Корабль будет твой, подтвердил Микаэль. Как только я отведу тебя к Кае-Марте, все станет понятней, я верю.
Кая-Марта.
Какое нелепое имя.
Ее жизнь вообще покажется тебе максимально нелепой, он усмехнулся. Знаешь, как они спорили с Эбертом.
Потом он замолчал и его глаза погрустнели. Он порылся в карманах, вытащил сложенную вчетверо бумагу. Расправил ее, протянул Сольвег.
Пусть хранится у тебя, сказал он. Там не хватает только моей печати. Корабль будет твоим. Храни ее у себя, чтоб не думать, что я обманываю доверчивую девицу.
Она взяла листок и развернула его. В нем действительно было написано, что корабль переходит в полное собственное владение госпожи Сольвег Альбре. Он нигде не обманул.
По рукам, кивнула она. Сольвег было известно, сколько добра хранится на «Путнике», поэтому бежать от такой награды было бы верхом глупости. А спасти Эберта Что-то подсказывало ей, что всю дурь из него можно выбить хорошим ударом промеж глаз.
Сними кольцо с руки, не забудь. Ты ведь знаешь, что эти птицыоборотни. Не хотелось бы, чтобы тебя узнал сирин, когда будет в человечьем обличии.
Сольвег повертела кольцо между пальцами. По словам Микаэля, пока кольцо просто даже у нее, пока она его хозяйка, ей ничто не грозит. Что ж, это очень кстати, попадаться снова под острые стальные когти ей совсем не хотелось. Она осторожно положила его в глубокий карман платья и похлопала по нему. Там оно будет в безопасности, если не вынимать.
Я готова, она повернулась к Ниле. Я готова помогать тебе с сирином. Так или иначе, что еще мне остается. Корабль есть корабль, плата есть плата. Только вот не надейся, что помощь твоему другу доставит мне хоть малейшее удовольствие.
Микаэль протянул ей руку и сжал ее пальцы. Сугубо по-деловому, как равной.
Значит, договорились. У меня есть тут еще пара дел, но через несколько дней мы пойдем к Кае-Марте.
Сольвег кивнула. Она не знала, что почувствует при встрече с соперницей. Может быть, ненависть, может быть, ничего. Она шагала вниз по ступенькам прочь отсюда, в сердце все витала мысль. «Корабль, у меня будет свой корабль. больше не буду нищей.» Блеск золота будущего душил глупую ревность в зачатке.
Глава XVI
Она сбежала по ступенькам так быстро, точно у нее за спиной вдруг выросли крылья. Корабль, у нее будет корабль. Быть может, именно на нем она и уплывет туда, где ее никто не достанет, никто и не тронет. Шелка и вина. Как задорого она это продаст, сколько выручит. Быть может, даже сумеет выкупить у Гальвы свои земли и дом Если останется у кого выкупать. Если она захочет это все выкупить. Ветер дул ей в лицо, и полы платья прижимались к ногам. Волосы путались, казались на ярком свету мрачно-рыжими, а не темными, как черное дерево. Да, если останется у кого выкупать. Эберт выглядел, признаться, больным, очень больным. Кожа казалась восковой, под глазами точно углем нарисовано. Будто много дней он бился в горячке, а смерть все тянула и тянула к нему свои тонкие пальцы.
Сольвег вспоминала, как уже давно она думала о несчастном случае, который устроила бы ему после свадьбы. Как разом прибрала бы к рукам все его богатство, осталась бы отчаявшейся богатой вдовой. Черная креповая вуаль так бы шла к ее бледной коже. Но она не убийца, говорил ей Магнус. Не убийца, не вор, не предатель, сколько злости клокочет и ни одного клейма на душе. Ни одного кроме потаскухи, как назвала ее служанка Иветта. Ну а кто не таков. Смешно, верна Магнусу была все те три года, что вернулась из заточения. Ненавидела и была верна. Что-то не так с ней. Что-то не так с Сольвег Альбре. Старые понятия о чести держали крепко, как бы ни рвалось ее озлобившееся сердце их разорвать. Она вспомнила тот поцелуй с Эбертом, в который насильно втянула его. От него отчего-то пахло свежим хлебом и вроде молоком. Такой свежий невинный запах, как у ребенка. Она помнила и то, что на какую-то долю секунды ей захотелось прижаться к нему, раствориться в его руках, которые затем так резко ее оттолкнули. Давно такого не было с Магнусом. Там были только тоска с одиночеством. Нередко она плакала, когда оказывалась у него на груди. Там же на долю секунды она ощутила покой, который ей не суждено было и не будет суждено испытать. Даже ненавидеть в полную силу ей не дано. Только кусать губы и выть, точно волку.
Она крепче прижала к груди грамоту от Микаэля на право владения кораблем, которую держала под платьем у самого сердца. Вот он, залог ее свободы. Ей уже было плевать на родовое имя, на неприязнь к торгашам и банкирам. Только помнила, что вот он. Ее шаг прочь от бедности, ее шаг к иному началу. В этом начале она одна, как и положено. Один полу-друг не в счет. Микаэль никогда не был и никогда не станет ей другом. Он был честен с ней, как, впрочем, она с ним. Он рассказал ей про эту девку, про эту бродяжку из Горных домов. Ревность все еще немного колыхалась в груди. Она злилась на нее. Не на девчонку, что удивительно. На себя и на ревность. «У нас бы все равно ничего не вышло, говорила она себе, а мысли настойчиво зачем-то уносили ее в тот день, когда они вместе пили горячий шоколад из Эльсхана, а лучик солнца путался в ее волосах. Ничего бы не получилось, нечего и выдумывать.»
Она остановила свою лошадь возле неприметной лавчонки. Ее здесь знали и не понаслышке, вот ведь досада. Она была здесь частой гостьей в последнее время. В ответ на дверной колокольчик вошел дряхлый старик, он уже даже не пытался разогнуться.
Сольвег Альбре, ну до чего приятный сюрприз, прошамкал он; в его голосе она уловила злорадство. Видать осталось еще, с чем ко мне заявиться, красавица.
Осталось, господин Альто, осталось, с плохо скрываемым презрением проговорила она. Старик, казалось, олицетворял все, что она ненавидела в своей жизни. Именно к нему уплывали ее богатства, ее честь и достоинство. Он, точно паук-кровопийца, высасывал из нее все остатки той жизни, что она вела прежде.
Она пошарила в кармане и достала оттуда крошечный мешочек. Высыпала оттуда четыре золотых колечка
Сколько дашь за эти? спросила она.
Старик наклонился и придирчиво стал осматривать ее драгоценности. Повертел в пальцах, попробовал на зуб. Он так и хотел найти изъян, чтобы сбить цену, однако это было непросто. Золото Линдемы славится везде, а кольца эти были оттуда, их подарил ей отец, еще когда не ненавидел ее.
Вот столько, заявил он и положил перед ней пыльный мешочек с монетами.
Она заглянула внутрь, пересчитала. Негусто, но в других местах она и того не допросится.
Я беру, кивнула она и протянула руку к мешочку.
Старик тут же прибрал к рукам кольца, ссыпал их в ящичек.
Сольвег достала несколько монет из мешочка и протянула их ювелиру
Возьми. За это дай мне крепкую цепочку из серебра. У тебя, верно, должна быть такая.
Старик покряхтел, порылся по ящикам и достал. Признаться, цепочка была отвратительная и почти вся черная. Такую бы очистить сперва от патины, а потом продавать, но старику был, верно, закон не писан. Он положил ее перед Сольвег с таким видом, будто драгоценность от сердца отрывал. Но не в ее положении привередничать. Цепочку она взяла и тут же, еще даже не выйдя из лавки, нанизала кольцо сирина на нее и повесила на шею. Кольцо спрятала глубоко за вырезом платья. Никто не заметит, никто не узнает. Микаэль же наказал ей всегда носить его с собой.
Она вышла из лавки и огляделась. Вечер был очень недурен. Солнце светило мягко и нежно, отражалось от всех окон и рыжими солнечными зайчиками падало на мостовую. Прогуляться бы хоть немного, подышать бы воздухом хоть чуть-чуть, проветрить сонные странные мысли. Сейчас она при деньгах. Этого хватит месяца на полтора, а то на два, если повезет. Да и казалось ей, если теперь с Микаэлем они ударили по рукам, то он не откажет ей в помощи и займет ей немного мелких монеток. В долгах она была как в шелках. Одна радость, что долги отца с нее Микаэль взыскивать не собирался. Отец почти что сбежал, скрывался от кредиторов. Сейчас он за городом, а потом кто знает. Может, подался в Измар, уж тетка его там приветит да и выставит тут же обратно. Только это и держало сейчас ее дух на плаву. Знать, что отцу ее сейчас приходится совсем не так сладко и уж точно не лучше, чем ей.
Сейчас надо ей только отнести деньги домой да отдать распоряжения девчонке-служанке. Пусть сбегает, отдаст долг мяснику, заодно прикупит немного телятины. Еще овощей да муки. Сольвег вздохнула. Вот и начали постепенно таять вырученные таким стыдом деньги. Она еще раз вздохнула, но воздух в легкие не пошел. У нее кружилась голова. Снова, как и вчера. Но что это, мастер Талман же вылечил ее. Раны зашиты, кровь не течет, но голова кружится, будто еще чуть-чуть и весь мир покачнется. Она попыталась держаться за стенку ближайшего дома, но она, покачнувшись, лишь процарапала по кирпичам дома ногтями. К горлу подкатила тошнота, а веки казались тяжелыми, будто налитыми свинцом. Она покачнулась и осела на землю. Люди мелькали перед глазами, точно маленькие яркие точки. Воздуха не хватало, духота сжимала горло в кольцо. Она хотела было позвать на помощь, но сознание вновь мягко покинуло ее, как тогда в доме Эберта.
Очнитесь, тормошил ее кто-то. Очнись, госпожа, очнись.
Кто-то подставил ей кружку, и она почувствовала, как холодная влага течет у нее по губам. Она приникла к кружке и стала жадно пить. В голове слегка прояснилось.
Еще, прошептала она, и снова полная кружка оказалась у ее губ.
Наконец она смогла открыть глаза. Над ней склонилось лицо молоденькой девушки, лет двадцати, не больше, может, чуть младше нее. Лицо ее обрамляли светлые, почти белые косы, в них вплетены засохшие васильки. Кожа бледная, тонкая, казалась почти что прозрачной. Да и худая она была, почти кожа да кости. Под бледной кожей узких ладоней были видны голубоватые вены.
Тебе лучше? спросила ее незнакомка. Сольвег кивнула и огляделась по сторонам. Вокруг все также сновали люди, никто на нее не смотрел. Никто, кроме этой странной девушки.
Как твое имя?
Губы до сих пор казались сухими и плохо слушались.
Сольвег, проговорила она, еле ворочая языком. Сольвег Альбре.
Незнакомка, казалось, и слыхом не слыхивала такого имени и имени ее семьи. По крайней мене на лице ее не отразилось ничего, что можно было принять за узнавание.
Твоя лошадь так и привязана к столбу, продолжала девушка. Я видела, как ты выходила из лавки. Далеко ли твой дом?
Дом был и вправду далеко, особняк Альбре стоял почти в другой стороне города, а добираться туда в одиночку верхом было воистину нелепой идеей.
Далекос тоской протянула Сольвег и попыталась встать. Это ей почти удалось, но ноги дрожали, и ей приходилось со всей силы прижиматься спиной к стене.
Незнакомка склонила голову на бок, точно сова. Моргнула пару раз.
Ты сама до дома не доберешься. Пойдем со мной. Тут не далеко. Напою тебя липовым чаем, сил и прибавится.
Признаться, Сольвег никуда не хотелось идти с незнакомкой, но стоило ей сделать один самостоятельный шаг, как тошнота снова подступала к горлу.
Я помогу тебе взобраться на лошадь, сказала та, поддерживая ее под руку. Поведу ее сама под уздцы. Не оставлять же тебя здесь, мало ли кто может обидеть беззащитную женщину.
Возражений незнакомка не слушала, помогла ей вскарабкаться на кобылу, и Сольвег крепко уцепилась руками за лошадиную гриву, чтобы не свалиться. Девушка погладила лошадь по шее, та было шарахнулась от ее руки. Незнакомка сжала губы, взяла в руки уздечку, но больше к животному не прикасалась.
Куда ты ведешь меня? негромко спросила Сольвег, склонившись вниз.
К себе домой, отозвался мелодичный голос. Уже близко. Там тебя ждет и чай, и помощь, и уют.
«К себе домой» звучало не слишком утешительно. Особенно если учесть, что они приближались к тому пустырю, где на нее напали. «Все хорошо, нашептывала сама себе Сольвег. Все в порядке». И невольно прижимала руку к груди, где под вырезом висело спасительное кольцо. Девчонка, видимо, сама из Горных домов. Не хотелось ей в ближайшее время вновь соваться в логово льва, но, очевидно, судьба распорядилась иначе. Только вчера она бежала здесь с окровавленными ногами, только вчера ей располосовали спину когтями. Столько произошло всего лишь за сутки, а казалось, прошло куда больше. Лошадь была напугана, хотя кобыла не из пугливых. Сольвег небрежно похлопала ее по сильной шее. Говорили, что животные куда сильнее, чем люди, чуют опасность, от этого ей становилось совершенно не легче. Одна глупость вертелась в ее голове. Будто лошадь боится девчонку. Смешно. При большом желании даже Сольвег могла бы уложить эту худышку на обе лопатки.
Они все шли, а пушистые толстые шмели вились над фиолетовым чертополохом. Тошнота постепенно ушла. Девчонка молчала и больше не начинала разговора, чему Сольвег была признательна. Страх отходил, его место заменило ленивое любопытство. Только вчера она решила не ввязываться в опасные авантюры, и вновь она на той же дороге. Не удивится она, если на той же пыли до сих пор остались капли ее крови.
Так ты из Горных домов, она нарушила молчание, когда они начали идти мимо шатров и палаток. Сольвег спрыгнула с лошади. Слабость все еще была в ней, но по крайней мере голова не кружилась.
Я живу с ними, сколько я себя помню, отозвалась незнакомка. Она пожевывала в уголке рта травинку, будто самая обычная крестьянка из деревни. С ними мой дом, а значит, дому я и принадлежу.
Сольвег отметила про себя странный оборот. Видать, не слишком много в ней любви к своему дому, если не может она сказать обычное «да» и улыбнуться. Девушка осторожно вела ее между палатками и вновь, как вчера Магнус, вывела на большое пространство с двумя отдельными шатрами. Она тут же узнала их. Вон в том, на пригорке, она была вчера. Там же стоял тот шатер с клеткой и костями, которые изранили ей ноги. Там же был и ящик с перьями сирина, и волшебное кольцо, которое теперь находится у нее на груди. «Знают ли они, думалось ей. Знают ли они все, все эти дети и женщины, что за чудище привели они с собой в наши края? Знают ли эти бродяги, что за напасть теперь нависла над городом только лишь из-за них?» Ей хотелось, чтобы не знали. Иначе все эти дети, все женщины, которые всего лишь полощут белье, стали бы внезапно ее же врагами. Она вдруг задумалась и поняла. Не только ее врагами, врагами этого города. И она ощутила с предельной резкостью. Не себе она корабль и новую жизнь добывает, да и не Эберта вовсе спасает. Спасают они с Микаэлем весь город, а оба они совсем не герои. До чего же неблагодарное дело.
Вот, мы и пришли, девушка протянула ей руку, помогла спуститься с лошади. Это мой шатер.
Магнус был прав, эти двое точно были тут главными и верховодили всеми. Ткань шатра была плотная, ладная, расшитая полевыми цветами и вереском, точно богатое платье. Сольвег, всегда считавшая горцев теми еще побирушками, даже рот раскрыла. Потом перевела глаза на девицу. По ней и не скажешь, что богачка. Простое голубое платье, по вороту, рукавам и подолу серая вышивка, волосы в тонких косах, в волосах же цветы. Она не нищенка явно, но откуда у нее право на такой богатый шатер? Девушка вновь улыбнулась ей, отодвинула рукой расшитый полог и поманила ее
Проходи, будь гостьей у меня, садись.
И Сольвег с благодарностью опустилась на резной стул возле большого, заставленного всякой всячиной стола. На нем были ящики со связками трав, которые одуряюще пахли, рассыпались лепестки и семена, в крошечных фиалах были налиты сотни разноцветных снадобий, она будто вновь побывала в лавке у Магнуса. Под столом вдобавок стоял ящик с самодельными свечами из настоящего пчелиного воска. От них мягко поднимался аромат меда. Странно, но все эти запахи скорее прогоняли дурноту, чем навевали ее. Сольвег глубоко вздохнула и попыталась расслабиться. Сердце все еще колотилось, как бешеное.
Девушка все сновала по шатру, то в поисках воды, то жестяного чайника, то того, что она собиралась заваривать. Кажется, она обещала напоить ее чаем из липы. Да, липой бы было неплохо. Она прогнала бы этот противный ком из горла.
Тебе лучше? раздался вопрос из глубин шатра. Та все пыталась колдовать над угощением и искала, чем бы попотчевать новую гостью. Под конец нашла пшеничные лепешки, посыпанные маком и обжаренные в масле.
Вчерашние, проговорила она, поставив блюдо на стол. Но я уверена, что они все так же вкусны. Тебе получше? Голова еще кружится?
Нет, чуть растерянно пробормотала Сольвег. Нет, уже нет. Почти. Только слабость и сил нет.
Пройдет. Непременно пройдет. А пока хлебни вот этого, полегчает.
Она передала Сольвег чашку, та поднесла ее к губам. Свежий отвар липового чая обжег ее губы и теплом прокатился по горлу. Знакомый аромат, подумалось ей. Когда-то давно липовый чай любила заваривать мать. Она пила, медленно, крохотными глоточками, а приятный жар разливался по телу, расслабляя все мышцы.
Спасибо тебе, через какое-то время сказала Сольвег, когда в мозгу прояснилось. Спасибо, добрая девушка. Извини, я до сих пор не знаю твоего имени, хоть сама назвалась. Как зовут тебя?
Кая, девушка улыбнулась. Кая-Марта из Горных домов.
«Кая?», подумала Сольвег. Кая-Марта. Именно это имя назвал Микаэль, когда говорил про подругу Эберта. Она смерила ее пристальным взглядом и мысленно махнула рукой, стараясь задушить нелепую ревность в зародыше. Ее это больше не интересует. Ее дело спасти его дурью голову, а уж кому он поверяет свои тайны сердечныене ее, в общем-то, дело. Сольвег смотрела на девушку и отчего-то уверялась, что Микаэль прав. Не было между ними ничего такого, да и быть не могло почему-то. Только одно грызло ее душу. Доверие свое он дарил этой горной бродяжке, не ей. Его доверие она так и не заслужила, хотя и могла. Теперь сама виновата.