- Это было у нас взаимно, ваше сиятельство, - вздохнул доктор, - Я тоже был очарован. Он был моим учителем, и отцом, и другом, и всей моей жизнью, бедный мой господин де Лион.
- И он выучил тебячитать по губам, составлять эликсиры. И яды, верно? Вы были вместе, в горе и в радости, и души друг во друге не чаяли. Отчего же расстались?
Ландрат выпустил в воздух еще одно дымовое колечко и, прищурясь, смотрел на Якова. Глаза его стали как черные полумесяцы. Он еще улыбался, но глаза вдруг сделались злые.
- Он умер, мой шевалье, - сказал тихо Яков, - оттого и расстались.
- Отчего же умер?
- От яда, ваше сиятельство.
- Ты чудо, мальчик, - ландрат выколотил погасшую трубкупрямо на бухарский ковер, - Твоя ангельская улыбка, твои божественные глаза - он говорил ласковым, свистящим, страшным шепотом, - Знаешь, малыш, все мы, те, кого зовут дипломатаминемного знакомы между собою. Круг наш узок, и все мы чуть-чуть, но знаем друг друга. Все мы слышали о мальчишке, которого таскал с собой Шарль де Лион, о мальчишке, с которого не сводил он глаз, носился с ним, как курица с яйцом. И каждый из наскто больше, кто меньшеслышал о том, как умер кавалер де Лион. О том, из чьих рук принял он свою смертную чашу. Нет, я не знаю наверняка, был ли его возлюбленный миньон подкуплен, или попросту был такой дурак, что позволил кавалеру умеретьно о тебе я слышал.
- Попросту дурак - неслышно прошептал Ван Геделе, - легкомысленный дурак
- Ты прибыл в Москвуиз Польши, и с тех пор ищешь выходов на меня, и просишь дядюшку дать тебе рекомендацииименно к графу Левенвольду. И не к младшему повесе Левенвольду, который часто болеет и хорошо платит, именно ко мне, злюке и жадине, - усмехнулся граф, - Не к умнице Корфу, не к миллионщику Черкасскому. Ты хочешьтолько ко мне. Ты искусный хирург, божественный красавеци я почти тебе верю. Когда такая талия и такие глазаэто растопит любой лед, правда?в голосе его зазвучало отчаяние, словно чьи-то глаза и талия уже причиняли ландрату нестерпимую боль, - И ты почти меня получил. Если бы я не зналкак умер твой де Лион. Если бы я не зналчто ты въехал в Москву два месяца назад, в польской карете. Говорили, что смерть де Лионадело рук панов Чарторижских, и мальчик-отравитель лишь послушная их марионетка. Вряд ли ты не ведал, дружокчто я вот-вот еду, по польским нашим делам, в Варшаву, в гости к тем же самым Чарторижским.
- Вот и не ведал, - пробормотал потрясенный Яков. Он оцепенел в своем креслеот того, как поворачивалось его блестящее прежде дело. Жизнь его осыпалась, как зыбучий песокв подземную яму. Ландрат улыбался злыми глазами, играл погасшей трубкойлев, которому все в этом мире дозволено. Он убивал, играячто же он сделает, когда возненавидит?
- Ты чудо, - ласково произнес старший, первый, великолепный Левенвольд, - Ты ангел. Я почти поверил тебе. Был почти уже твой. Как же ты проболтался? Жаль, правда жальдаже мне самому. Что ж, пора нам с тобою проститься, - ландрат убрал трубку в карман, поднял рукурукав с вышитыми чудовищами упал, и показался перстень, украшенный кроваво-черным круглым камнем. Ландрат щелкнул пальцами, камень из черноты перелился в кровь. Створки дверей раскрылись. Два гайдука стояли на пороге, в черно-оранжевых лифляндских ливреях, как два застывших вопросительных знака.
- Merde, merde, merdere, - задумчиво и словно сомнамбулически выговорил ландрат, и откинул голову, гордую, на длинной стройной шее, и улыбнулся змеино. Львиная грива его разметалась по плечам, словно отброшенная шквальным ветром, - Прощай, малыш.
«Хотьне Коко» - успел подумать Яков. Гайдуки подхватили доктора, как вещь, и стремительно понеслитак демоны уносят грешника в ад. Да и ад оказался неподалекумаленькая процессия миновала залы с оленями и картинами Каравака, парадную лестницу с сахарными белыми львами, черную лестницу, садЯков следил почти глубокомысленнокуда его несут. И внутренне рассмеялсякогда догадался. Французская скороговорка графа оказалась точной рекомендациейЯков понял это, когда уже летел, пущенный с ускорением, с размахув широкую и глубокую выгребную яму, загаженную по самый край многочисленной левенвольдовской дворней. Плюхи глубокое, мгновенное погружение. Как говаривал любитель пословиц доктор Бидлоу«что упало, то пропало».
Глава 12 Бенигна и Густав фон Бюрен
- Блядвы курляндские!
Комья грязи ударили в стекла кареты и ленивыми струями поползли вниз. Густель фон Бюрен извернулся на сиденье и с удовольствием наблюдал в заднее окошко, как с задором винтит хулигана тайная полиция.
- За что они нас ненавидят?сестрица Бенигна закрыла лицо ладонями и, кажется, уже приготовилась рыдать.
- Не вас, сестренка, меняя слишком уж похож в профиль на собственного брата, и русские патриоты частенько принимают меня за него. Мне уже прилетали за этот месяц и камень, и прокисший хлеб.
- Что дурного мы им сделали?прошептала в отчаянии Бенигна.
- Жаль, что вы незнакомы с конной выездкой, сестренка. Первое правило дрессировкикрупные животные понимают только силу. Одну только силу, а мы все пытаемсялаской, лакомствами. Не выйдет, увы.
Молодой майор глянул искоса на свою спутницу. Бенигна, жена его старшего брата, нравилась ему, как, впрочем, и всем без исключения мужчинам. Узкая талия, узкие плечии тут же замечательно развитый бюст. Густель делал титаническое усилие, чтобы при разговоре смотреть невестке в глаза, и вряд ли позже он смог бы в подробностях припомнить, какое у нее лицо. И отчего-то ему хотелось злить ееон, словно в детстве, дергал за косички девочку, которая нравится, но не видит его в упор.
- Выходит, люди ненавидят нас за то, что мы добры?вопросительно проговорила Бенигна, - И нам следует сделаться злыми?
- Следует скрепить сердце, - с улыбкой подтвердил майор, - И особенно моему брату. Он в последние дни совсем уж подался в самаритяне. Он еще слушает вас, сестренка, когда вы даете ему советы?
- Уже нет, - вздохнула Бенигна, - Гензель невыносим. Он слушается разве что муттер, и еще Гасси Левенвольдаоттого, что боится его. Боится, что Гасси его отравит, он ведь у нас великий отравитель. А что натворил мой грешный ангел на этот раз?
Густель криво усмехнулся, задумался на мгновение, но потом все же ответил:
- Мой брат, подобно Ланцелоту, вступился за деву в беде. Муттер порешила было отправить кузину свою, цесаревну Лисавет, в монастырь, из-за разгульного образа жизни, который ведет эта легкомысленная особа, и все советники ее были за. И лишь ваш супруг, сестрица, решительно выступил против. Он не был убедителен в аргументах, но взял нахрапом. Он столь страстно декламировал: «Это жестоко! Это неправильно!», и рычал, и топалгонители принуждены были отступить. Дева извлечена из беды и радует двор очередными нетрезвыми выходками, а брат мойполучил репутацию пацифиста и добросердечного мямли.
- Уж будьте точнымямля или страстный нахрап?тонко улыбнулась Бенигна. Она представила схему русского престолонаследиячетко, словно вышивку на канвеи мгновенно разгадала немудреную игру своего супруга. И в самом деле, он правне стоит класть все яйца в одну корзину, должна присутствовать и запасная.
Густель, ожидавший взрываревности, гневаглядел на спутницу свою с неподдельным изумлением.
- Я не стану упрекать Ланцелота, - продолжила Бенигна, - Все равно никто не поверит, что подобное имело место. Страшный, злобный граф Бирони вдруг сказал доброе слово? Увы, злодейская репутация его неколебима. Даже ваша милейшая невеста, фройляйн Меншикофф, не так давно меня же убеждала, что муж мойсам дьявол. Эта юная девица была в нашем доме третьего дня, и припадала к моим стопам, в надежде смягчить участь собственного брата. Ей ударило в голову, что брат ее похищен, что мой злодей и негодяй Гензель удерживает юношу силой в застенках, и шантажом вымогает у бедняжки то ли авуары, то ли банковские счета, - Бенигна невинно улыбнулась, - Ну не глупости ли это, любезный мой братец?
Майор густо покраснел, даже шея его под моднейшим кроатским галстухом залилась краской.
- Глупость, сестричка, - подтвердил он лающим голосом, - Повеса сей изволит где-то пить и предаваться блуду. Мне так думается. Уж точно брат его не крал.
Бенигна улыбнулась еще нежнее. «Квиты, братец». Она знала наверняка, что «кназ Меншикофф», сынишка знаменитого Ижорского дюка, пребывает в тенетах узилища «Бедность», и пробудет там до тех пор, пока банковские счета его покойного отца не перекочуют благополучно в приданое сестры его, невесты Густава фон Бюрен. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. И не считай меня такой уж дурочкой, майор.
- Мы приехали, ваше сиятельство!провозгласил возница.
Карета остановилась возле пруда. Копьями торчал прошлогодний камыш, утки плыли, оставляя на воде стрельчатый след, и за ними следом, цепочкойутята. Лакей распахнул дверцу, опустил ступенькуБенигна смотрела, прищурясь, на зеркало вод, на песчаный берег, на дальние сосны.
- Какой пейзажбез пяти минут Брейгель, - произнесла она с упоенным умилением, - Братец Густель, вы же поможете мнепоставить мой этюдник?
Глава 13 На дне
Яма внутри оказалась горячапрела в своей глубине. Яков зажмурился, затаил дыхание, чтоб не наглотаться, и попытался плыть в вязкой жиже вверх, как в водено не больно-то вышло, яма утягивала в себя, как трясина. Сколько не дергайсятолько глубже уходишь. «Буду говенный утопленник» - по-русски подумал Яков, понимая, что вот-вот не выдержит, и вдохнет, и тогда уж точно потонети тут твердое что-то, то ли древко, то ли палка, задело его по плечу. Утопленник машинально ухватилсяи добрая неведомая сила тут же потянула его наверх. «Одумался граф, - мелькнуло у Якова в сознании, - Не взял грех на душу». Вынырнув с хлюпаньем, он сперва вдохнули что-то, увы, попало-таки в роти лишь потом открыл глаза.
- Вот ведь кошкина отрыжка, - по ту сторону спасительного дрына, за который судорожно цеплялся утопающий, стоял веселенький Ивашка Трисмегист, и явно упивался течением жизни, - Выбирайся на край, я палкой подсоблю. Только вот руки не подам, не обессудь.
Яков и дышал-то с трудом, куда ему былоотвечать. Кое-как зацепившись, выбрался он из ямы и сел в весенние желтые цветочки, переводя дыхание. Пошарил по карманамчасы, табакеркавсе пропало. Пропал и сам кафтан, дорогой, от лучшего портного, и туфли ушли в зловонную глубину. И доброе имя
- Обещал жечто разыщу тебя, - Трисмегист прислонил палку к дереву и с любопытством глядел на спасенного им докторабуквально обтекающего фекалиями, - А тут иду мимо, гляжутебя несут. У графа частенько кого-то несут, невезучихсюда, везучихна конюшню, - русская речь у Трисмегиста выходила такою же, как и немецкаявзволнованный мелкий трескучий горох, - А тутты. Нечаянная радость
Яков поднялся на ноги, снял с себя кафтан и бросил обратно в ямувсе равно кафтан пропал. Предстояло еще добираться до домау всех на виду, и в таком виде
- А где лакеи, что меня топили?спросил он.
- Я им шепнул кой-чегоони пулей к дому прыснули, - Ивашка заговорщицки подмигнул, - Пойдем со мной, отмоешься, - милосердно пригласил Трисмегист, - Я живу неподалеку, мы с тобою огородами быстренько доскачем. А то хватится тебя дракон-то, решит проверитьпотонул али нет
- Ктодракон?спросил Яков, отплевываясь.
- Да граф этот, что тебя притопил. Идем живее, шевели батонами