Новый император Констанций тоже разделял убеждения Ария, и всё же в результате длительной, более чем полувековой борьбы окончательную победу одержала доктрина Афанасия, хотя и после смерти своего создателя. В 381 году состоялся второй Константинопольский собор вселенских церквей, на котором афанасьевское понимание Троицы было увековечено в качестве официального догмата христианства. Арианство было объявлено ересью, но именно эту ересь исповедовали остготы. Непросвещённым германцам явно было не под силу постичь диалектические тонкости официального вероучения, непостижимым образом уравнявшего нерождённого Бога-отца и сотворённого им Бога-сына. Гораздо проще было почитать Бога-сына в образе одного из великих героев, подобных героям их древней языческой мифологии. И хотя Теодорих объявил свободу вероисповедания, наиболее дальновидные политики предпочитали придерживаться того же учения, которое исповедовал сам император Поэтому-то вопрос, имевший в качестве своей подоплёки осуждение арианства на I Никейском соборе вселенских церквей, и поверг в такое смущение Киприана.
Кое-как собравшись с мыслями, он пробормотал, что достаточно знаком с решениями этого собора, и тут же, в третий раз за сегодняшнее утро, был озадачен новым вопросом Кассиодора:
А что ты знаешь о диспуте, который состоялся в 384 году при дворе императора Феодосия в Милане между прадедом нынешнего главы сената Симмаха и епископом Амвросием Медиоланским?
Тут уж Киприан развёл руками и заявил, что ничего не знает о данном диспуте. Тогда Кассиодор пустился в разъяснения:
Прадед Симмаха требовал восстановить в Риме алтарь богини Победысимвол римского могуществаи всячески отстаивал язычество. Его противник же подверг уничтожающей критике многобожие, противопоставив ему христианскую идею Единого и Всемогущего Бога, который гарантирует каждому справедливое посмертное воздаяние.
И кто же одержал победу?осторожно поинтересовался Киприан.
Разумеется, достославный епископ,невозмутимо ответил Кассиодор.
После этого наступила долгая пауза. Киприан делал вид, что любуется прекрасной картиной, нарисованной на противоположной стене зала и изображавшей Орфея, усмиряющего своим пением диких зверей, а Кассиодор задумчиво вертел в руке кисть винограда, медленно отщипывая от неё по одной ягоде.
Объясни же наконец, чего ты от меня хочешь?не выдержав тишины, внезапно взмолился референдарий.
Кассиодор насмешливо посмотрел на него.
Вот странно! А я был уверен, что ты уже всё понял...
Что я должен был понять? Что ты хочешь организовать ещё один диспут между нынешним Симмахом и каким-нибудь арианином? Но зачем и что это тебе даст? Ведь наш император терпимо относится ко всем вероисповеданиям...
Пока да,медленно и отчётливо произнёс Кассиодор,но кто знает, что может произойти в самое ближайшее время.
Он произнёс это так зловеще, что Киприан напрягся, призывая на помощь всю свою сообразительность, которой он так гордился.
Ты хочешь сказать, что возможны религиозные гонения?
В нашем мире всё возможно, Киприан. Человек дальновидный и с богатым воображением просто обязан просчитывать все варианты возможного будущего. Сейчас, спустя четыре года после восшествия на византийский престол императора Юстина, прежнее охлаждение между восточной и западной церквями сменяется оживлёнными контактами. Более того, по слухам, которые доходят из Восточной Римской империи, Юстин объявил войну всем ересям и уже начал гонения на ариан и монофизитов. Думаю, в самое ближайшее время он издаст эдикт о полном запрете на исповедание арианства. И как, по-твоему, отнесётся к данному эдикту наш благочестивый император-арианин?
Для того чтобы представить это, не обязательно иметь богатое воображение,тут же откликнулся Киприан.
Прекрасно,спокойно продолжал Кассиодор.А если при этом принять во внимание участившиеся связи наших «истинных римлян» с их восточными единоверцами, то, как ты считаешь, Киприан, изменится ли отношение нашего благочестивого императора к тем, кому он доверяет самые высокие посты в своём государстве?
После столь явного намёка на первого министра Боэция Киприан разгадал грандиозный замысел начальника королевской канцелярии и не мог не восхититься им. Ведь если в тот момент, когда в Византии готовят запрет на арианство, организовать диспут между представителем этого вероучения, которого придерживается сам Теодорих, и противной стороной, относящейся к этому учению как к ереси, то в случае его благополучного исхода можно одним ударом покончить со своими политическими противниками, заняв высокие государственные посты, которые освободятся в результате их падения! Нет, недаром он всегда считал Кассиодора умнейшим человеком королевства!
Однако, вспомнив о недавнем триумфе первого министра, Киприан умерил свой восторг.
Но ведь сейчас magister officiorum влиятелен как никогда,робко напомнил он Кассиодору.
Влиятельность политикаэто недолговечная прихоть фортуны. Так почему бы не помочь ей разобраться в своих пристрастиях?парировал тот.
Но в чём должна заключаться моя роль?
А в том, что именно тебе пришла в голову идея подобного диспута. И именно ты изложишь её императору Теодориху в присутствии Северина Аниция Боэция.
Но где гарантия, что он согласится представлять противную сторону?
А это уже не твоя забота, любезный Киприан. Ты лишь начнёшь охоту, а я позабочусь о том, чтобы загнать зверя в капкан. У меня на руках имеется одно средство, которым меня снабдил, сам того не ведая, наш учёнейший первый министр. Так что, благодаря этому средству он окажется в circulus vititiosus и вынужден будет согласиться.
Киприан шумно вздохнул.
Итак?настойчиво спросил Кассиодор.
Когда я должен буду это сделать?
На ближайшем заседании королевского совета, которое состоится в следующем месяце.
Хорошо. А если наш замысел потерпит неудачу?
Qui vivra verra,холодно сказал Кассиодор, поднимаясь со своего ложа и провожая гостя.А обоих рабов я пришлю в твой дом сегодня же.
Глава 4. КОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ
Ещё со времён империи Равенна славилась изысканной архитектурой своих дворцов, храмов и портиков, украшенных великолепной мозаикой, мастера которой были известны по всей Италии. Тогда в искусстве господствовал коринфский стиль, отличавшийся изяществом и изысканностью. Но постепенно с упадком государства стал приходить в упадок и художественный вкусновые здания уже отличались какой-то дисгармонией и эклектическим смешением самых разнообразных стилей и элементов. Более того, архитекторы, словно бы чувствуя это и желая искупить неуловимые пороки своих творений, начали увлекаться украшениями и декоративными элементами. Возникает непосредственное соединение колонн и сводов, а самим колоннам начали придавать форму прямоугольных стенных выступов, украшенных сверху капителью,так называемых пилястров.
Для своей резиденции Теодорих выбрал построенный в подобном упадочном стиле дворец городского префекта Авла Рувиназнаменитого взяточника, вольноотпущенника самого императора Феодосия. Дворец этот был громоздким и возвышался над остальными зданиями, чем и прельстил варварский вкус короля остготов. Кроме того, по его приказанию он был заново отделан изнутри. При этом главным критерием красоты для Теодориха продолжало оставаться количество золота, а там, где нельзя было заменить мраморные статуи и бронзовые фонтаны на золотые, их просто покрывали позолотой. В тщеславном желании постоянно находиться в окружении золота он уподоблялся легендарному царю Мидасу, так что от постоянного блеска у некоторых посетителей дворца начинали слезиться глаза и болеть голова.
Зал заседаний королевского совета был отделан в намного более строгих тонах, золотыми здесь были только статуи двенадцати апостолов и многочисленные светильники. Зато его украшали две гигантские настенные мозаикиодна с изображением Христа, но не распятого, каким его привыкли видеть католики, а гордо шествующего в окружении своих учениковостготы были слишком воинственным племенем, чтобы поклоняться слабому и умирающему Богу. Вторая мозаика изображала самого Теодориха, одетого в римские боевые доспехи и находящегося рядом с богиней-воительницей, которая должна была символизировать Римскую империю. Равенна в виде нереиды выплывала из моря и простирала свои обнажённые руки к остготскому королю.
В центре зала на небольшом подиуме находилось кресло Теодориха, сделанное из позолоченной слоновой кости, а прямо перед ним располагался гигантский круглый стол. Сначала стол был продолговатым, но в королевский совет входили десять римских патрициев и десять готских герцогов, которые назывались proceres или primati, и каждый раз получалось так, что римляне садились по одну сторону стола, а готыпо другую, в результате любое заседание превращалось в яростную перепалку со взаимными обвинениями. Теодорих, который официально провозгласил своей главной целью союз двух народов в рамках единого государства, не смог долго терпеть подобных разногласий и по совету Боэция заменил продолговатый стол круглым. При этом все участники королевского совета должны были рассаживаться за ним так, чтобы римлянин чередовался с готом. Однако даже это новшество мало изменило характер самих заседанийримлянам постоянно приходилось жаловаться на притеснения со стороны победителей, а надменным готамоправдываться перед королём. Все прежние государственные должности, которые остались от Римской империи и которые могли занимать римляне, теперь утратили большинство своих властных полномочий. Так, даже магистр оффиций ныне не имел права контролировать должностных лиц, что и приводило к тому, что он мог только жаловаться на эти злоупотребления королю Теодориху, а не пресекать их собственной властью.
Жалобы в основном касались раздела земельных владений. Дело в том, что сразу после победы над Одоакром Теодорих образовал специальную комиссию под руководством римского патриция Либерия, которая должна была заняться переделом италийских земель. Хотя число завоевателей не превышало двухсот тысяч человек, а римское население составляло от пяти до семи миллионов, готы владели третью всех земельных участков, правда, в основном тех, которые в своё время уже были предоставлены варварам Одоакра, а потом отошли к готам по праву победителей. Помимо самих остготов, на территории Италии проживали гениды, герулы, сарматы, рутины, тайфалы, алеманны, а они тоже претендовали на свою часть земель.
Комиссия Либерия работала до 507 года. Каждый гот получил земельный надел, называвшийся tertia, право на который был закреплён специальной грамотойpictacium. И хотя благодаря стараниям председателя комиссии при этом разделе почти не были затронуты земельные владения римской знати, беззастенчивая жадность готов побуждала их постоянно посягать на земли своих соседей. Один только Теодат, племянник Теодориха, ухитрился стать крупнейшим земельным магнатом, захватив почти всю территорию Тусции. А поскольку готские комиты стояли во главе всех городских общин (civitates), причём это было даже в тех городах, где не было изолированных кварталов, в которых обычно селились победители, воздвигая там свои арианские базилики, постольку любые земельные споры решались местными властями в пользу своих соплеменников. Да и сам Теодор их боялся раздражать собственных воиноввоенную службу несли только остготы, в то время как римляне привлекались к строительству оборонительных сооружений да набирались во флот. Он смотрел на эти злоупотребления сквозь пальцы, вмешиваясь лишь в тех случаях, которые грозили перерасти в открытые столкновения.
Именно об одном из таких случаев, правда, на этот раз связанном не с земельными спорами, а с закупками хлеба, и собирался доложить Боэций на очередном заседании королевского совета. При этом он находился в большом затруднении, ибо помнил о своём обещании Максимиану поговорить с королём о дочери Тригвиллы, которого ему пришлось бы обвинить в неумеренном корыстолюбии, грозившем обречь на вымирание целую провинцию! Впрочем, чего можно было ожидать от человека, который раньше был городским префектом и по ночам выпускал из тюрем воров, чтобы поутру они возвращались в тюрьму и делились с ним своей добычей! Конечно, Боэций мог бы передоверить поручение сына его родному отцу, сенатору Альбину, тоже являвшемуся членом королевского совета, однако он не стал этого делать, зная о давней неприязни, которую испытывал к нему Теодорих.
Исходя из этих соображений, Боэций постарался с максимальной дипломатичностью выстроить свою обвинительную речь. Суть дела сводилась к следующему. В Кампанской провинции, издавна славившейся своим плодородием, нынешним летом разразилась невиданная засуха, погубившая большую часть урожая. Однако префект претория, втайне подстрекаемый Тригвиллой и Конигастом, занимавшимися хлебными спекуляциями, требовал от голодающего населения сдать государству такое же количество хлеба, которое было продано этой провинцией в прошлом, урожайном году.
Это губительное требование,горячо говорил Боэций, стоя по правую руку от Теодориха,способно привести к самым непредсказуемым последствиям. Впрочем, непредсказуемыми эти последствия представляются лишь тем слепцам, которые горят желанием обратить отнятый за бесценок хлеб в полновесное золото, полученное от иноземных купцов. Но голодающее население одной из самых густонаселённых провинций Италии, чтобы избежать мучительной смерти для себя, своих жён и детей, может разбить старые арсеналы и взяться за оружие. Об этом эти люди, мнящие себя государственными деятелями, предпочитают не думать! Но ты, о великий король,и он поклонился Теодориху,обязан позаботиться о своих несчастных подданных, взывающих к твоей мудрости и милосердию!
Королю остготов вскоре должно было исполниться шестьдесят лет, однако его круглая борода и пышные волосы оставались такими же густыми и русыми, как и тридцать лет назад, когда он вторгся в пределы Италии и в первый раз разгромил Одоакра. Казалось, время отражается в одном только взгляде его внимательных, жёстких глаз, с годами становившемся всё более мрачным и угрюмым, да в паутине морщинок, окружавших глазные впадины и разбегавшихся к самым вискам, когда Теодорих гневно прищуривался. Именно так произошло и сейчас, когда он выслушал речь своего первого министра.
Кого ты обвиняешь?глухо произнёс король.
Боэций уже заранее приготовился к этому вопросу и потому без колебаний назвал имя римского префекта претория Септимия Тертуллия, который уже давно утратил всякое представление о чести, преданно служа двум своим готским покровителям. Назвать в этот момент имена Тригвиллы и Конигаста значило вызвать страшную бурю, тем более что последний был любовником дочери Теодориха Амаласунты. Боэций понимал, что пока он просто не в состоянии избавить королевство от двух этих негодяев, а потому решил сосредоточиться на главномспасении жителей Кампанской провинции.
Хорошо,всё так же глухо сказал Теодорих.Я верю, что дело обстоит именно так, как ты говоришь, и потому я издам особый эдикт, отменяющий на этот год все закупки хлеба в этой провинции.
Боэций, не ожидавший столь лёгкой победы, быстро взглянул в сторону Тригвиллы, словно ожидая, что тот начнёт протестовать, однако управляющий королевским дворцом лишь переглянулся с Конигастом, а затем злобно посмотрел на Боэция. Тот предпочёл не замечать этого взгляда и опустился на своё место.
Со вторым сообщением о делах в королевстве выступил Кассиодор. В качестве вступления он так долго перечислял все мыслимые достоинства короля остготов, особенно упирая на то, как он заботится о процветании обоих народов, что Теодорих не выдержал и прервал начальника своей канцелярии двумя короткими требовательными словами:
Ad rem!
Слушаюсь!мгновенно отозвался Кассиодор и безо всякого перехода продолжил:К сожалению, кое-кто из твоих подданных по своему неразумению или злобе совершают гнусные поступки в отношении инородцев.
Большинство из присутствующих обменялись удивлёнными взглядами. Особенно удивились Боэций, Симмах и Альбин, поскольку все трое подумали о том, что речь пойдёт о каких-то новых обидах, причинённых римлянам готами. Обычно Кассиодор предпочитал не касаться тем, которые могли вызвать обострённую реакцию короля. Впрочем, как оказалось, он не изменил своему обычаю и на этот раз.
Не далее как три дня назад в Аримине произошли массовые беспорядки,выдержав небольшую паузу, заговорил Кассиодор.Еврейская община этого города, которая, кстати сказать, является весьма многочисленной, собралась на центральной площади, чтобы отметить праздник Пасхи. За их собранием наблюдала городская стража и толпа зевак, состоявшая в основном из римлян. И вот в самый неподходящий момент какой-то римский гражданин вдруг забрался на колоннаду, задрал вверх свои одежды, неприличным образом нагнулся и, поворотив в сторону евреев зловонный зад, издал громкий непристойный звук. Толпа немедленно пришла в ярость и стала громогласно требовать от начальника городской стражи наказания виновного. Молодые вспыльчивые евреи, в силу своей молодости склонные к беспорядкам, бросились на римлян, закидывая их камнями. Произошла свалка, и начальник стражи послал за подкреплением. Прибывшие воины не разобрались в ситуации и, сочтя, что во всём виноваты евреи, принялись рубить их мечами. Ободрённый поддержкой, римский плебс начал преследовать и избивать разбегающихся евреев, учинил погром. Только на следующий день городским властям удалось восстановить спокойствие, и, по их данным, количество жертв превысило десять тысяч человек. Так, из-за какого-то глупца праздник обернулся бедствием, принеся горе почти в каждую еврейскую семью. Dixi.