Кая-Марта, проговорила она. Приятно познакомиться, Кая-Марта, красивое имя.
Не такое красивое, как твое.
«Да уж, какие мы вежливые», снова буркнула ревность, но стыд ее перевесил. Эта девица не была ей ничем обязана, но привела в свой дом и помогла в трудный час. Ну и кому из них придется замолчать и проглотить свою гордость? Сольвег смотрела на Каю и понимала, что без Микаэля не имеет ни малейшего желания что-то выпытывать. Да и силы с настроением у нее сейчас не те.
Так ты давно знаешь? руки Каи перебирали веточки вереска и перевязывали их грубой бечевкой.
Знаю что? Сольвег сделала еще пару глоточков из чашки. Рука сама потянулась к промасленной лепешке и надломила ее. Она хотела есть. Очень хотела.
Знаешь, что ты ждешь ребенка?
Кусок лепешки надломился да так и выпал из пальцев. Она в недоумении и ужасе уставилась на свою временную спасительницу.
Прости что?
Ах, ты не знаешь, прости, не хотела тебя пугать, Кая замялась. У меня чутье на такое дело. Где-то с полтора месяца должно быть. Как же ты не заметила?
У Сольвег бешено колотилось сердце. За эти полтора месяца слишком многое происходило, чтобы она обращала внимание на что-то кроме отсутствия денег. Она в ужасе коснулась своего живота и тут же отдернула руку. На шее нервно билась жилка.
Нет, уверенно начала она, уговаривая в первую очередь саму себя. Этого быть не может, исключено.
Лучше поверь, пожала плечами девушка. Я это дело насквозь вижу. Лучше смирись, если не рада.
Сольвег показалось, будто ей снова не хватает воздуха. В голове, точно рой разбуженных пчел, носились мысли. Она носит ребенка. Уже полтора месяца, и она знает, что ребенок этот от ненавистного человека. Она выгнала его, а он и не знает. Какое счастье, что он не знает, если бы Магнус знал, что у нее под сердцем его дитя, он бы связал ее по рукам и ногам и увез бы с собой. Она бы никогда не оторвалась от него. А теперь что ей делать, что же ей делать?! Сольвег хотелось собственными руками разорвать себя пополам лишь бы избавиться и от этого чувства, и от этого состояния. Тошнота снова подкатила к горлу. Дыхание стало прерывистым. Она постаралась вновь глубоко вздохнуть и успокоиться. Это плохо. Это очень плохо, потому что тогда делается совершенно немыслимым и невозможным ее побег в Измар на деньги, которые она выручит от продажи жемчужного ожерелья. Да, Микаэль обещал ей корабль, денег от него ей бы хватило лет на семь, если не больше. Но Ребенок! Сольвег казалось, что еще чуть-чуть и ее накроет истерикой. Она нервно сжимала и комкала ткань платья на коленях. Вдруг она обвела взглядом стол, на котором были разбросаны травы, вновь посмотрела на Каю-Марту, встретилась с ее внимательным и серьезным взглядом.
Нет, я не знала, побелевшими губами прошептала она. Я не знала
Не знала, что от этого дети бывают? фыркнула Кая. Ну да, впрочем, не ты первая в таком положении, не ты и последняя. Каждая справляется, справишься и ты.
Сольвег почти почувствовала, как кто-то закричал в ее голове и ее собственный голос сорвался.
Я не хочу справляться, я не буду, не буду! она крикнула и тут же прикусила язык. Кая-Марта посмотрела на нее с предельным спокойствием, лишь чуть-чуть склонив голову на бок. Сольвег чувствовала, как в одночасье ее жизнь рушится не то, что под фундамент, а и фундамента этого больше уж нет. От этого ее каждую секунду охватывала паника и хотелось кричать.
Вдруг она глубоко вздохнула и в голове прояснилось. Она снова посмотрела пристально на свою спасительницу.
Ты ведь травница, верно? спросила она.
Кая-Марта легко кивнула.
Немного, отозвалась она. То тут, то там собираю букеты, мне нравится знать, какая трава от чего помогает, сушить их, вдыхать терпкий запах и
Спорынья, перебила Сольвег, а руки слегка дрожали. Она хотела, чтобы ее голос оставался спокойным, но волнение все равно выдавало ее. У тебя есть спорынья? Настойка. Хоть немного. Я заплачу тебе. У меня есть деньги, есть
И она было засунула руки в карманы, чтобы нащупать кошелечек, который отдал ей ювелир, но Кая-Марта остановила ее резким кивком головы.
У меня нет спорыньи и ею я не торгую, тихо и вкрадчиво проговорила она. А была быя б не продала ее тебе, я не из тех бабок-знахарок, кому лишнюю монету бы урвать. Ты бы умерла сама от спорыньи. И очень неприятным бы способом. Тебе не стоит убивать ни своего ребенка, ни себя. Не с моей помощью.
Кисло поджав губы, Сольвег вспоминала, как Микаэль сказал, что Кая-Марта «добра и мудра». От такой точно помощи в этом деле она не дождется. Но первый страх прошел, в голове прояснилось и она даже на мгновение перестала желать смерти и Кае-Марте, и себе, и даже ребенку. Пусть пока живет, маленький ужас, пусть живет, уж она с ним еще разберется. Страх на мгновение ослабил хватку на горле. Она вспоминала Магнуса, их встречи, его до тошноты надоевшие признания в любви, и сама себе призналась, что да, а чего еще она хотела. Кая-Марта права, иного и ожидать было сложно.
Она снова отхлебнула липового чаю и решила все же доесть надкушенную лепешку. Неудивительно, что ей сейчас хочется есть. Скоро будет бросаться на все, точно оглодавший медведь, да и видом походить на медведя будет. Она вдруг мысленно расхохоталась. Она уже ненавидит этого некстати подвернувшегося ребенка, но до чего будет забавно, если родится девочка. Воспитать ее так, чтобы она была сильной, смелой и жесткой, чтобы счастливой жизнью своей отомстила за страдания матери Это если она вообще родит ее. Что-то подсказывало Сольвег, что она начнет таскать тяжести, как только вернется домой, если спорыньи ей здесь не видать. Или не начнет. Или все же раздобудет трав у бабок, повезети с собой покончит. Спокойно, спокойно, она еще успеет обо всем этом подумать. А сейчас только чай и пшеничные булочки, только они. Можно взять еще парочку, так и на ужин можно будет не тратиться Не в лагере у врага об этом думать, не здесь. Рука все же инстинктивно легла на живот и в этот раз она не стала ее убирать. Еще успеется, подумала она. Она еще успеет разобраться в своих чувствах по этому поводу и что-то придумает.
Кроме трав на столе стоял еще один ящичек. Сольвег заглянула в него. Там на дне вместо цветов и засушенных лепестков лежали карточки с картинками. Будто обычные игральные карты, только таких красивых она в жизни не видела. На одной был лев в пустыне, на другойрыцарь на коне, на третьей же Она протянула руку и достала карточку. На ней была огромная птица с крупными, острыми, точно бритва, когтями и прекрасным женским лицом.
«Так вот как ты выглядишь, нелюдь, подумала Сольвег, разглядывая картинку. Про такую только страшные сказки детям на ночь рассказывать.» Провела пальцами по золоченным краям. И откуда у этих чужеземцев такая красота?
Откуда у тебя это, Кая? она в первый раз назвала ее по имени и на какой-то момент почувствовала, что-то вроде признательности к белокурой девчонке. И что это?
Я сама их делаю, та пожала плечами и приняла карточку из ее рук, пристально глядя на нарисованные крылья и перья. Забот у меня здесь немного, вот и балуюсь изредка, по ним детям сказки рассказываю. Малышам это нравится.
Сольвег продолжала смотреть на карточку в руках Каи. Рисунок был красивым, очень красивым. Даже в ее прошлых книжках в библиотеке такого не сыщешь. Как же разительно это отличалось от страха и ужаса, которые она испытала при нападении. От ощущения острых когтей на спине, вспарывающих и ткань, и кожу.
Кто это? тихо спросила Сольвег и подняла на девицу глаза. Ей хотелось услышать это из ее уст, раз уж Микаэль ей доверял.
Кая положила карточку на стол и припечатала ее ладонью. Казалось, тонкие бледные пальцы дрожат.
Это сирин, госпожа, спокойно отозвалась она. Вещая птица, живет в горах. Столько сказок и песен, сколько знает она, не знает никто на земле. Остры ее когти, точно стальные. Лучше тебе не встречаться с такой.
«Да уж, остеречься бы не помешало», подумала Сольвег, вспоминая и о зашитых на спине ранах, и о кольце, которое покоилось на груди.
Тут Кая улыбнулась и мелодично расхохоталась.
Я дразню тебя, Сольвег Альбре, ее губы были бледными и тонкими, изогнулись в улыбке. Прости уж мне эту слабость. Вся правда в том, что сиринов не бывает.
Не бывает? послушно спросила Сольвег. Не такого ответа она ждала.
Да, не бывает, госпожа. Это все детские сказки, чтобы взрослым пугать малышей. Сказки важны и прекрасны, да только мало в них правды.
Кая подлила еще чаю, а Сольвег продолжала ошарашенно на нее смотреть. «Да она мне лжет, думала красавица, глядя пристально на свою спасительницу. Или лжет, или сама не знает, вот и поди выведай у этой скрытницы, что к чему.»
Раньше были, тихонько сорвалось с губ Каи, а глаза ее погрустнели. Она сказала тихо, почти шепотом, но Сольвег расслышала.
Расскажи.
Кая нагнулась, достала из ящика несколько свечей, чиркнула спичкой и подожгла фитили.
Вот так вот, тихо и грустно проговорила она. Теперь здесь будет светлее. А сирины Что мне рассказать тебе, Сольвег Альбре. Много лет прошло с тех пор, много воды утекло. Я об этом не знала, если б не рассказала еще моя бабка. Не всегда Горные дома были такими, как теперь. Не всегда у нас были дворцы из дерева и камня в горах на самых вершинах, где только изредка пролетают орлы. Не всегда добывали золото и серебро в рудниках такими горами, что в пору из них корабли отливать. Наш род сейчас, Сольвег, богат и счастлив, но только жить если в горах, а мы кочевники и ведет нас жажда странствий по всему миру и до краев его.
«Жажда странствий», подумала Сольвег. Слова-то какие Была ли у нее жажда странствий когда-то или только жажда побега и от себя, и от других, чтоб никто и нигде не нашел.
Нас не жалуют в других селеньях, оттого и ютимся под стенами городов, точно бедные родственники, мало кто считает нас за равных, за достойных людей, хоть мы и богаче многих из вас. Да только было так не всегда. Вы теперь и не помните, за что родилась в вас ненависть к нам. Было это лет, может, и двести, может, и больше назад. Тогда не было и города Исолта, дорогая, так, жалкая деревенька. И мы не были богаты, и дворцов у нас не было. Только на старом перевале в горах разбудили их рудокопы. Птиц, которые застыли в камнях навечно на самых вершинах. Они окрепли и пробудились. Они были прекрасны, только крови им очень хотелось. Чего ждать все же от хищных-то птиц. Они могли жить мирно, бок о бок, в человечьем обличии. Но кто потерпит оборотня рядом с собой. Они не делали ничего такого, чего не делали бы хищные птицы. Несколько раз уволокли овцу из стада, украли козленка. Да и то, молодняк это был, старших сиринов кто бы послушал. Потом кончились набеги на стада, начались набеги на горных людей. И когтями выдирались сердца, а топорами рубились медные перья. Сладкими голосами и песнями заманивались люди на скалы, а потом свою смерть находили в ущельях. Только больше людей на земле, быстрее плодится их род, а потому не стало вскоре вещих птиц в тех горах. Посажали их в клетки, отвезли на остров Серебряных шахт, так и гибли они взаперти в одиночестве, расцарапав когтями железные прутья и сходя с ума от страданий и злобы. Взаперти же они сидели долгие годы, Сольвег. Сирины долго могут жить без еды и воды, хоть желание свежего мяса сжигает их без остатка. Как же тут не потерять рассудок, стеная и слушая зачарованные песни родни. Потом на берегу должно быть истлели их кости. Не осталось их больше, Сольвег Альбре, и вещих песен, что на смерть зовут, больше ты не услышишь в горах.
ЭтоСольвег задумалась сказать «хорошо» или «плохо»; Кая рассказывала так, что поди пойми, что та в действительности хотела услышать. Это действительно так? пробормотала она.
Истинно так, бросила Кая, а блики от свеч плясали на ее лице.
И сиринов больше не водится?
Если и остались, то больше они не перекидываются птицей, проговорила та и отбросила на спину белокурые косы. Хотят забыть, чем они были, боятся. Их больше нет, разве что высоко в горах, куда еще даже наш род не добрался.
Кая проводила пальцами над медовыми свечами, задумчиво глядела на пламя, на то, как тонкие струйки копоти летели под потолок. Сольвег все рассматривала ее с любопытством и недоверием. Она знает, и она знает многое. Быть может, скрывает. Естественно, кто доверился бы чужачке. Они ведь не знают друг друга. Она даже не знает, что Сольвегбывшая невеста Эберта. Она даже не знает, что его нужно спасать. Когда они вернутся сюда с Микаэлем, должно быть, эта девчонка будет более разговорчивой. К своему удивлению, Сольвег заметила, что все это постепенно начинает ей нравиться. И липовый чай, и пшеничные лепешки, и неспешные разговоры. Было в этой худой и не то что бы очень красивой девушке что-то располагающее. Она поймала себя на мысли, что действительно хочет вернуться. Странно, но мелодичный и грустный голос Каи-Марты заставлял ее расслабиться, будто и не ей с четверть часа назад сказали, будто внутри нее растет дитя от нелюбимого человека.
Кая покачала головой, будто отгоняя нелепые мысли, и вновь посмотрела на Сольвег.
Забудь о сиринах, госпожа, они не нужны тебе. Забудь, тебе сейчас надо думать совсем о другом.
Сольвег решила, что с куда большей радостью думала бы теперь о кровожадных птицах, нежели о своем же ребенке. О ребенке она еще успеет подумать. И о том, что же ей с ним делать, и о том, хватит ли ей духу даже просто родить его. Кая сказала, что от спорыньи она умрет. Умирать ей пока не хотелось. Как бы ни была тяжела и неприглядна сейчас ее жизнь, смерти она себе не желала. Каждое утро солнце из окна манило ее куда-то вдаль, подальше отсюда, к новому началу. Она не могла позволить себе рискнуть и бросить все на полпути, так и не доказав миру, что Сольвег Альбреэто не просто имя. Она вернется сюда с Микаэлем. Вернется, и эта странная девчонка с таким умиротворяющим голосом ей непременно все снова расскажет.
Снаружи послышался шорох и скрип. Обе девушки встрепенулись и подняли голову. У Каи слегка задрожал чайник в руках.
Кто это, час вроде уж поздний, пробормотала Сольвег, глядя на зажженные свечи.
Верно, поздний, Кая сжалась, будто стала меньше.
Сольвег обернулась к разрезу палатки и увидела вошедшего мужчину. Он был явно пьян и элем от него несло далеко. Он пошатывался, старался схватиться за податливые стенки шатра, схватить их в кулак, чтоб удержаться. Это ему никак не удавалось. Наконец он протер глаза и кое-как пригляделся к двум женщинам. Он недовольно перевел взгляд с Сольвег на Каю и обратно
Почему ты не одна?
Та выпрямилась и не дрогнула.
Это моя гостья, Улаф, будь полюбезнее.
«Улаф», вспомнила Сольвег. Именно так звали одного из двух мужчин, которых они с Магнусом подслушивали вчера в другом шатре. Именно он рассказывал второму, Сигуру, про сирина, он был его господином и у него стояла та страшная клетка с костями. Сольвег посмотрела на громоздкого мужчину еще раз и постаралась казаться поменьше.
Гостья?! зло крикнул Улаф. Какая еще гостья для такой, как ты. Не я ли приказал тебе знать свое место?
Кая не шелохнулась и продолжала стоять, скрестив на груди руки.
Уходи, Улаф, проспись, тебе здесь не рады.
Я сам решу, когда мне уйти, рявкнул тот. А ты сейчас пойдешь со мной и будешь сидеть там, где должна сидеть. И уж поверь мне, милая, я с тебя глаз не спущу!
Он быстрым шагом подошел к Кае-Марте. Он был гораздо больше нее, та на его фоне казалась просто тростинкой. Улаф схватил ее за руку своими крепкими лапищами. Та зашипела от боли, бросила на него убийственный взгляд.
Пусти меня, она старалась вырваться, но тот был сильнее и больше, и уже потащил ее к выходу из шатра.
Много свободы ты себе взяла, ворочая пьяным языком, бормотал он. Уж я-то научу тебя слушаться.
Ничтожество.
Сухие васильки сыпались с кос.
Улаф все тащил и тащил ее, вывернув руку. Сольвег в шоке раскрыла глаза, смотрела на это и ей отчего-то казалось, что еще чуть-чуть и хрупкая девушка сломается пополам, будто тростинка. Ей бы убежать сейчас. Выскользнуть бы за занавеску, признать, что вечер и чай окончены. Но было одно «но». Сольвег Альбре не привыкла быть ненужной серой мышью и чтоб на ее присутствие не обращали внимания. Рука сама потянулась к столу. Заварочный чайник с кипятком и липой оказался заманчиво близко. Она сжала его в руке, обрушить его на голову здоровяка было просто и даже приятно. Тот взвыл от боли, пошатнулся и упал на пол. Вокруг него валялись осколки чайника.
Жаль, чайник был очень красивым. Ты уж извини меня, Сольвег глядела на маленький разгром.