Рокамболь, напротив того, был спокоен, как хирург, приготовляющийся сделать операцию; он насвистывал перед поединком арию из Нормы. Фернан получил воспитание молодого человека, готовившегося к бедной жизни; он пренебрегал уроками фехтования для того, чтобы предаться научным занятиям. Когда ему досталось огромное состояние через женитьбу, он был плохим наездником и плохим бойцом. Таким он остался и до сих пор.
Рокамболь, напротив того, соединял уменье с природною ловкостью и необыкновенною гибкостью. Приемный сын вдовы Фипар, переменив шерсть - да простят нам это выражение - негодяй, превратившийся в льва, не потерял качеств своей молодости. Он все еще владел тем дивным хладнокровием, которое высказал в тот день, когда Леон Роллан придавил его коленом и приставил к груди нож, чтобы заставить говорить.
Он все еще был гибок, ловок, имел железные нервы и, научившись фехтованию, не позабыл искусства бороться, которое.и есть настоящее фехтовальное искусство' парижского уличного мальчишки. Рокамболь принес на поле битвы легкость и проворство тигра, соединенные с необыкновенным присутствием духа и с искусством; почерпнутым из уроков сэра Вильямса. При первом нападении он ознакомился с силой противника и мог бы, если бы захотел, убить Фернана при вторичном нападении. Но не этого желал сэр Вильямс и не на это решился он сам.
Рокамболь изъяснился верно: он хотел сделать хирургическую операцию и хорошо знал, что, запустив лезвие на дюйм в плечо, нельзя убить человека и что от этого сделается только обморок; рана же будет настолько значительна, что продержит человека несколько дней, в постели.
Фернан, потерявший последнее хладнокровие с той минуты, как взял в руки шпагу, стремительно бросился на своего противника, не заботясь о том, чтобы защитить свою жизнь, а только о том, чтобы убить Рокамболя.
Рокамболь, напротив того, казалось был в фехтовальной зале и с большим удовольствием занимался этой жестокой, но безопасной для него игрою.
Оба секунданта спокойно стояли в некотором отдалении- от сражающихся; майор, как человек, привыкший к такому зрелищу, а баронет сэр Вильямс, как страстный любитель и истинный Эксцентрик, восторгающийся всевозможною борьбою, начиная от боя петухов и кончая английским боксом.
В продолжение нескольких секунд пылкость и бешенство, с которым Фернан Рошэ напрасно старался вонзить шпагу в грудь мнимого шведского дворянина, не допускали последнего нанести таинственный удар, которому он научился от своего начальника. Рокамболь только защищался, отбивая удары, и, утомляя таким образом противника, ожидал благоприятной минуты.
Фернан, по мере того как познавал превосходство искусства Рокамболя, окончательно забывал свое небольшое фехтовальное, знание и вскоре его рука начала уставать, его нападения сделались менее быстры, а отражения медленнее.
Этой-то минуты и ожидал Рокамболь. Отразив живо удар, он поднял шпагу вертикально. Шпага Фернана, не встретив железа, повертелась в пустоте и опустилась. Фернан в нерешимости остановился и открыл себя Тогда шпага Рокамболя с быстротою молнии вытянулась прямо и вонзилась острием в плечо Фернана, который упал почти в ту же минуту.
- Наконец! - прошептал сэр Вильямс,- только не убил ли он его. Мне нужно нечто получше его жизни.
XIII.
Майор Карден увидел, что Фернан упал. Но, так как он не, был посвящен в тайны сэра Артура Коллинса или, лучше сказать, баронета сэра Вильямса, потому что Рокамболь ничего не открыл ему, то он вообразил, что Фернан умер или жестоко ранен, он подошел и хотел наклониться к нему, но Рокамболь сказал ему:
- Любезнейший майор, сделайте мне одно одолжение
Майор посмотрел на. него.
- Завернитесь в ваш плащ, - продолжал Рокамболь,- и возвратитесь на бал или идите домой; ваши услуги более не нужны нам.
Майор поклонился. Он знал или, по крайней мере, угадывал, что Фернан был приговорен ассоциацией червонных валетов, и ожидал подобной развязки. Он застегнул свой плащ и ушел.
Рокамболь и сэр Артур наклонились к Фернану, лежавшему в обмороке.
Кровь обильно лилась, из раны, которая была не глубока, но широка, как и все раны, сделанные треугольною шпагой.
- Уверен ли ты, что не убил его? - спросил сэр Артуру
- Конечно.
Баронет взял фонарь и стал внимательно рассматривать рану.
- У тебя с собой ящик, который я послал тебе сегодня?
- Да, он в фаэтоне.
Рокамболь побежал к фаэтону и возвратился с маленьким ящиком, в котором находились тряпки, корпия и бинт.
Тогда сэр Артур Коллинс спокойно, с искусством хирурга, перевязал рану и наложил пластырь.
- Теперь,- сказал он,- нам надо осторожно перенести, чтобы избежать кровотечения, а то он может умереть дор Сэр Артур и его товарищ осторожно подняли раненого с ли, снесли в экипаж и положили на заднее сиденье, подложив под голову две подушки, чтобы приподнять немного его грудь. От Монсо, где происходила дуэль, до того места, куда Рокамболь и сэр Артур намеревались перевезти раненого, было не о1 далеко. Однако, надо было избежать тряски и толчков, чтобы предупредить несчастье.
Сэр Артур сел в экипаж и, поддерживая голову Фернана все еще находившегося в беспамятстве, сказал Рокамболю:
- Превратись-ка ты в пешехода и веди свою лошадь под уздцы Теперь ночь; улицы пусты; никто тебя не увидит. Виконту де Камбольх не придется краснеть.
Сэр Артур засмеялся.
По прошествии четверти часа ночной поезд остановился на улице Монсей перед решеткой известного нам маленькое отеля.
Бирюза уже с утра поселилась в этом отеле. Рокамболь позвонил, ворота решетки тихо отворились и послышались шаги.
Женни в домашнем платье, с повязанным на голове платком, пришла посветить. Мужчина в голубых очках с толстым животом следовал за нею. Этот человек, одетый в черный фрак, белый галстук очень походил на доктора или на адвоката.
И Баккара узнала бы в нем того мнимого доктора, которого она увидела у своего изголовья четыре года тому назад, после ареста Фернана Рошэ. Это был тот самый человек, который отвез ее в дом умалишенных.
- Милая моя, - сказал сэр, Артур- с британским произношением,- мы привезли тебе голубка.
- Ага! - сказала Бирюза, в глазах которой заблистала жестокая радость.
- Все ли у тебя готово?
- Все.
Сэр Артур подал знак мнимому кучеру, который привстал на подножку и помог снять раненого.
Фернана отнесли в. отель, положили на кровать в нижнем этаже, в бывшей спальне Баккара. Тогда сэр Артур снова превратился в хирурга. С помощью Рокамболя и Бирюзы он раздел раненого, обмыл- кровь и, осмотрев рану, сказал:
- Он будет болен дней восемь или десять.
И, обратясь к Рокамболю, он прибавил:
- Знаешь ли, что, если бы ты проколол на дюйм глубже, ты убил бы его?
- Ах! Какое это было бы несчастье для меня! - наивно сказала Бирюза.- Мне надо ощупать его.
- Ты еще успеешь это сделать, моя милочка,- сказал сэр Артур, лаская бархатный, как персик, подбородок молодой развратницы.
Бирюза улыбнулась и выказала свои белые и острые, как у мышки, зубки.
- Знаешь ли ты свою роль?
- Дивно, папа.
- А ты? - сказал сэр Артур, обратясь к мнимому доктору.
- Я,-сказал тот,-добросовестно занимался целый месяц учением ее и сделался почти хирургом. Я буду лечить вашего раненого, как сам Эскулап.
Фернан все еще лежал в беспамятстве.- Бирюза и мнимый доктор стояли у его изголовья.
- Уйдем,- сказал сэр Артур Рокамболю,- нам больше нечет здесь делать.
И, наклонясь к уху Бирюзы, он прибавил:
- Ты будешь присылать мне бюллетени два раза в день; не правда ли?
- Без сомнения.
Баронет взял Рокамболя под руку и вышел с ним в сад, где оставался фаэтон. Бирюза, поселившаяся в доме только с утра, еще не успела нанять всю прислугу; у нее была только горничная, которую она отослала спать по приказанию сэра Артура.
- Любезный Друг,- сказал баронет, садясь в фаэтон,- если хочешь, мы возвратимся на бал.
- Это будет очень хорошо.
- Четыре часа,- сказал баронет, посмотрев-на часы.
- Ба! Танцевать будут до восьми.
- А ужинать на рассвете.
Сэр Вильямс, под именем сэра Артура, возвратился в отель, где бал был еще во всем разгаре; никто не заметил его отсутствия. Майор не возвратился. Он отправился ужинать в Мезон дОр и мирно возвратился домой.
Сэр Артур, переходя от группы к группе, добрался до амбразуры окна, где и поместился с Рокамболем. Оттуда оба сообщника могли все видеть, не привлекая на себя внимания. Они заметили прежде всего молодого графа де Шато-Мальи, танцующего с Эрминой, потом старого герцога, его дядю, любезничавшего с Маласси.
Наконец, Шерубина - очарователя, прекрасного Шерубина, которому, наконец, удалось пригласить маркизу Ван-Гоп на вальс, и она кружилась с ним, задыхаясь и смущаясь.
- Посмотри,- сказал сэр Артур на ухо Рокамболю и указывая на прелестную креолку,- видишь ли ты ее?
- Да, она начинает увлекаться.
- Она напоминает мне теперь детей Карла I, которые улыбались, играя с секирой, срубившей через час после того голову их отца. Не правда ли, что маркиза, танцуя с Шерубином, играет с секирой.
- Хорошее сравнение, дядюшка.
- Только это не секира, а кинжал
- Очень хорошо!
- Кинжал, которым будет поражена она сама.
- Ее поразит Шерубин этим кинжалом?
- Нет, он передаст его маркизу, этому честному человеку, любящему свою жену.
При этих словах на лице барона появилась улыбка, от которой содрогнулся бы сам сатана.
XIV.
Когда Фернан Роша пришел в себя, он находился уже не на тем месте, где происходила дуэль; секунданты, противник - все исчезло. Он лежал на кровати в глубине алькова, где царил таинственный полумрак. Поставленная на камин лампа неясно освещала окружающие Предметы, которые раненый обвел удивленным взглядом. Ему показалось, что он находится в обширной спальне, роскошно убранной и которой он никогда ранее не видал. Прежде всего он увидел мебель, самую изящную, какую только могут изобрести фантазия и искусство: шкафы с позолотой, прелестные жардиньерки, мягкие кресла, покрытые серою шелковою материей, ковры, драпировки, занавеси, обои прекрасных узоров.
Это была спальня щеголихи, спальня какой-нибудь двадцатилетней герцогини, недавно вышедшей замуж. Все было щеголевато и пристойно в этой комнате и не было ничего такого, что заставило бы предполагать, что эта комната принадлежит женщине сомнительного поведения. В этом хорошеньком гнездышке было так много вкуса, роскоши и изящества, что если фея этого жилища была не герцогиня, то, по крайней мере, закулисная царица французской комедии. Фернан напрасно приводил на память самое отдаленное прошлое, он наконец уверился, что никогда не бывал Здесь. И однако же он лежал тут один, посреди совершенного безмолвия. Сделанное им движение вырвало из его груди болезненный крик. Эта боль озарила перед ним ярким светом все, что произошло. Он вспомнил дуэль, противника, секундантов, странное ощущение холода в то время, когда острие неприятельской шпаги проникло в его плечо. Он догадался, что его наскоро перенесли куда-нибудь. Несколько капель крови на подушке и перевязка на ране окончательно напомнили ему все случившееся.
Крик его, надо полагать, встревожил обитателей неизвестного дома, потому что близ кровати раздвинулась драпировка и к нему подошел на цыпочках толстый и плешивый человек серьезного вида, в синих очках, в черной одежде и в белом галстуке. Не говоря ни слова, человек этот взял руку раненого и ощупал пульс.
- У вас только одна не очень сильная лихорадка, - сказал он,- это хороший признак Страдаете вы?
- Не очень,- отвечал Фернан, догадавшись, что имеет дело с доктором - только я сделал слишком резкое движение.
Доктор открыл плечо и поправил перевязку, которая немного сдвинулась с места.
- Надо лежать не шевелясь,- сказал он, - спокойствие необходимо для вас.
- Разве я опасно ранен? - спросил Фернан.
- Не опасно, отвечал доктор, - но довольно сильно, и я думаю, что продержу вас в постели, по крайней мере, дней восемь. К счастью, теперь зима, а для ран зима лучше лета.
- Позволите ли вы мне задать вам один вопрос?
Доктор утвердительно кивнул головой.
- Позвольте узнать, где я? В больнице?
- Нет.
- В таком случае, я, верно, у секунданта или у моего противника!
Милостивый государь, я не могу сообщить вам никаких сведений по поводу этого,- сказал доктор простодушно.- Я был призван к вам два часа тому назад. Вы лежали на постели одетым а кровь обильно лилась из вашей раны Одна женщина, одна молодая дама, лет двадцати,
- Моя жена! - воскликнул Фернан.
- Не знаю. Небольшого роста, блондинка, очень хороша собою.
- Это не Эрмина, - прошептал раненый,- у кого же я?
- Я ничего не знаю. Я видел, что эта дама обтирала кровь. С нею была только служанка.
- Но,- продолжал Фернан, вне себя от удивления, - здесь нет никого из мужчин?
- Нет.
- И вы не знаете, кто эта дама, у кого
- Ее не называли при мне по имени; более я ничего не могу смыть вам.
«Какая странная тайна» - подумал раненый.
В это время портьера снова поднялась, и Фернан услышал легкие шаги по ковру: какая-то женщина вошла на цыпочках. Эта женщина произвела сильное впечатление на раненого. Таинственность приключения и нравственное расположение к восприимчивости, случившееся вследствие душевной тревоги, испытанной ям за несколько часов перед тем, наконец, дивная красота незнакомки много способствовали этому впечатлению.
Это было прелестное, маленькое создание, белокурое, как Мадонна Рафаэля, с глазами синими, как пучина морская, с округленным гибким станом, с маленькими ножками и ручками, похожими более на детские, нежели на женские.
Утреннее черного бархата платье на голубой подкладке увеличивало дивную белизну ее голых рук и шеи; томная, несколько печальная улыбка, свойственная женщинам, испытавшим уже горе жизни, блуждала на ее лице.
Она подошла, беспокойно взглянула на Фернана и сделала ему приветствие рукою.
- Как вы себя чувствуете? - спросила она.
Ее сладкий, мелодичный голос окончательно очаровал раненого.
Он хотел поблагодарить ее и, может быть, спросить: по какому странному стечению обстоятельств он находится у нее, но она прижала розовый пальчик себе ко рту.
- Тише! - сказала она.- Доктор полагает, что вы должны говорить как можно меньше.
В то же время она подошла к столику, на котором стояла чашка с питьем, и взяла ее. Так как доктор не мог видеть ее в это время, она опять приложила палец ко рту, и раненый понял, что она не желает, чтобы ее расспрашивали при постороннем свидетеле.
После этого она подошла к кровати и поднесла Фернану питье; раненый не мог не восхищаться ее нежной и блестящей красотой.
- В настоящую минуту я более не нужен здесь,- сказал ей доктор.- Рана не опасна, лихорадка не очень сильна, через несколько часов я приеду сделать перевязку.
Она поклонилась ему с важностью царицы, взяла свечку, посветила ему и сама вышла за ним.
Фернан находился в сильном изумлении.
У кого же он? Зачем не дали знать его жене? Он позвонил; незнакомка возвратилась.
- Хотя вы и приказали мне молчать,- сказал Фернан,- хотя вы и полагаете, что мое присутствие здесь должно быть тайной для меня самого, но вы не откажете мне в одной милости.
- Говорите,- сказала она, улыбнувшись.
- У меня есть жена, которую я люблю и которую должно сильно беспокоить мое отсутствие.
- Ваша жена уже извещена.
Белокурая незнакомка сопровождала эти слова таким взглядом и такой улыбкой, которые могуч смутить самое чистое сердце.
Потом она прибавила:
- Предположите, что вы находитесь во дворце феи, спасшей вам жизнь и которая в награду за доброе дело просит вас только об одном.
- О, скажите, о чем! - воскликнул он с выражением благодарности.
- Об одном очень простом деле.
Она продолжала смотреть на него все с тою же очаровательной улыбкой.
- О чем же вы просите? - спросил он.
Она опять приложила пальчик к губам и сказала:
- Не разговаривать.
С этими словами она скрылась.
Фернан остался опять один. Он был в недоумении и удивлялся красоте незнакомки.
В продолжение нескольких минут он ждал, что она возвратится, и даже чувствовал непостижимое нетерпение и беспокойство, которых не мог объяснить. Но прошли минуты, прошел час, а белокурое создание не возвращалось.
Фернан вступил в это время в лихорадочный фазис, следующий Почти всегда за беспамятством, происшедшим от раны. Легка ли, тяжела ли рана, она почти всегда производит обморок; но, если даже и не таков ее результат, последствием ее всегда бывает горячка и бред.