Дюрер пожал плечами:
Я поговорю с Агнессой. Деньгами занимается она. Теми, что остались.
М-да, разговоры у наслучше некуда, вздохнул Дисмас. Сифилис, папские свищи, полудохлый развратник-император, а теперь вот нищета и голодная смерть. О чем бы нам еще поговорить? О казнях? Поехали со мной в Майнц, а? Там у них каждый день кого-то жгут.
В конце концов Дисмас сумел заставить Дюрера улыбнуться, рассказав, как огорчился Альбрехт, когда выяснилось, что Дисмас не купил ему поддельный байдак святого Петра.
Но больше всего он хочет плащаницу.
Плащаницу? Я сварганю ему плащаницу! От выпитого язык Дюрера начинал понемногу заплетаться. Такую плащаницу такую прекрасную плащаницу, что Иисус захочет вернуться с небес и снова в нее замотаться.
Не говори так, Нарс.
Дюрер грохнул кружкой о стол:
Эй, Магнус! Шевели своими жирными булками и неси мне еще бренди. И этих твоих конских ссак для моего друга Дисмаса.
Альбрехту не нужна твоя плащаница, объяснил Дисмас. Он хочет ту, что в Шамбери.
Кабатчик Магнус, огромный малый, по счастью терпеливо сносивший шутки в адрес своих тылов, подошел и плеснул бренди в кружку Дюрера.
Тот перегнулся через стол к Дисмасу:
Знаешь, мы с тобой могли бы недурно подзаработать.
Мне уже не нравится твоя задумка.
Все равно слушай. Я делаю плащаницу, а ты продаешь ее своему горе-архиепископу. Двадцать пять процентовтвои.
Неслыханная щедрость. Как поживает Агнесса?
В манду Агнессу.
Я не прочь, но она твоя жена. Нарс, я пытаюсь переменить тему.
А что такого? Ты же презираешь Альбрехта
Я ни разу тебе не говорил, что презираю Альбрехта.
Да ладно, ты сто раз выражался в этом духе. Он свинья. Не такая свинья, как папа, но тем не менеесвинья. А Тецель? Вот кто настоящий подонок! Эх, на костер бы его
Дюрер осушил кружку и начал колотить ей по столу. В таверне притихли. Дюрер вскарабкался на стол и распрямился на нетвердых ногах.
Нарс, сядь! велел Дисмас.
Дюрер воздел кружку:
За брата Мартина Л-лултера. Лу-лур
Все уставились на него.
Ну же! Вы! Все! Пейте! За Мартина Лу-те-ра. Во! Смерть папе-содомиту!
Эй! крикнул кто-то. Думай, что несешь!
К ним подковылял Магнус:
Мастер Дюрер. Прошу вас. Не надо скандалов.
Дисмас дергал Дюрера за штанину:
Нарс, слезай оттуда.
Магнус, еще бренди! Всем бренди! Дюрер поднял кружку. Пейте! Пейте за Альбрехта Дюрера!
За кого? переспросил кто-то.
За Альбрехта Дюрера! Который подтирает задницу картинами Лукаса Кранаха!
Дисмас и Магнус стянули Дюрера со стола и дотащили до дверей.
Ты великий человек, бормотал Дюрер, наваливаясь на кабатчика. Самый великий. Величайший! Величайший во всей империи.
Я доведу его до дома, сказал Дисмас Магнусу.
Ночная прохлада приятно освежала.
Лишь бы никто не кликнул стражу, обеспокоенно заметил Дисмас.
Насрать на стражу. Что они нам сделают?
Нарс, нельзя залезать на стол в таверне и орать, что папасодомит.
Можно. Он же содомит. Л-лулт Ой, я никак не могу его выговорить! Л-у-у
Ты пьян, Нарс.
Тсс! Погоди, слушай, сейчас скажу. Лу-у-тер. Лутер теперь у нас папа. Дисмас?
Что, Нарс?
Я Лутера лублу.
Ладно. Хорошо. Пойдем.
Отведи меня к нему, я перед ним исповедуюсь.
Нарс, брат Лютерв Виттенберге, а мыв Нюрнберге.
Я хочу его написать. Сделаю его бессмертным.
Полагаю, о своем бессмертии он уже позаботился. К тому же Кранах тебя опередил.
Кранах? Кранах. Кранахзалупень!
Тише, Нарс. О господи.
Он и выглядит-то как залупень.
Если не утихомиришься, я сдам тебя страже.
А я буду сопротивляться, сказал Дюрер, заваливаясь на забор.
Дисмас подхватил друга под локоть:
Когда Агнесса увидит тебя в таком состоянии, ты пожалеешь, что тебя не сцапала стража.
6. Лодка Рыбаря
Весной Дисмас снова был в Майнце.
Зиму он провел в теплых краях, охотясь за реликвиями для Альбрехта, последней модой были итальянские мученики VI века, но, помимо них, удалось отыскать и пару других редкостей: ребро святого Хрисогона и отличный фрагмент копчика святой Специозы, принесший, как уверялось, несколько первосортных исцелений. По обыкновению, Дисмас предоставил бы Фридриху преимущественное право покупки, но у Фридриха и без того было столько костей Специозы, что хватило бы на полный скелет.
К собору Дисмас привычно направился по переулку, ведущему в клуатр. Среди покаянцев и молельщиков за углом толпились паломники.
День был не праздничный. Что они тут делают? Разодранные рубища покаянцев пятнала кровь. Дисмас всегда полагал самобичевание вульгарным обычаем. Безрукие и безногие калеки ползли и перекатывались по булыжникам мостовой. Лица многих были обезображены язвами и голодом. Толпа осаждала вход в клуатр, где стояли на страже два ландскнехтате самые, которых Дисмас видел прошлой осенью.
Что происходит? спросил он паломника.
Лодка апостола Петра. Индульгенция на двести лет!
О господи, подумал Дисмас. Он пробрался через толпу ко входу. Ландскнехт алебардой преградил ему путь:
А ты куда, паломник?
Я не паломник. С дороги.
Входдесять крейцеров. Окинув взглядом плащ и сапоги Дисмаса, ландскнехт признал его за состоятельного человека. А с тебяпятьдесят.
Я прибыл по поручению архиепископа, и если ты не уберешься с дороги, то я засуну эту алебарду так глубоко тебе в зад, что она вылезет у тебя из башки и собьет шлем.
Второй ландскнехт шагнул к Дисмасу. Тот выхватил из-под плаща кинжал и приставил лезвие к горлу стражника:
Не двигайся.
Ландскнехты замерли. Будучи не дураками, они смекнули, что человек, способный так вести себя с ландскнехтами, наверняка имеет какие-то полномочия, если только он не идиот или самоубийца. Из внутреннего двора их заметил какой-то клирик и заторопился навстречу, по-учительски распекая провинившихся:
Что все это значит? Мастер Дисмас! Эй вы, оба, по местам! рявкнул он на ландскнехтов. Живо! Прошу вас, мастер Дисмас.
Дисмас вложил кинжал в ножны и вошел во двор клуатра. Ландскнехты недоуменно и гневно смотрели ему вслед.
И зачем только его преосвященство держит этих подонков? спросил Дисмас.
Клирик пожал плечами:
Мне они тоже не по душе.
Посреди клуатра стояла лодка. Не та, что он видел в Базеле. Эта была одномачтовой, с высоко задранными кормой и носом. Поднятый парус обвис в безветрии замкнутого двора. Коленопреклоненные паломники, окружив лодку, касались остова и бормотали молитвы. Чуть поодаль стоял сундук для продажи индульгенций. Тецель вел бойкую торговлю.
Помилуйте, что это? спросил Дисмас.
Ваша лодка, удивленно ответил клирик.
В каком смысле? Дисмас недоуменно уставился на него.
Лодка апостола Петра. Та, что вы купили для его преосвященства в Базеле прошлой осенью. Весьма популярна у паломников. Видели толпу снаружи? И так с первого дня. Его преосвященство очень довольны.
Альбрехт принял Дисмаса в кабинете, без посторонних.
Кузен, мы по вам соскучились. Успешно перезимовали?
Да, отвечал Дисмас, с трудом сдерживаясь. Привез несколько вещиц, которые наверняка заслужат одобрение вашего преосвященства.
Вы нас ни разу еще не разочаровали, Дисмас.
Альбрехт был в приятном расположении духа, чему, несомненно, способствовал непрерывный звон монет, доносившийся со двора, звук слаще китайских колокольчиков.
Кашлянув, Дисмас осведомился:
Позвольте узнать, ваше преосвященство, что за мореходное средство стоит у вас во дворе?
Невероятный успех, улыбнулся Альбрехт. Видели, какие толпы? Идут днем и ночью. Никакого покоя.
Да, я видел. Однако, с вашего позволения, я спрошу еще раз: что это?
Альберт вздохнул:
Ну же, Дисмас. Мы ведь не станем устраивать сцену, правда? Это так скучно. Вот, выпейте лучше вина. Из серебряного кувшина он плеснул в кубок. Лодка скопирована с мозаики Джотто. Не видели?
Нет.
Не глядите букой, Дисмас. Отлично выполненная копия.
Прошу прошения, но было крайне неожиданно услышать от отца Неблера, что я приобрел ее для вашего преосвященства. В Базеле.
А, и поэтому мы куксимся? Но ведь вы наш официальный поставщик святынь, так что вполне могли приобрести ее для нас. Гордитесь, Дисмас, это приобретение делает вам честь.
Дисмас ошалело уставился на Альбрехта.
Если вы беспокоитесь по поводу вознаграждения, продолжал тот, то напрасно. Вы будете щедро вознаграждены. Как всегда.
С позволения вашего преосвященства, это не имеет никакого значения. Я ни при каких обстоятельствах не соглашусь принять вознаграждение за это эту
Дисмас, если она пробуждает в людях духовность, так ли уж важно, что это
Фальшивка?
Импровизация.
Ваше преосвященство, как ваш официальный поставщик святынь, я прилагаю массу усилий, чтобы
Да, да, да Мы прекрасно осведомлены о вашем профессиональном самоуважении. И знаете почему? Да потому, что вы при каждой встрече нам о нем рассказываете. Нам что, предстоит сейчас еще раз прослушать ваше программное заявление?
В немой ярости Дисмас стиснул под столом кулаки. Какой чудовищный произвол. И его же теперь отчитывают! Альбрехт тем временем завел иеремиаду на другую тему:
Зима у нас была непростая, Дисмас. Далеко не простая. И мы должны сказать, ваш дядюшка Фридрих не предпринял ничего, чтобы нам помочь. Нет, не так. Скажем прямо, мы удручены, Дисмас. Глубоко удручены.
Разумеется, имелось в виду дело Лютера. Даже за пределами империи, в Неаполе и в Венеции, до Дисмаса доходили новости о событиях на севере. Дюрер не ошибся, сказав, что протест Лютера очень быстро перестанет забавлять Фридриха. О богослове из Виттенберга заговорила вся Европа.
Альбрехт тем временем распалился:
Этот сумасбродный августинец имел дерзость прислать мне свои мерзкие тезисы. Тезисы! Недурное название для бредней пьяного монаха. А к ним приложил подхалимское письмецо, именуя меня «Ваше блистательное величие», а себя«fex hominum», дерьмо среди людей. Вот уж что правда, то правда! А затем имел наглость наставлять наснас! трижды архиепископа! касаемо церковной доктрины в отношении индульгенций. Невероятная дерзость! Доминиканцы распространили памфлеты в защиту своего брата Тецеля и его совершенно законных методов, а что сделали виттенбергские студенты? Студенты вашего дядюшки Фридриха? Сожгли памфлеты! Все восемьсот экземпляров! И как же ваш дядюшка наказал такое вопиющее хамство? Очень простоникак. Альбрехт взъярился не на шутку. Далее. Его святейшество потребовал у вашего дядюшки выдать Лютера доминиканцам для проведения дознания. Что делает ваш дядюшка? Снова ничего. Отказывает. Отказывает святейшему папе римскому! Альбрехт осенил себя крестным знамением. Когда его святейшество потребовал от Фридриха изгнать Лютера из Саксонии, тот снова отказался. А теперь? Теперь Фридрих говорит, что изгонит Лютера или передаст в руки уполномоченных органов в Риме только на том условии, если Лютеру будет вынесен обвинительный приговор как еретику. Но для дознания и суда он его выдавать отказывается! Это нечто вопиющее! Альбрехт мученически заломил руки.
Мне не по чину рассуждать об этих материях, сказал Дисмас.
Вы слишком скромны, кузен.
Я обычный торговец мощами, ваше преосвященство, а не богослов, как вы.
Так. А скажите-ка мне, любезный торговец мощами, понимаете ли вы, что произойдет с вашей торговлей, если не искоренить ересь, которую распространяет драгоценный монах вашего дядюшки? Как вы считаете, если исчезнут индульгенции, люди по-прежнему станут гоняться за ребром святого Себальда или за локоном святой Аполлонии? Думаете, у вас останется хоть один заказчик, а?
Об этом Дисмас уже задумывался. И Фридрих, несомненно, тоже. Защищая Лютера, Фридрих ставил под угрозу само основание, на котором покоится поклонение реликвиям, и рисковал обесценить свою гигантскую коллекцию. Поклонение святыням играло большую роль в торговле индульгенциями. Если индульгенции отменят, кто захочет ходить на поклон к святым костям?
Негодование и нападки Лютера росли и ширились соразмерно с обличениями, которые неслись в его адрес из Рима. Теперь он направлял свой гнев не только на индульгенции, но и на папский престол. Да еще в каких выражениях! В последнем памфлете он назвал собор Святого Петра «ненасытной базиликой» и заявил, что папа должен строить ее за свой счет, поскольку он богаче Креза.
Свои памфлеты он писал с бешеной скоростью. За ним едва поспевал печатный станок. Лютер отверг таинство епитимьи. Отверг существование чистилища. Отверг верховенство Рима. Земля содрогалась под его сандалиями.
Это было что-то невероятное. Папа римский, император Максимилиан и Альбрехттри самых могущественных человека не только в Европе, но и во всем в миремечтали отправить его на костер. Но всякий раз, когда к вязанкам подносили факел, Лютер выхватывал его и поджигал царственные мантии. Как это удавалось простому монаху? Впрочем, его оберегал Фридрих, отказываясь выдавать своего саксонского подданного в руки сторонних властей. И что это сулило Фридриху? Ничего, кроме враждебности могучей тройки. Как ни парадоксально, Фридрих продолжал оставаться искренним католиком. Насколько известно, он не принимал ни один постулат еретической доктрины Лютера.
Выплеснув гнев, Альбрехт заговорил помягче:
Вы собираетесь в Виттенберг?
Сначала заеду в Нюрнберг. Я несколько месяцев не был дома.
Заверьте нашего брата во Христе Фридриха в нашей непреходящей любви, вздохнул Альбрехт. Как поживает его коллекция? По-прежнему обширнее нашей?
Числом обширнее, ровным голосом ответил Дисмас, но в ней ни единая святыня не превосходит блеском лодку вашего преосвященства.
Он будет нам завидовать.
Несомненно.
Альбрехт протянул руку для лобызания:
Счастливого пути, Дисмас. Возвращайтесь к нам поскорее. Привозите чудесные находки. И вот еще что, Дисмас
Да, ваше преосвященство?
Если отступничество Лютера укоренится, то вся коллекция вашего дядюшки, будучи обширнее нашей, и пострадает больше нашей. Напомните ему, что все его залы в одночасье утратят всякий смысл. Подавшись вперед, он задул большую свечу на столе. Так и передайте.
7. Катастрофа
Дорога до Нюрнберга тянулась бесконечно. Дисмас, угнетенный возмутительной показушностью Альбрехта, преисполнился самых скверных предчувствий. Кто знает, что ждет впереди? Скорее всего, Лютеру несдобровать даже под протекцией Фридриха.
Спору нет, Фридрихвлиятельная персона: правитель Саксонии, курфюрст, князь-выборщик Священной Римской империи. Но лишь один из семи. Еще одним был Альбрехт. Если император Максимилиан и вправду умирал от французской болезниа сомневаться в этом не приходилось, то неизвестно, станет ли его преемник так же сквозь пальцы смотреть, как Фридрих покрывает Лютера. Поговаривали, что трон Максимилиана унаследует его внук Карл, король Испании, более решительный, а вернеенепоколебимый поборник католической доктрины. Он вполне может сказать «довольно» и арестовать Лютера, не обращая внимания на Фридриха. И что тогда? Междоусобная война внутри империи? Выдержит ли ее Фридрих? Разумеется, нет. Эти раздумья тяготили Дисмаса без меры. Он чувствовал себя дряхлым старцем.
Наконец путешествие завершилось: ранним утром из тумана торжественно выступили зубчатые стены и величественные башни свободного имперского города Нюрнберга. Дисмас неожиданно понял, что истосковался по иным видам.
Пришла пора возвращаться в родные края, как сделал Маркус. В горы, в отчий Мюрренкрохотную деревушку на самой вершине огромных скал. Эта мысль, внезапная и пронзительная, наполнила его радостью. Дисмас невольно улыбнулся. Да, время настало. Он пришпорил коня в рысь.
Сначала он заглянет к своему другу Дюреру. Нет, сначала зайдет в баню, отмокнет в горячей ванне, переоденется в чистое, а потомк Дюреру. Они славно поужинают, немного захмелеютна этот раз не до такой степени, что Дюрер полезет на стол выкрикивать оскорбления в адрес папы, после чего Дисмас наконец-то выспится на чистом белье в собственной кровати. А утром отправится к мастеру Бернгардту за своими сбережениями.