Укройте тело и перенесите его в дом Гальва, глухо сказал он собравшимся; вроде кто-то его признал. Вам щедро заплатят. Передайте моему управляющему мои слова.
Далековато до Гальвы, проворчал рослый кузнец, уставившись на труп. Протащить такое через весь городпереполошится народ. А сдавать такое сразу могильщику на погребениеи вовек не узнаем, что приключилось, к лекарю б надо, да тоже не близко.
Народ переглядывался, переминался с ноги на ногу, и было видно, как каждый спешит отойти, скрыться, заняться собственным делом. Эберт сбросил с плеч плащ и накрыл им тело. Края тут же пропитались в крови. Старый верный слуга, и такая страшная смерть. Вот и думай, зачем постоянно гнаться за счастьем, если в любой момент можешь остаться с выдранным сердцем.
До особняка Альбре минут пятнадцать пути, обратился он к кузнецу и еще двум крепким юношам. Отнесите туда. И вот, держите каждому за труды.
Он протянул каждому золотойза такую плату любой горожанин согласится помочь и не чесать языком. В голове шумело, усталость давила на плечи. Конечно, ночь он не спал, а теперь слуга с вырванным сердцем, которого он на рассвете несет в дом к невесте. Куда как прекрасное утро!
Во двор дома Сольвег они прошли без лишних вопросов. Седой привратник, сидящий у ворот, сонно хлопал глазами, но отлично понимал, что перед ним будущий хозяин поместья, а потому слушаться его надо беспрекословно, в отличии от обанкротившегося господина. У подножия длинной лестницы, ведущей к главной двери, Эберт приказал им остановиться. Он быстро поднялся, едва не споткнулся и постучал свинцовым дверным кольцом в дубовую дверь. Из дома не доносилось ни звука. Он постучал еще раз, уже настойчивее. Послышался приглушенный стук какой-то двери.
Иветта! услышал рыцарь знакомый гневный голос. Иветта, стучат!
Тишина.
Иветта!.. Ах вот как, наглая девчонка, значит, мне открывать?!
Он услышал стук крепких башмачков по каменному полу, лязг засова и тяжелая дверь слегка приоткрылась. Лицо Сольвег было бледным и сонным, она щурилась на ярком свету, должно быть, только что встала.
Пошли все вон, мы не раздаем милостыню и не жалуем бродячих торговцев.
Сольвег, это я, ответил он.
Сольвег открыла пошире сонные глаза, против солнца она его видела плохо.
Эберт? пробормотала она. Какая нелегкая в смысле, что тебе нужно?
Сольвег, я понимаю, что ты задаешься вопросом, что я забыл у тебя в такую рань
Отца нет, перебила она. Поэтому если тебе нечего сказать невесте, которая теперь вынуждена сама открывать двери, точно прислуга, то тебе лучше уйти.
Рыцарь вздохнул и украдкой бросил взгляд на своих помощников, державших завернутый в плащ труп.
Ты злишься на меня? Я не давал о себе знать, я понимаю.
Он судорожно пытался припомнить все, что говорил своим пассиям Микаэль, когда те выставляли его вон или грозились вывернуть на него ведро помоев. Вроде это даже работало, потому что дверь постепенно приоткрывалась пошире, а лицо его невесты становилось меньше похоже на прокисшую простоквашу.
Я непременно заглажу свою вину, продолжал он, судорожно подбирая слова.
Сольвег фыркнула и ее лицо снова скривилось. Эберт понял, что все же перестарался.
Ты мне зубы не заговаривай, на тебя не похоже, буркнула она, но дверь отворила как следует.
Рыцарь поймал себя на мысли, что раздраженная и скорая на язык она ему нравилась гораздо больше, чем когда ластилась и пыталась вертеть им, как пешкой. Поверх простого домашнего платья, в котором он ее не видел ни разу, да и видеть не следовало, был накинут большой серый пуховый платок, который доставал чуть ли ей не до пят. Черные волосы собраны наспех шпильками в кривоватый узел, из него выбивались тонкие длинные пряди, падали ей на лицо, а она с раздражением откидывала их назад.
Тебе наверно интересно, что мне нужно.
Не особо, но ведь ты все равно расскажешь.
Эберт вздохнул и поманил рукой своих помощников. Те тут же стали топать тяжелыми грязными сапогами по начищенной до блеска лестнице. Лицо Сольвег аж побледнело от возмущения, и он понимал, что дальше будет только хуже. А что он ей скажет? «Дорогая, я шел этим прекрасным утром по улице, нашел труп своего слуги и решил занести тебе как подарок на свадьбу?» Здоровяки без особой осторожности грохнули тело на мраморные плиты. Плащ откинулся, и из-под его полы показалась белая исцарапанная когтями рука. Сольвег в ужасе отшатнулась.
Ты что, убил человека и решил, что я буду тебя покрывать?!
Тише, тише, перебил ее Эберт, поспешно оглядываясь по сторонам. Никого я не убивал. Сольвег, с моим слугой случилось несчастье и мне нужна твоя помощь. Если бы ты увидела, ты бы поняла, но большего я объяснить тебе не могу.
Сольвег скрестила на груди руки. Ее лицо оставалось невозмутимым, а упрямства в ней, как у ослицы, не меньше. Ей совершенно все равно, будь тут хоть море трупов да сама Смерть с косой в придачу в сером саванеона все равно с пеной у рта будет возмущаться и отказываться уходить на тот свет только потому, что с ней обошлись без должного почтения, подобострастия и объяснений.
Что помешает мне закрыть сейчас эту дверь у тебя перед носом?
Рыцарь вздохнул. Вряд ли есть хоть одна такая же упрямая женщина. И такая же храбраяперед ней труп лежит, другая бы заголосила и грохнулась в обморок, а эта даже бровью не повела.
Поверь, тебе это видеть не стоит.
Поверь, лучезарно улыбнулась она. В противном случае я вызову стражу, и ты полдня будешь говорить дознавателям, что это не ты.
Она сладко зевнула, потянулась, как кошка. Его помощники, не скрывая, любовались ей. Это ужасно, думалось ему, оставь женщину без внимания на несколько днейи она с превеликой радостью сама создаст тайное братство по охоте за твоей головойи это еще если повезет. Он представил себе, какие могут быть ближайшие годы жизни с этой миловидной мегерой и отчего-то ему стало смешно. Однако смеяться ранним утром с трупом у ног у дома невесты было бы несколько опрометчиво.
Не говори, что я не предупреждал, Эберт закусил губу и откинул носком сапога плащ с тела. Кровавая рваная дыра в груди предстала во всей красе. Сольвег с любопытством наклонилась, но не сказала ни слова, только краска сбежала с ее губ и щек, и рыцарь невольно протянул ей руки, испугавшись, что она лишится чувств. Она его оттолкнула, глубоко вздохнула и подняла голову.
Значит, это твой слуга? переспросила она.
Да, кивнул рыцарь. И это я послал его вечером из дома, это моя вина
Ах, избавь, поморщилась Сольвег. Избавь меня от красноречивых угрызений совести, ты ведь знаешь, что твоей вины здесь нет. Это явно какой-то безумец
Это явно чудовище, встрял сын кузнеца, надеясь обратить внимание красавицы на себя. Как пить дать чудовище, госпожа, негоже вам на такое глядеть своими чудесными глазками
Да, дакисло пробормотала Сольвег, не повернув головы, и презрительно поджала губы. Так чего от меня ты хочешь?
Эберт смотрел на ее спокойное бледное лицо, ледяные глаза, слышал сухую деловитость в голосе, там, где прежде был только слащавый обмани отчего-то ему стало приятно и просто. Будто не перед его ногами лежало растерзанное тело слуги в окружении тройки свидетелей, которых вряд ли заставишь держать язык за зубами.
Эберт?..
Недовольный замешательством взгляд, тонко поджатые губы. Вроде раньше она не называла его просто Эбертом. Вечное «сир» или величала семейным именемхорошо это или плохо?
Да, прости. Я понимаю, это звучит дико. Но можно ли оставить здесь тело на пару часов? Здесь дело нечисто, а нести через весь город в мой домвсполошится народ. Я не хочу показывать тело первому попавшемуся могильщику. Ты видишь подобных людей, он понизил голос и кивнул в сторону своих же помощников. Весть о «чудовище», о его якобы связи с домом Гальва разлетится как ветер. Понимаешь самани отец, ни городской Совет, ни жители меня за такое по голове не погладят
А, стало быть, репутация невесты для тебя значит меньше своей? Сольвег хищно улыбнулась и наклонила голову на бок. Не отвечай. Это всего лишь шутка. Мое мнение здесь не важно, ведь ты теперь почти хозяин этого дома.
Знай он ее чуть хуже, не расслышал бы нотки горечи и притупленной застарелой обиды. Он слегка поклонился ей и постарался сказать так искренне, как только мог.
Я хочу, чтобы в этом доме ты всегда чувствовала себя хозяйкой вне зависимости ни от чего. Оттого и прошу у тебя дозволения, Сольвег.
Та молчала, все еще сонно щурилась и смотрела в сторону.
Позволь мне привести человека, которому я доверяю. Он осмотрит раны, скажет, что случилось, а потом предадим тело земле, и ты обо всем позабудешь. Это будет только мое дело, и я не буду тебе докучать.
Ты пришел с трупом к моим дверям, и ты мой жених, Сольвег зябко поежилась и посмотрела ему в глаза. Если я захочу, это будет моим делом, помни об этом.
Она наконец распахнула двери, отошла чуть-чуть в сторону, давая дорогу. Кузнец и его сыновья осторожно внесли тело внутрь.
Положите в последнюю дверь направо, крикнула Сольвег им вслед, кутаясь в шаль. Вот удивится эта дуреха Иветта, когда обнаружит тело в чулане.
Она зашла внутрь. Стук ее каблучков мерно раздавался по коридору. Эберт неловко пошел за ней. Кузнецу он кивнул и сунул в руку еще монету. Позови сюда мастера Талмана. Да побыстрее. Где он живет, ты знаешь,
Кузнец проворно поспешил к дверям, сыновья остались нелепо сидеть рядом с телом, как часовые. Рыцарь посмотрел вслед уходящей невесте, неловко огляделся в пустом коридоре и, проклиная свой крайне удачно начавшийся день, поплелся за ней. Откровенно говоря, его изрядно клонило в сон. Ночной визит Каи-Марты, ранний подъем да и все остальное начало ощутимым грузом давить на виски и веки.
Он боялся, что Сольвег вновь уйдет в свои покои. Вновь начнется странное представление, где он явно лишний, да и текст роли ему не раздали, вновь она оскорбится, запомнит обиду, а не так, вовсе не так он хотел отплатить ей за помощьведь сегодня была она совершенно иная. Но Сольвег к себе не свернула. Домашнее светло-коричневое платье слегка шуршало по полу, шелестело складками, кончик шали почти спустился до пят. Она вошла в небольшую гостиную в конце коридора, где и гостей-то не принято приниматьслишком мала, слишком домашняя. На полках книжного шкафа лежал тонкий слой пыли, который методично смахивала заспанная служанка. Ни горничная, ни хозяйка интереса друг к другу не проявили. Интересно, подумалось Эберту, хватает ли Альбре денег платить даже такой ленивой прислуге. А каково-то Сольвег, привыкшей с детства к толпе камеристок, обходиться почти деревенской девчонкой без рекомендаций. Оттого и не увидеть на ее волосах теперь сложных пышных причесок, на которые в былые годы уходили часы, сложные кудри и косы, узлы, вплетенный жемчуг и искорки блесток. Сейчас из полураспавшегося узла на затылке выбиваются длинные пряди, которые она сама без помощи служанки неумело и торопливо заколола булавками, шпильками, пока торопилась выйти к нему. Длинный черный блестящий локон щекотал ее шею, спускался по ключицам все ниже. Она села в просторное кресло, откинула голову к спинке. Поманила пальцем служанку, что-то быстро ей процедила сквозь зубыта поклонилась и мышью юркнула к выходу. Эберт стоял в дверях и смотрел на нее. А что еще он мог сделать. Уйти он не мог, а что делать дальше он и не знал. Ждать, пока кузнец найдет врача Талмана, а когда это будет, кому это ведомо.
Долго будешь стоять истуканом?
Солнечный луч из окна освещал половину ее лица, она жмурилась, а один глаз на свету казался ярко-зеленым, будто бутылочное стекло.
До чего же ты вежлива со своим гостем, попытался отшутиться рыцарь, но тут же столкнулся со взглядом «не зли меня, если жизнь дорога». Впрочем, он угас так же быстро, как и появился. Сольвег лениво улыбнулась и поманила его рукой. Тот подошел ближе, встал рядом с ней.
Помнится, сир Эберт, ты не любитель теплого обхождения, проговорила она, не сводя с него спокойного взгляда; ее зрачки сейчас были разные и тот, что на свету, превратился в мелкую точку. Так что смотри, твои пожелания выполнены. Садись.
Он сел. Между ними был лишь крохотный столик, на который обычно ставят тоненькие вазочки, в которых нет смысла.
Ну? проговорила она. Мы, конечно, можем молчать. Я могу сказать, что погода утром чудеснаяты согласишься, выразишь надежду, что завтра будет такая же. Я кивну, скажу, что в такое лето море особенно красиво. Кажется бирюзово-зеленым. А пена кружится у камней, точно дымка.
А что я? спросил рыцарь. Он невольно смотрел ей в глаза, ему казалось, в их зелени есть золотистые крапинки.
А ты ничего, возразила красавица. Когда ты был в состоянии поддержать такие беседы?
Вошла служанка, криво держа поднос, от которого валил пар. Поставила его на столик, чуть не опрокинув, неловко поклонилась и вышла.
Лучший пряный шоколад из Эльсхана, говорила Сольвег, разливая густую горячую жидкость по крошечным чашечкам. Кардамон и гвоздика с корицей, немного черного перца. Все оттуда. То немногое, от чего я отказаться не в силах. И плевать, что скажет отец.
Она отдернула повыше просторные рукава, чтобы их не запачкать, протянула шоколад и ему.
Не знал, что ты любишь сладкое, пряный запах щекотал нос и он впервые с самого утра почувствовал, что проголодался.
Ты вообще многого не знаешь, безразлично бросила Сольвег, слегка облизала губы, грея пальцы об чашку. Я скорее соглашусь ходить в одном и том же платье три дня к ряду, как какая-нибудь простолюдинка, чем соглашусь с тем, что мне есть и чего не есть. Пей, пока не остыло, и молчи.
Он сделал глоток и слегка обжег себе язык и нёбо. Шоколад был густой, столько вкуса, иного в Эльсхане не делают, немудрено, что эта девица привыкла к самому лучшему, кажется, и мать Микаэля была из Эльсхана. Они пили молча, а она на него не смотрела. Казалось, с огромным удовольствием она бы пригрелась в этом кресле с этой чашкой и поднимающимся от нее паром, сомкнула бы веки и уснула вновь приятным утренним сном, точно кошка. И точно, как кошке, ей и не было сейчас до него дела. Ни малейшего. Эберт смотрел, как солнечный луч, в котором плясали пылинки, делает кожу на ее тонких руках и шее еще белее, и думал. Наблюдал, как лениво тянутся мысли в разомлевшем мозгу. Даже забавно, что с ним не так. Отчего он невольно любуется ей только сейчас, когда ей нет до него ни малейшего дела. Отчего рассматривает он ее как картину старого мастера, как почти живое тело, из мрамора выточенное, отчего прояви она хоть какую-то живость, самовольство, мелкую выходкуочарование все сдует, как вихрем, и он тут же отпрянетне оттого ли, что у самого духа не хватит. И неужели та сумасшедшая дева права.
Сольвег слегка шевельнулась, подняла голову. Их глаза встретились, но смотрела она, казалось, сквозь него. Может, и правы бывают те странные монахи, что решают до смерти молчать и молиться, тишина бывает такой гулкой и емкой, если б они так молчали, молчали бы от рассвета до заката и вновь до рассвета хоть разможет, он правда узнал бы и понял еерассказать хоть кому, рассмеются. Наверно узнал бы. И, может статься, даже хотел бы узнать.
Он неслышно, без единого звона отставил чашку. Встал, подошел к ее креслу. Она даже не сменила позы, только посмотрела на него снизу вверх, чуть приподняла острый подбородок. Слегка протянул руку и легкий шелк ее волос невесомо коснулся его пальцев. Когда бы еще он позволил себе такое. Он ли вообще это делает и зачем. Только чувствовал пряный запах шоколада и еле слышный аромат ее волос, отчего-то ореховый с медом. Она слегка прищурилась, запрокинула голову чуть сильнее. Было видно, как бьется маленькая жилка под тонкой белой кожей, провести бы по ней пальцем, да только это ни разу не сон, хоть еще чуть-чутьи он не поверит, что все это правда, а золотые блестки, пылинки все скачут по стенам. Голова казалась тяжелой, склонялась все ниже. Прядка ее волос тонким кольцом обмоталась вокруг его пальца.
Громко скрипнула дверь, рыцарь поспешно выпрямился и отдернул руку. Сольвег и бровью не повела.
Госпожа! в комнату ворвалась служанка, лицо ее было полно напускного раскаяния, а в голос она вложила столько слезливости, что позавидовали бы и бродячие артисты. Госпожа, вы простите, нечаянно я, цветы поливала, вот и их залила, на столе лежали
Она протянула поднос с залитыми не самой чистой водой бумагами.
«Растяпа», подумал рыцарь. «Весело же ей живется с такой-то прислугой.» На свое удивление он почувствовал легкую досаду. Не ворвись сюда служанка, не развей она эту странную сонную дымку, кто бы знал, сколько шагов бы он сделал по этой дороге. Теперь не узнаешь. Сольвег скривилась, но устраивать скандал у нее желания не было.