22 октября оставались в том же балагане и шили обувь. В полдень они услышали шум. Ниндеман взял ружье и пошел к двери, но дверь внезапно отворилась и на пороге показался человек. Увидев Ниндемана с ружьем, он упал на колени, простер к нему руки и, видимо, молил пощадить его жизнь. Ниндеман спрятал ружье и предложил ему войти, а в знак дружеского отношения стал угощать рыбой, которую они варили. Но человек тряс головой и делал знаки, что это негодно для еды. Ниндеман пошел к саням, в которых он заметил большую оленью доху и, взяв, принес в балаган, а взамен хотел дать человеку фланелевую рубашку. Но тот покачал головой. Ниндеман показал ему свою обувь. Человек пошел к саням и принес оттуда пару оленьих сапог. Матросы старались разъяснить ему, что у них еще было несколько товарищей, оставшихся там далеко на севере. Человек в ответ показал знаками, что он должен идти и что ему необходима его доха, так как очень холодно. Затем принес и отдал матросам оленью шкуру, объясняя, что ему надо ехать и держал четыре пальца над головой. Рубашку, предложенную Ниндеманом, он взял и уехал вдоль реки на запад. Они полагали, что он вернется через 4 дня.
Человек, нашедший матросов, был якут Хатычинского наслега Иван Андросов, случайно приезжавший в Урасу и возвращавшийся с другими четырьмя якутами с морских рыболовных промыслов. Он заехал в Булкур посмотреть свое летнее жилище, спутники-же его Константин Мухоплев, старосты наслегов Туматского Алексей Ачкасов, 3-го Хатычинского Тарас Савин и якут того же наслега Николай Винокуров («Муна») остались ждать его на дороге в раскинутом чуме. Вот почему Андросов держал 4 пальца над головой и пояснял, что ему необходимо ехать, чтобы поставить в известность своих товарищей о найденных им людях.
Около 6 часов в тот же день, когда матросы ели свою рыбную похлебку, за ними приехал Андросов с двумя своими товарищами. Он привез им дохи и сапоги из оленьих шкур и значительное количество мороженной рыбы, которую матросы с радостью сейчас же стали уничтожать. Между тем Андросов складывал их вещи на сани. Наконец они отправились в путь и, проехав километров 20, остановились у двух юрт. Якуты сейчас же занялись матросами: вымыли им лица и руки.
«Большой котел с олениной стоял на огне, рассказывал потом Норос, и скоро нам было предложено при помощи самых дружеских жестов и знаков принять участие в общей трапезе. Утолив свой голод мы должны были попробовать и чаю. Затем на пол разостлали несколько оленьих шкур и все улеглись спать. То была первая покойная ночь, замечает Норос, проведенная нами со времени оставления капитана».
Андросов привез Ниндемана и Нороса на стойбище тунгусов, направлявшихся из мест летнего своего пребывания в Кумах-Сурт, куда матросы с ними прибыли 24 октября. Еще дорогой по направлению в Кумах-Сурт они пытались поставить в известность туземцев относительно оставшихся в дельте товарищей, но их не понимали, а они не находили способа и уменья объяснить своим спасителям, что еще необходима немедленная помощь с их стороны, чтобы спасти остальных.
Передвигаясь с тунгусами 24 (12) октября в виду острова Столбового, матросы не смогли воспользоваться случаем спасти остатки партии, наконец, прибыв в Кумах-Сурт, еще раз упустили его, мотивируя это тем, что «решительно не представлялось ни одной удобной минуты» для того, чтобы навести снова мысли тунгусов на заботивший их вопрос.
Из Кумах-Сурта Ниндеман пытался отправить телеграмму посланнику США в Петербург. Здесь осведомленность, которой он однажды там похвастался, вдруг изменила ему: в 80-х годах прошлого столетия только г. Иркутск был связан с Петербургом телеграфной линией, расстояние же между Кумах-Суртом и г. Якутском в 1929 километров, Якутском и Иркутском в 2770 километров, телеграмма должна была идти с нарочным эстафетой. Сколько же времени должна была идти телеграмма из Кумах-Сурта в Петербург? Можно ли было от нее ждать, если не немедленной помощи, то во всяком случае скорой помощи? Повидимому и сам автор телеграммы не ожидал от этой попытки, по собственному же выражению, «ничего путного». Но она случайно, все-таки, восстановила связь между партиями, так как попала 26 (14) октября в руки Кузьмы Еремеева, который, исполняя поручение Мельвиля, через Кумах-Сурт направлялся в Булун. Он сообразил, что все иностранцы должны быть с одного судна и потому доставил «телеграмму» Мельвилю.
Кстати сказать Ниндеман принял Еремеева за офицера и «начальство» из Булуна. Но каково же было его удивление, когда 29 (17) октября, прибыв в Булун, он увидел в качестве начальства другое лицо казачьего командира Бишофа. Он долго сомневался в правах Бишофа, пока тот не показал ему в доказательство шпагу и мундир.
Здесь матросы объявили, что они были найдены Андросовым через 22 дня после того, как расстались с своей партией. Возможность спасти капитана и всю партию им казалась немыслимой. На самом деле, Ниндеман и Норос были найдены не через 22 дня, а всего только через 13 дней, как расстались с Де-Лонгом: 9 октября (28 сентября) 22 (10) октября.
Нельзя отнять от Ниндемана и Нороса мужества, стойкости в страданиях, но нельзя и видеть в них героев, людей самоотверженных. Де-Лонг в них обманулся, как и остальные товарищи, которые возлагали на них все свои надежды на спасение и провожали троекратным «ура».
У. Джильдер в своем описании путешествия в Сибирь для поисков экспедиции капитана Де-Лонга посвятил Ниндеману и Норосу целую главу. Как сочувственно не описывает автор их положение, как не извиняет их промах, он ничем не оправдает отсутствие проявления ими энергии, распорядительности, силы воли в тот момент, когда была сделана ставка на жизнь оставшихся товарищей. Нельзя это оправдать и невозможностью столковаться с тунгусами. Тот, кто сталкивался с тунгусами и якутами, знает, как удивительно восприимчив, сметлив тот и другой народ. Нам нет нужды приводить в подтверждение этому выдержки из сочинений Миддендорфа, Маака, Чекановского, Бунге и друг. Е. Ф. Скворцов, работавший в Ленско-Колымской экспедиции в 1909 году, пишет, что в тунгусах и юкагирах есть что-то благородное: помочь и выручить из беды они готовы всегда, не надеясь на вознаграждение. Бесспорно, Ниндеман и Норос могли спасти одиннадцать оставшихся товарищей, но они этого не сделали.
Глава XНАЙДУ ТОВАРИЩЕЙ ЖИВЫМИ ИЛИ МЕРТВЫМИ! ПЕРВЫЕ ПОИСКИ МЕЛЬВИЛЯ
На пятый день после выезда из села Зимовьелах Мельвиль прибыл в Булун.
Прежде чем отправиться на поиски, он тщательно записал все указания, которые сделали ему Ниндеман и Норос, изучил их путь, места, где высадился Де-Лонг, так точно, как только позволяла карта.
Мельвиль располагал двумя собачьими упряжками и провиантом на 10 дней, состоящим из рыбы. Имел двух проводников из местных жителей.
Еще до ночи 3 ноября (22 октября) он достиг Кумах-Сурта, на следующий день прибыл в урочище Булкур, но здесь вынужден был пробыть до утра 8 ноября (27 октября) из-за сильной пурги, во время которой небезопасно было следовать дальше. В этот день он нашел место, где матросы сожгли сани вместо дров. 9 ноября (28 октября) прибыл на место под названием «Два креста» и на ночь остановился в том балагане, где матросы провели ночь с 11 на 12 октября и весь день 12 октября. Ниндеман и Норос забыли упомянуть Мельвилю об этом балагане и, когда один из якутов нашел здесь пояс с пряжкой, которая несомненно была сделана в кузнице «Ж а н н е т ы», Мельвиль полагал, что он напал уже на верный след пребывания здесь партии; только по возвращении в Булун выяснилась эта ошибка: пояс оставили в балагане Ниндеман и Норос. Введенный в заблуждение находкой, Мельвиль решил немедленно начать поиски по левому берегу рукава.
Но утром 10 ноября (29 октября) проводники заявили ему, что провизия на исходе, и они должны возвращаться, так как здесь, в безлюдном месте, нет никакой еды ни для них, ни для собак. Но поиски надо было продолжать во что бы то ни стало, и Мельвиль на это решился, несмотря на энергичные протесты и мольбы якутов, доказывавших, что дальнейшее путешествие с остатками провизии при наступивших страшных морозах всем им угрожает смертью. Проводники категорически отказались ехать. Тогда Мельвиль выхватил у одного из них хорей, и стал наносить им удары.
Якуты бросились бежать. Боясь, что они совсем покинут его на произвол судьбы, Мельвиль схватил винтовку и выстрелил им вслед, чтобы напугать. Цель была достигнута: когда пуля просвистела над их головами, якуты в ужасе упали на колени, стали креститься и низко кланяться. Вновь заряжая винтовки, Мельвиль велел им приблизиться. Снова ямщики стали доказывать ему смертельную опасность дальнейшего пути и бесцельность поисков, так как кругом все занесено снегом; ставили ему на вид, что весной, когда сойдет снег, легче будет найти тела погибших товарищей. Узнав от якутов, что до ближайшего населенного пункта остается еще 250 километров, Мельвиль приказал им немедленно ехать в Северный Булун. В ужасе они повиновались.
Но дальнейших следов Ниндемана и Нороса уже нигде не было видно: Мельвиль сбился с пути. Переночевав в урочище «Хас-Хата», Мельвиль двинулся дальше, несмотря на сильную снежную метель. Собаки были совершенно истощены и шли почти шагом. 12 ноября (31 октября) достигли жилья.
Мельвиль, вследствие опухоли ног и утомления, на четвереньках пополз к юрте при величайшем изумлении выбежавших навстречу якутов, которые помогли ему подняться на ноги и войти в дверь. Здесь ему вручили записку Де-Лонга, найденную в одном из покинутых балаганов в 50 километрах к востоку от Сев. Булуна. Она была помечена 22 (10) сентября. Де-Лонг уведомлял об оставленном имуществе на месте высадки и о выступлении на юг для поисков жителей. Здесь же в последующие дни Мельвилю еще были доставлены две записки от 26 (14) сентября и 1 октября (19) сентября. Обрадованный этими известиями, Мельвиль решил немедленно отправиться на поиски, намереваясь во что бы то ни стало найти товарищей живыми или мертвыми.
Выехав 17 ноября (5 ноября) на север в нартах, запряженных свежими и сильными собаками, он через два дня достиг берега океана и нашел там описанный в записке Де-Лонга шест и сложенные здесь вещи, при величайшем удивлении и восторге якутов. Затем Мельвиль отправился в Северный Булун, чтобы запастись провизией и организовать дальнейшие поиски. Последние велись от места, обозначенного шестом на юг. Погода стояла все время изменчивая и плохая. Следы партии сохранялись на льду разных рукавов дельты, так как ветер смел со льда весь снег. Но через несколько дней мучительного пути они вдруг исчезли, из чего Мельвиль заключил, что где-то он взял неправильное направление. Но он не унывал. Он был не из тех людей, которые легко теряют мужество: полузамерзший, истощенный от голода, ползающий на четвереньках, он питался на ночлегах брошенными остатками гнилой вонючей рыбы и оленьими костями, из которых приходилось варить себе отвратительное «хлебово». Среди непрекращающейся ужаснейшей пурги, ледянящей кровь и грозящей людям и собакам ежеминутной гибелью, Мельвиль еще 5 дней боролся со стихией, холодом и голодом, стараясь вновь напасть на след партии. Но все усилия были тщетны. В довершение всех бед, благодаря ужасной пище, которой в обыкновенное время побрезговала бы всякая собака, Мельвиль схватил сильнейшую дизентерию.
Поиски пришлось оставить. И Мельвиль совершенно правильно рассуждал, что, если партии до сих пор не посчастливилось натолкнуться на туземцев, то она уже, конечно, погибла и нечего торопиться с розыском трупов, ценою собственной жизни; если же встреча с туземцами партии удалась, то она уже спасена и сама доберется до Верхоянска.
По тем же соображениям приходилось отказаться от поисков третьей партии под командой лейтенанта Чиппа, о которой до Мельвиля не дошло еще никаких известий.
После мучительного десятидневного пути в сильнейшую пургу и жестокий мороз, 27 (15) ноября Мельвиль, наконец, вернулся в Булун, почти мертвый от истощения и перенесенных мучений. Он подсчитал, что за время этих первых поисков сделал 663 мили, или около 1237 километров.
Глава XIВОЗВРАЩЕНИЕ МЕЛЬВИЛЯ С ПЕРВЫХ ПОИСКОВ. ПРИБЫТИЕ АМЕРИКАНЦЕВ В ЯКУТСК. ОТВЕТ НА ТЕЛЕГРАММЫ МЕЛЬВИЛЯ. ОРГАНИЗАЦИЯ ПОИСКОВОЙ ЭКСПЕДИЦИИ
Из Булуна Мельвиль на свежих оленях выехал в Верхоянск. Расстояние от Булуна до Верхоянска составляет 960 километров. Этот путь Мельвиль совершил в 5 суток. 6 декабря (24 ноября) Мельвиль был в Верхоянске. Здесь он составил подробную письменную инструкцию по поискам, которую перевел с английского языка на русский, проживающий в то время в Верхоянске, политический ссыльный С. Е. Лион. Инструкция была немедленно отправлена в Булун командиру Бишофу с приказанием продолжать поиски.
Из Верхоянска Мельвиль отправился в Якутск, куда прибыл 30 (8) декабря. Отсюда он вошел в сношение с правительством США и представителем его в Петербурге. Через некоторое время в Якутск прибыл Донненгойер с несколькими матросами (один из них, Д. Коль, не вынес всех злоключений и сошел с ума, а матрос Бартлетт прибыл 3 января 1882 г. с другой партией). Для дальнейших поисков Мельвиль оставил при себе Ниндемана и Бартлетта. Остальные 9 человек, под командой Донненгойера, были отправлены в г. Иркутск, а отсюда через Петербург в Америку.
4 января (23 декабря) Мельвиль получил из Вашингтона приказание организовать поисковую экспедицию. Вместе с тем в его распоряжение были переведены необходимые средства. В состав экспедиции вошли: Мельвиль, матросы Ниндеман, Бартлетт и бывший капитан парохода «Лена» Гренбек. Из Якутска, где организовалась экспедиция, выступили в следующем порядке.
19 января (7) 1882 году, на 3-х подводах, выехал Ниндеман с канцелярским служителем Бобыховым и Лионом, 20 (8) Бартлетт с урядником Калинкиным на 8-ми подводах с транспортом запасов; 27 (15) января Мельвиль с Гренбеком на 3-х подводах. Заблаговременно было сделано распоряжение о приготовлении лишних лошадей на станциях.
В настоящее время представляет интерес, как пятьдесят лет тому назад в Якутске организовалась экспедиция. Интересен также и ассортимент запасов и указания мест, откуда эти запасы должны поступить. Поэтому мы приведем полностью ведомости, имеющиеся в архивных делах.
Ведомость запасов для северной экспедиции Г. Мельвиля на 10 человек, на 6 месяцев.
Из г. Якутска.
1. Крупы ячневой 10 пуд. 10 фунтов.
2. Крупчатки 15 пуд. фунтов.
3. Чаю кирпичного 3 пуд. 11 фунтов.
4. Сахару 5 пуд. 6 фунтов.
5. Табаку черкасского 5 пуд. 6 фунтов.
6. Перцу английского 14 фунтов.
7. Горчицы сарептской 14 фунтов.
8. Свеч стеариновых 1 пуд. фунтов.
9. Уксусной кислоты 1 фунт.
В запас на обмен.
10. Табаку черкасского 3 пуд. фунтов.
11. Чаю кирпичного 3 пуд. 24 фунтов.
Из г. Верхоянска.
12. Сушеного скотского мяса 38 пуд. 20 фунтов.
13. Соленого 25 пуд. фунтов.
14. Масла коровьего 9 пуд. 33 фунта.
15. Пороху и свинцу по мере надобности.
Из селен. Булун.
16. Ржаных сухарей 90 пуд. фунтов.
17. Соли 4 пуд. 27 фунтов.
Запасы аптечных медикаментов из расчета на 610 чел. на полгода выданы были из г. Якутска.
От ст. Бетекальской ехали на оленях. Переходы здесь были больше: 80100200 километров, а последний перед Булуном 437 километров.
В местах остановок были построены так наз. «поварни». Это юрты, с камином, площадью около 4 кв. метров. Обычай требовал, чтобы предыдущие проезжающие оставляли у камина заготовленные дрова. Однако, не всегда их находили, и членам экспедиции самим приходилось заготовлять топливо. Поварни обычно располагались в местах, где имеется корм для оленей. Погода благоприятствовала путешествию: было тепло, тихо и иногда шел небольшой снег. В Верхоянск прибыли 29 (17) января. Это был очень неприглядный город, построенный между болотами и озерами, дома без крыш, неогороженые дворы, исключая пяти, шести.
В Булун выехали 2 февраля (21) января. Дорога шла все время тайгой, но к северу она заметно редела, а половину последнего перегона перед Булуном ехали тундрой. В Булун прибыли 10 февраля (29 января), переехав р. Лену, ширина которой здесь была 2½ километра. Булун и в то время для севера было значительным селением; оно расположено на покате, между двумя возвышенностями при речке того же имени. Здесь была часовня, хлебный молон, соляная стойка, управа Жиганского улуса, 17 юрт и два казенных магазина. Об улицах и дворах не было и помину: олени и собаки беспрепятственно разгуливали везде. Сюда периодически наезжало огромное число всяких купцов и проч. «мирских захребетников», которые скупали здесь рыбу и пушнину. Пуская в ход водку, они почти начисто обирали якутов.