли темные, такие темные круги.
Ты ходила к нему. Ходила после всех наших разговоров и планов, он поднялся с постели и начал нервно вышагивать по комнате. Разве ты не понимаешь! рявкнул он. Что ты теперь свободна, ты теперь, как та птица, что мы тщетно хотим поймать. У тебя всего лишь шаг до счастья, Сольвег, всего один шаг!
Он вновь подошел к ней, схватил ее за руку и крепко сжал.
Мы же можем быть счастливы, Сольвег. Всего один шанс на миллион, но он есть, не надо его отталкивать. Ты ведь хочешь счастья?
Хочу, проронила Сольвег. И добавила прежде, чем он потянулся ее поцеловать. Но без тебя.
Казалось, приблизься она к нему хоть на дюйм, и их губы вновь бы соприкоснулись, и она бы решила все отложить на неопределенный срок. Ведь кто у нее есть кроме Магнуса, кто у нее есть кроме него? Она вспомнила, как он допустил то, что на нее напали. Как он не бросился вслед за ней, а остался стоять, как ей нечего больше терять, зачем он ей, он не нужен. Для новых мостов надо старые жечь без остатка.
Уходи, еле слышно, но твердо прошептала она, чувствуя его дыхание на своих губах. Уходи, я прошу.
Магнус отодвинулся. Лицо его было каким-то диким. Он молчал, будто растерял все слова, будто ни что не могло прийти на его едкий холодный ум.
Я уйду, проговорил он, не отодвигаясь и глядя ей прямо в глаза. Я не верю, что ты всерьез. Ты глупая девчонка, Сольвег, и идти тебе некуда. Ты приползешь обратно ко мне. Непременно приползешь. А самое ужасное, что ты знаешь, он нервно сглотнул, что я всегда приму тебя обратно с любовью.
Сольвег хрипло прошипела.
Ненавижу твою любовь.
Ненавижу тебя саму, спокойно отозвался Магнус. Ненавижу твое пустое гнилое сердце, но возблагодарю небеса, когда ты вернешься ко мне. Мы связаны. Сольвег, я уже говорил. Между нами нет нежности, но я в твоем сердце, как сорные травы прорастают сквозь тело, так и меня ты не выбросишь прочь и вернешься.
Сольвег нервно кусала губу, почти чувствовала капельку выступившей крови. Магнус низко поклонился ей, подхватил свой плащ со стула и вышел. Еще мгновениеи она бросилась бы за ним. Проклиная свою злосчастную судьбу, она бы бросилась к нему на грудь и заревела бы, будто выплакать сердце хотела. Только немножко тепла, чужого тепла, немного пламени, которое она сама затушила. Осталось лишь немножечко воска на пальцах, да пустота в душе. «Ты любишь меня и вернешься.» Она когда-то любила его? Возможно того, в самом начале. Когда только вернулась из ссылки вновь в отцовский дом, повзрослевшая, готовая к высшему свету, разбитая в крошку. Тогда она и встретила его, подруга завела ее в его лавку. Подруга! У нее когда-то водились подруги! Она зашла к нему, в нежно-голубом платье, к корсажу приколота атласная синяя роза. Как тогда он смотрел на нее, когда готовил для нее настойку из хвоща и фиалок. Так дерзко, открыто, с широкой надменной улыбкой. Как сказал ей, не стесняясь, что роза ужасно нелепа, как тут же предложил ей букет полевых васильков, как немедленно схлопотал свою первую пощечину. И ведь он был прав, роза была ужасна, позор на голову такому ткачу, а васильки так подходили к ее волосам. Она вышла тогда из лавки, два цветка вплела в волосы, один спрятала под сердцем. А на следующий день снова пришла к нему, и на следующий, и через день, а потом они встретились у доков, где плещется море. И ей не хотелось отпускать его на рассвете вон по потаенной лестнице через черный ход, не хотелось Он никогда не пресмыкался перед ней. Никогда не лебезил. Это не любовь, это была вечная игра, вечная драка, он прав, он сорняком пророс в ее сердце, теперь и не вытравить. Не того ли она боится, что он прав? Сольвег задумчиво натянула поверх ночной сорочки платок. Не тогда ли она испугалась? Когда он предложил продать лавку и бежать с ним. Не тогда ли, когда он впервые бесхитростно положил перед ней все карты на стол, открыл ей все нутро, мол, бери и владей, всади кинжал, если хочешь. И она держала этот кинжал всегда при себе, а сегодня попыталась убить. Слова порой ранят куда сильнее железа. Она отпустила его и осталась одна. Нулевая отметка на новой жизни, что же ей нужно теперь. Она встала, чуть дрожащими пальцами взяла платье со стула. Оно еще пахло и пылью, и немного кровью, и на удивление приятной отдушкой. Видно, та старуха на рынке действительно берегла свой товар.