Она спрятала лицо у него на груди и вдохнула запах дыма и железа. Это нисколько ее не успокоило. Напротив, в голове прояснилось и все более явно перед глазами стали вставать картины войны. Он хочет войны, он хочет битвы, он хочет, чтобы она предала всю себя без остатка ради дела, ради борьбы. Улаф ведь тоже хотел воевать. И Улафа она ненавидела.
Но ведь не все люди такие, она со злостью почувствовала, как глупо звучат сейчас ее мысли, как у наивной девчонки. Морелла, ты знаешь, мне кажется, я более не одна. Не совсем одна, вернее, ведь ты со мной, понимаешь
Она мялась и не могла рассказать. Образ Сольвег встал перед глазами и уходить пока не желал. Бывшая богачка в простом синем платье. Такая смелая, такая яростная, так наивно не видящая перед собой смертельной опасности. Всего лишь человек, всего на всего глупая девчонка, а сколько в ней почудилось силы. Ее не хотелось убивать. Она бы сама могла быть такой, если бы судьба не выбрала ей иную дорожку. Кая вспомнила карту, на которой изобразила ее, точно принцессу из глупой сказки, и улыбнулась.
Мне кажется, я не одна, снова пробормотала она, стараясь не поднимать на Мореллу глаза. Мне так одиноко, пойми, а она была так мила, защитила от Улафа, от его тяжеленных рук, он бы ударил меня.
Тяжелая рука легла ей на плечо. Морелла смотрел на нее, и лицо его было жестоким.
Ты спуталась с человеком? медленно спросил он. С кем-то помимо глупых детей, которые вьются вокруг тебя, точно мухи?
Кая-Марта почувствовала злость где-то в сердце и испугалась. Раньше она никогда на него не злилась. Только покой и ласка были меж ними, теперь она чувствовала, как звериная кровь закипает внутри. Все правильно. Все и понятно. Она прикрыла глаза. Чем больше она выпивает сил рыцаря, тем больше она становится сирином, тем больше в ней голода, ярости, злости. Оттого Морелла ее порою пугает. Оттого сейчас ей хочется прекословить, кусаться и драться, лишь бы он выслушал и замолчал.
С кем я спуталасьне твоя забота, любимый, голос был тихий, но в нем явственно слышалось шипение с клекотом. Я, быть может, впервые со своей жизни в Горных домах нашла себе подобие доброй подруги. Я ее так просто не отпущу. Даже и ради тебя.
Глупая девчонка, сирин просто пожал плечами. Ты, наивная глупая девчонка, решила отдать кусок своего сердца человеку, знаешь ли ты, что от этого будет? Она первая же предаст твою дружбу, как только что-нибудь заподозрит. Они же люди, Кая, это у них в крови. Твое сердце расколется, как орех, ты и глазом моргнуть не успеешь, как в лучшем случае тебя снова запрут в клетке, а в худшемдобрые люди с ней во главе отправят тебя на костер. У нас нет друзей, кроме нас самих, Кая. Не доверяй людям и жалким их жизням. Они однажды нас уже обманули
Кая потупила взгляд. Она знала, что он не поверит ей. И еще она знала, что надо молчать. Хотела ли она вновь увидеть ту девушку. Хотела ли вспомнить свои забытые чувства, забытую девицу, которая рыдала в ней ежечасно, ждало ли ее сердце друга. Она впервые должна решить сама, стоит ли ей убить кого или оставить. И в этом случае помощи Мореллы она не искала.
Ты знаешь, как бы между прочим проговорила она. А ведь он хочет убить меня. Он угрожал мне. И не в первый же раз.
Кто? Морелла взял ее за подбородок и поднял на себя. Кто грозился обидеть тебя?
Улаф, отвечала она. Ты знаешь, он грозился пролить мою кровь всю, без остатка, не только несколько капель.
Он на это способен?
Я не знаю, на что он способен. Я лишь знаю, что нет у меня заступника, кроме тебя, возлюбленный мой.
Губы сирина кривились в улыбке. Он пригладил ее длинные косы, коснулся пальцами нежной щеки.
Я тебе не заступник, веско сказал он. Ты можешь быть такой же сильной, как я, а потому я не сдвинусь с места, чтобы помочь тебе, милая. Ты должна все сделать сама, чтобы доказать, что ты одна из нас, а не просто людская игрушка.
Он отстранил ее.
Ты меня поняла, Кая-Марта? желтые глаза смотрели пристально, не мигая.
Она потупила взгляд. Тоска снова свивалась в груди хищным зверем.
Я поняла тебя, Морелла, любимый, прошептала она, с тоской вспоминая и липовый чай, и тот хлеб, который она пекла, когда пришел Эберт. Такой душистый, мягкий, как в детстве.
Вот и умница, он снисходительно поцеловал ее в лоб. А сейчас
Он обернулся, яркие глаза прищурились.
Что случилось? пальцы невольно схватили его за рукав.
Ничего, отозвался тот. Гляди.
Он указал пальцем на ту сторону улицы. Вдоль дома, держась за каменную кладку, шел человек. Он был похож на типичного забулдыгу, который наконец-то решил добрести до дома, ничего особенного, но глаза Мореллы сверкнули.
Вот и докажи мне сейчас, кто ты есть. Докажи мне, что ты сирин, а не глупая девчонка, которой лишь бы реветь по своей горькой судьбинушке.
Кая вздрогнула.
Что ты хочешь? прошептала она.
Тот склонился к ней, прямо к ее маленькому уху.
Убей его. Растерзай. Докажи мне, что я в тебе не ошибся. Ты голодна, я знаю С того жалкого слуги на базаре прошел почти месяц. Тебе нужно чужое сердце, ну так почему не его. Зверя внутри себя надо кормить, а то так и останешься слабой девчонкой. Не смотри на меня так. Я забочусь о тебе. Только я знаю, что тебе нужно и никто другой. Вперед же.
Тем временем забулдыга подошел прямо к ним и начал заплетающимся языком что-то им говорить. Одет он был хорошо, отметила Кая, сразу видно, что был выходцем из богатой семьи, но знавал, похоже, лучшие дни. Растрепанные волосы падали ему на лицо, в ночной темноте разглядеть его было непросто.
Он утонул, голос пьяного был тихим, но внятным. Утонул, понимаешь? Мой корабль. Пошел на дно весь, вместе с командой. Теперь они все на дне морском кормят рыб. И мой товар. Мой чудесный товар, вина, шелка и пряностивсе пропало, все на дне. Где мне взять денег на новый корабль? Где мне взять деньги, чтобы прокормить жену и ребенка? А он мне не поможет, он мне никогда не поможет, и денег не даст. Хоть и брат. Я просил, я так просил
Он вцепился в собственные волосы, точно хотел их вырвать. Кае он показался знакомым. Этот голос, это отчаяние. Она ведь видела его. Видела, когда пряталась за ширмой у Эберта. И не впервой слышала эти разговоры про затонувший корабль.
Это же Ланс, еле слышно прошептала она.
Морелла нахмурился и повернулся к ней.
Что? проговорил он. О чем ты говоришь, какой Ланс? Ты его знаешь? Убей его, нечего слушать его жалкие пьяные слезы.
Мужчина услышал свое имя и поднял голову. Он смотрел пристально на Каю-Марту, но в глазах его не было ни одной живой мысли.
Эберт, заплетался его язык. Эберт, братишка, отчего ты не хочешь помочь мне, как раньше?
Это брат Эберта, неловко ответила Кая-Марта. Я его видела. Мельком. Пару раз. Он приходил к рыцарю за деньгами.
Какая прелесть, заключил Морелла. Значит, можешь одним махом покончить со всей их семейкой. Это очень даже неплохо.
Кая смотрела в шоке на Ланса, а в ее голове носились отчаянные мысли о брате. Эберт уже был на той стадии, когда родня его не интересует, но как он отреагирует на гибель единственного родственника? Он льнул к ней, как путник в пустыне к графину воды, что будет, если он узнает, что брата постигла та же участь, что и слугу? А что, если она околдовала его не настолько, чтобы его удержать? Что если он вырвется из когтей? Ей стало страшно. Если так приключится, то Улаф непременно уверится в ее собственной бесполезности и избавится от нее. Да и Ланс Она смотрела на него и не понимала, что сильнее чувствуетжалость или голод. Она месяц уже не кормилась, это правда. Она представила, как когти вонзаются в податливую плоть, как будут рваться тугие жилы и вместо голода испытала страх. Нет, не сейчас. Не сегодня. Был бы это не Ланс, был бы это кто угодно ещеона бы еще исполнила просьбу Мореллы. Но сейчас лицо Эберта стояло перед глазами. Она не может. Сейчас не может.
Уходи, прошептала она Лансу, яростно ненавидя себя за слабость. Уходи, человек, уходи поскорее.
Ланс заморгал невидящими глазами, развернулся и пошел прочь своей дорогой.
Зачем, зло проговорил Морелла. Зачем ты его отпустила?
В следующий момент она увидела, как тело его обрастает черными перьями. Да, они были, как в саже, и медь на них не блестела. Глаза сверкнули недобрым огнем, уже появились острые когти. Он было метнулся к пошатывающемуся путнику, но Кая вцепилась в него, жалко повисла.
Морелла, нет! Морелла, не надо! вскрикнула она. Отпусти его!
Ланс упал на спину и ошарашенно смотрел на них, старался сфокусировать взгляд.
Отпусти, прошептала Кая. Не его, не надо.
Почему? рявкнул тот. Почему ты его защищаешь?
Кая молча опустила руки. Она смотрела на лицо брата своей жертвы, такое знакомое. Глаза его были глазами рыцаря. Она не подняла на него руку, не в этот раз.
Послышалось гневное шипение сирина. Морелла вырвался из ее рук, хищная птица взмыла в воздух. На другом конце площади мелькнуло пятно. Это был всего лишь ночной сторож, обходивший улицы. Сирин метнулся к этому пятнышку, не успела Кая и вскрикнуть. Впрочем, вскрикнуть жертва не успела тоже. Послышался глухой удар тела о стену, оно осело на землю. Брат Эберта поспешно поковылял прочь, держась за стены.
Что ты наделал, шептала Кая бледными губами. Что ты наделал?
Запах свежей крови щекотал ей ноздри. Она почувствовала, как тоже начала преображаться, как огнем запылали глаза.
Он перекинулся обратно и протянул ей его. Дрожащее сердце в ладонях.
Возьми его. Возьми, как в тот раз. Я знаю, чего тебе хочется.
Кая смотрела на окровавленное сердце, приняла его в руки. С пальцев закапала кровь. Она поднесла испачканные пальцы к губам, облизала и задрожала. Из-под прикрытых век был виден огонь. Лицо ее изменилось, напряглось, стало жестким и хищным. Веки полуприкрытые бешено дрожали. Она прижала его ко рту и попыталась впиться в него своими зубами. Внутри она почувствовала торжествующий вопль.
Вот так, дорогая. Вот так, ведь это не сложно, правда? И тебе ведь нравится, верно? Конечно нравится.
Она разжала руки и уронила недоеденный кусок на землю. Кровь все также текла по рукам и затекала под рукава платья.
Я не хочу, прошептала она. Не хочу, зачем ты принудил меня?
Это не я тебя принудил, это твоя природа, любовь моя, Морелла убрал прядь волос ей за ухо. Это то, что ты есть и никуда тебе от этого не деться. Убей Улафа, убей своего господина, и мы сможем быть счастливы и свободны.
Давай сбежим, выпалила Кая. Давай сбежим и оставим их всех, неужели мы не можем быть счастливы сами по себе? Мы сможем вернуться в горы, если захочешь. Туда, где нас никто не достанет. Любимый, прошу, послушай!..
Она коснулась окровавленными руками его щеки, но тот резко перехватил ее и опустил вниз.
Никогда не предлагай мне трусливого побега, процедил он сквозь зубы. Я не для того столько лет боролся, трудился, чтобы сбежать, как последний трус. Хоть даже с тобой. Мы с тобой должны спасти остальных из нашего племени. А ради этого немудрено и замараться чуток. Ты спросишь, почему я до сих пор сам не отправился на остров Серебряных шахт? Почему я до сих пор не поплыл туда и не попытался освободить их?
Ты можешь отправиться туда без меняпрошептала Кая, а воспоминания о холоде и боли живо встали перед глазами.
Не могу, процедил он. В то-то и дело, что не могу. Лишь немногим известно, где находится остров. Лишь паре человек, этим жалким предателям да да еще тебе. Тебе, раз тебя спасли оттуда. Ты ведь знаешь дорогу Ты ведь знаешь ее, не правда ли, Кая?
Он пристально посмотрел ей в глаза.
Или что ты предложишь мне, дорогая?..
А ей нечего, вовсе нечего было ему предложить.
Вот поэтому мне нужна ты, Кая, со странной лаской продолжил он. Ты знаешь дорогу, тебе надо сил лишь набраться. Сейчас ты не сирин, Кая. Так, звереныш в перьях, чудная девчонка Ты заклеймила себя лишь убийцей, но не стала еще тем, кем должна.
Ты хочешь войны? проговорила она и вновь подняла на него бледное лицо. Когда ты спасешь их, нашу родню?
Война будет, кивнул он. И нам выйти из нее победителями, только нам.
Она смотрела на него не мигая. Покоя, она хотела покоя, тишины и любимого. Но он не мог быть ее иначе, чем после всех этих дрязг и рыданий. Не мог или не хотел. Она со вздохом вспомнила то время, когда ей было достаточно лишь улыбнуться любому юноше и тот готов был жизнь за нее отдать. Теперь все не то. Теперь все иначе. Теперь ее лишь сердце держат на поводу и тянут куда-то, ведут за собой и не к дому родному, явно не к дому.
Я поняла, любимый, грустно поникли сухие васильки в ее волосах, она тыльной стороной ладони стерла кровь с подбородка. Я постараюсь, любимый, я постараюсь Обними лишь меня на прощание.
Я обниму тебя, лишь когда ты станешь той, кем должна. Тогда же и назову тебе свое настоящее имя. Если захочешь.
Она взяла его за руку и поднесла к губам. Горячие слезы обожгли его кожу, а губы были потрескавшимися и сухими.
Я все поняла, Морелла, шептала горько она и не отнимала его руки от своего лица. Я стану той, кем ты хочешь, только не отнимай у меня надежду на счастье. Хоть с тобою, хоть без тебя. Никого у меня не осталось кроме тебя. Не отнимай у меня и этого.
Она глубоко вздохнула и медленно поплелась вдоль домов. Еще шажок, еще пару шажков и тот единственный, у кого было ее сердце, исчезнет за поворотом. Тогда она полетит. Тогда вновь послышится свист между медными перьями. Ах, отчего, отчего ей нельзя быть лишь птицей, петь песни и сказки любому прохожему, зачем этот предательский жар в груди, эта ярость из сердца. Он, верно, лгал ей, что любит ее, да только какое ей дело. Только он ее понимал, только с ним была она целой.
Тихо догорали огни в лагере. Горели факелы на столбах, искры падали во влажные травы. Она тихо, как мышь, вернулась в шатер. Улаф лежал на постели, одет и обут, завалился на перину, как и всякий воин другой. Рядом лежала его старая секира, которой он сбивал замок еще с ее клетки. Кто он ей, думалось Кае. Кто она Сигуру, кто она детям и женщинам? Какой-то будет ее судьба, если она просто все оставит, как есть. Исполнит и волю его, и желание. Позволит ли он ей обрести здесь покой. Может, ждут ее признание и поддержка. Может, обретет Улаф власть, а она станет помощницей первой подле него. Может, позволит он ей быть человеком.
Ее пальцы сжимали тонкий и длинный нож для бумаг. Казалось бы, зачем он кочевникам, да только Улаф давненько метил в высшее общество. Так легко было бы воткнуть нож ему в сильное горло. Проткнуть бы раз, а там и вытечет жизнь из него. Где-то слышала она, где-то в старых байках и песнях, что если убьет она того, с кем ее уговор, то или смерть на рассвете, или прощай навсегда человечье обличье. Что вечно ей ходить в перьях, быть зверем. Морелла того бы хотел, подумалось ей. Это он бы и назвал «признаньем себя». Она вспомнила, как держала чужое сердце в руках, как чувствовала вкус крови во рту. Отчего бы и нет, думалось ей, отчего бы и нет. Ведь никто не позволит ей быть человеком. Она отвела руку подальше. Один удари он мертв. Один удари никогда больше не будет Каи-Марты, убьет и себя, только зверь и останется.
Послышался шорох снаружи, и она обернулась. Никого. Даже Сигура. Он справился с ней однажды, справится и теперь, ведь он обещал ей расправу, если с головы его господина упадет хоть волос один. Нож для бумаги задрожал в ее руках. Она его опустила. Он выпал из пальцев и, жалко звякнув, остался лежать на полу.
Нет, прошептала Кая и попятилась назад. Нет, я не могу, не могу
Пальцы прижались к вискам, глаза она закрыла. Она села на пол и прислонилась спиной к его постели. Сердце бешено колотилось и грозило выскочить из груди. Еще одной смерти за сегодня она не переживет. Она тихо закрыла глаза. Он найдет ее на утро спящей возле его постели, точно сторожевого пса. Будут вопросы, будет ругань и клетка, только она даже не пошевелится.
Пойдем, чудище, услышала она над самым ухом. Пойдем, нечего здесь тебе делать.
Сильные руки мягко подняли ее. Сигур вынес ее прочь. Она не сопротивлялась. У себя она коснулась постели, упала на нее в изнеможении и быстро провалилась в глубокий сон. Без единого сновидения.
Глава XX
Возьми, друг мой, не обожги только пальцы.
Она протянула ему большую глиняную кружку, и он с благодарностью принял ее. Свою она держала на коленях, вместе с ногами залезла в старое кресло-качалку. От молока в кружках поднимался пар, и тонкая пленка уже была на поверхности. В молоко она положила меда с корицей. Шел дурманящий запах. Она вдохнула его поглубже.
Пей, мой друг, пей на здоровье, прошептала она и сама сделала большой глоток. Да, так они и будут сидеть здесь до ночи. Пока первые звезды не зажгутся на темном ночном небе. Улаф знал, что сегодня она не явится в лагерь, а значит, не будет и постоянной ругани, и угроз. Она уходила только с рассветом, когда рыцарь крепко спал на постели. Вылезала в широкое окно навстречу морскому воздуху утра, тянувшемуся из доков. Она уходила пораньше, еще даже звезды не гасли, башенные часы пробивали четыре, и легкая дымка тянулась с востока. Будто была она первой птицей, что встречала зарю. Так хотелось улететь на этой заре. Странно, что она до сих пор не знала, хватит ли ей сил перелететь перешеек и отправиться в горы. В те горы, которые любила и знала. Найти селение, в котором про нее не слыхали, поселиться в чьем-нибудь доме доброй служанкойона ведь прежде была хорошей хозяйкой. А уж какой нянькой она была бы хозяйским детишкам, все бы заслушались. Заслушались песнями, сказками, баснямино только не так, как рыцарь