Ненадёжный?вспыхнула Лиза. Казалось, такая характеристика обидела её ещё больше.А вы надёжны?
Граф несколько секунд смотрел в её бледное, потухшее лицо. Сейчас она казалась почти дурна. Но странное делопритягивала его ещё больше.
Надёжны?повторила девушка.
Смотря в каком вопросе,выдавил из себя Михаил.
У женщин к мужчинам всего один вопрос,неожиданно резко рассмеялась Лиза.Пока вы его для себя не решили, незачем приходить.
Воронцов вышел из особняка как оплёванный. Он был потрясён поведением молодой графини. Она его выгнала! Обвинила в несуществующих грехах и не дала слова сказать. Куда девалась её обычная кротость? Барышня показывала характер, причём человеку, за всё время знакомства не сказавшему ей дурного слова! В тихом омуте черти водятся! С такими мыслями генерал покинул Сент-Оноре, решив больше никогда сюда не заглядывать. Он ещё не знал, как скоро столкнётся с Лизой при самых трагических для себя обстоятельствах.
За окнами гостиницы расстилался скучный пейзаж. Польшапередняя империи. Здесь уже можно было расслабиться и снять сапоги. Дальше дороги должны были пойти вкривь и вкось, буераки зарасти кривыми ёлками, а из каждого урмана выглядывать по медведю. В Варшаве хоть дамыпрелесть. Взять для примера вон ту дурёху с вёдрами у колодца. Наша бы давно ушла. Налила сколько надо, и домой. А эта стоит, вольготно облокотясь на деревянный ворот, выставив через сквозистую рубашку наливные яблочки, и болтает с каретником. То улыбнётся, то вспыхнет. Маков цвет. Так бы и пообрывал лепестки!
Бенкендорф загляделся в окно. Резанул себя по щеке лезвием. Выругался. Поделом козлу. Незачем пялиться на капусту в чужом огороде! Своя есть. Побрызгал в лицо воды. Стряхнул с рук мыло. Ловко слизнул с опасной бритвы кровь. Сколько раз ему Мишель говорил: язык отрежешь. Ничего. Пока держится. Оторвал от газеты краешек. Плюнул. Залепил ранку. Снова повернул голову к окну и уже без зазрения совести уставился во двор. Нет, в самом деле, хороша! И что за мерзкое делобрак? Вот он любит жену. Неужели минутное внимание к какой-то варшавской крале может считаться изменой? Где жена и где девка на ночь? Какое сравнение?
Александр Христофорыч крепился как мог, но неизбежно пал бы жертвой собственных страстей, если бы камердинер не сообщил, что хозяин накрыл в общей зале фриштик и приглашает господ постояльцев. Место было бойкое. Прямой тракт на Петербург, а потому обитателями на день-ночь в гостинице на улице Капуцинов были все сплошь служивыеофицеры или чиновники. Если и дебошириличто случалось,то уже на другое утро убирались со всеми потрохами, бледные, извиняющиеся и норовящие сунуть целковик сверху за лом и бой.
Хозяинполяк здравый и с брюшкомзнал, что москали много едят. И куда в них, схизматиков, лезет? Что касается немчуры на русской службе, то те скромничали только дома, в Faterland, а здесь налегали на блины и сырники, как будто мечтали отожрать бока за всех своих ледащих предков. Поэтому, услышав фамилию Бенкендорф, трактирщик сразу велел подавать каплунов, бигос и картошку, залитую сверху яичницей о пяти глазах. Христофорыч потребовал себе лимон. Разрезал его пополам, половину выдавил на яичницу, а половину на бигос. И съел за обе щеки, запивая горячим шоколадом. Любил кислое и сладкое. Лучше, когда вместе. Перебивая один вкус другим.
Между тем в общую залу спустился ещё один постоялец. Чиновник Министерства иностранных дел, которого Бенкендорф догнал дорогой. Вигель следовал из Парижа в Петербург с полной папкой бумаг. Увидав проезжего соотечественника, он подсел к нему и стал наблюдать, как голодный Христофоров сын поглощает каплунов, только косточки трещат.
У вас отменный аппетит, сударь,заметил Филипп Филиппович, принимая от хозяина глубокую тарелку рисовой каши.
Вы решили мне его испортить?Бенкендорф не любил статских.
Вы не расположены к беседе?обиделся советник.
Я ем.
Незнакомец не сделал ничего дурного. Но почему-то остро не нравился Шурке. Генерал инстинктивно чувствовал, что чиновнику от него что-то надо. Он щёлкнул пальцами, подзывая хозяина. Потребовал пива и уставился на Вигеля выцветшими льдинками глаз.
Едете из Парижа?
Тот оживился.
Вы тоже, насколько я понимаю?
Да-с, имел казённую надобность.
В точности так-с. И как вам тамошние порядки?
В каком смысле?
Вы человек военный. Вероятно, имели касательство до нашего корпуса.
Что с того?
Вигель тревожно поводил шеей.
Говорят всякое. Хотелось бы услышать мнение сведущего лица.
Бенкендорф откинулся на спинку стула. Любопытный субъект.
С кем имею честь?
Они представились. Чиновник по особым поручениям. Ещё интереснее. И вся эта дрянь вьётся вокруг оккупационного корпуса? Бенкендорф поковырял ножом в зубах.
Что вас, собственно, занимает? Войска как войска.
Ну как же!всплеснул ручками Филипп Филиппович.Сколько слухов! Вольнодумство. Нарушение устава. Нравственные пороки всякого рода...
«Да, слухи у нас распускать умеют,кивнул Бенкендорф.Интересно, по чьему повелению?»
Не видел ничего подобного,отрезал он.Командующий граф Воронцов лицо доверенное.
Вот и жаль, что государь доверяет людям, чья преданность держится на одних амбициях,с неожиданной жёсткостью парировал Вигель.Странно, что вы, генерал-адъютант, находясь в Париже, ничего подозрительного не заметили. В то время как язвы тамошних пороков буквально кричат о себе на каждом шагу.
Что вы имеете в виду?не понял Александр Христофорыч. Его поразило, как изменился тон собеседника. От подобострастия чуть ли не к обличению.
Изволите любопытствовать?Вигель сардонически усмехнулся.У меня с собой немало свидетельств распутного поведения корпуса и его начальников. Подписанных уважаемыми и достойными людьми...
Офицерами?уточнил собеседник.
Советник не растерялся.
Есть и офицеры. Не это важно. Важно, как вы, генерал-адъютант государя, могли сего не разглядеть? Подобная слепота подозрительна.
«Да он меня шантажирует!»в душе рассмеялся Бенкендорф.
Что же вы посоветуете мне?с напускной растерянностью осведомился он.
Филипп Филиппович возликовал.
Вот если бы вы присоединили своё мнение к голосам честных сынов Отечества...
«Ну да, понятно. Твои свидетельства недобирают веса из-за низких чинов обвинителей,констатировал БенкендорфПонадобился аж генерал-адъютант».
Хотелось бы ознакомиться с донесениями,вслух сказал он.Чтобы вникнуть, так сказать, в предмет.
Извольте.Вигель встал.Всё вам показать не могу. Но одно-два, думаю, распечатать для вашего любопытства. Делу это не повредит.
Не повредит, не повредит,бубнил себе под нос Бенкендорф, поднимаясь вслед за советником в его комнату на втором этаже.
Вигель вёл себя с должной опаской и местонахождение основного пакета гостю не показал. Искомая пара донесений, как видно, не самых важных, лежала в сумке. «А может, всего пара и есть?»на минуту усомнился он и взял первый лист в руки. Жалоба таможенников из Авена. Да, оплошал граф. Хотя, с другой стороны, чего с этой братией церемониться? Начнём ножкой шаркать, они нас всех перережут. На то и щука в речке, чтобы карась не дремал.
Второй донос также подступил от французов. Муниципалитет. Самоуправство с судом над каким-то мародёром.
И это всё?хмыкнул Бенкендорф.С подобными бумагами вас не пустят на порог Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. А если и пустят, то хода не дадут. Здесь нет ничего вопиющего.
Вы так считаете?прищурился Вигель.Ну, хорошо.
Он подошёл к походному сундучку, несколько замялся. Видно, в его планы не входило знакомить случайного попутчика с главным. Мало ли что? Но советник пожадничал. Чувствовал: доносы несолидны. Тут бы хоть один генеральский! И вдруг такая удача. Царский адъютант из Парижа с казённым поручением! Подобные люди больше всего боятся за свою карьеру. Пригрози им бросить тень на безупречную преданность высочайшим лицам, и они твои...
Хорошо,повторил Филипп Филиппович, сжимая губы в пунцовую точку.Но я беру с вас слово сохранить увиденное в полном секрете.
В душе Христофорыч потешался над ним: «Вольно тебе брать то, чего не давали!»
Чиновник извлёк из сундучка на свет Божий действительно толстую папку и, развязав её, протянул Бенкендорфу несколько верхних страниц, исписанных твёрдым, чётким почерком. Генерал пробежал их глазами. Оценил. Веско. С пониманием дела. И правда, граф дерзок на язык. Не в меру глумлив в отношении петербургского начальства. Ладно, а дальше? Экзерциции не по уставу. Наказания, которых нет... Неведомый доноситель владел вопросом. Сколько. Когда. Где. И что при этом говорилось. Сведущий малый!
Позвольте полюбопытствовать имя сего верного сына Отечества?съязвил Бенкендорф.Сдаётся мне, он знает многовато для стороннего наблюдателя.
Вигель полез в самый конец папки. Вытянул из-под спуда последний лист и молча подал собеседнику. У того глаза на лоб полезли. Личный адъютант. Скверно. Очень скверно. Гораздо хуже всего остального.
Надеюсь, теперь вы убедились?с нескрываемым торжеством вопросил чиновник.
Бенкендорф кивнул, всё ещё удивлённый поведением Раевского. Сын такого отца! И сам, кажется, парень не трус. Не дурак. Не негодяй, как до сего момента считалось. Чем же Воронцов его обидел?
Что же вы намерены делать?прервал размышления собеседника Вигель.
Александр Христофорыч с минуту колебался.
Я схожу за бумагой и перьями,заявил он.У меня распакованные. На столе.
И прежде чем советник успел остановить его замечанием, что в сущности можно написать донесение и у себя, Бенкендорф исчез из комнаты. Вернулся буквально через минуту, неся прижатый к груди походный ящик для письменных принадлежностей. Плюхнул его прямо перед Вигелем и тут же выдернул изнутри руку. Но не с пером, а с пистолетом.
Закройте дверь.
Вы в своём уме?возопил Филипп Филиппович, но, услышав щелчок взводимого курка, перешёл на сип.
Закройте дверь.
Бенкендорф говорил холодно. Голосом, не допускающим возражений. И чиновник помимо воли подчинился.
Хорошо. Теперь ступайте к камину.
Зачем?
Гость молчал, указывая глазами на очаг.
Разводите огонь.
Что вы собираетесь делать?
Разводите.
Бенкендорф нетерпеливо повёл головой, отчего на его шее обозначился красный рубец, натёртый крахмальным воротом. Этот рубец почему-то напугал Вигеля, и тот повиновался.
Теперь кладите туда документы, которые везёте.
Ваше высокопревосходительство!взвыл Филипп Филиппович.Не погубите! Сколько труда... Можно сказать, по крохам...
Кладите.
Вигель попытался отбежать к окну и криком позвать на помощь. Но Бенкендорф угрожающе перевёл пистолет с его головы на стекло и обратно, показывая, что пуле всё равно, куда лететь.
Вы не станете стрелять!
Проверим?
Бабахнул залп. Пуля прошила деревянные стенки сундучка и застряла в мягкой внутренней обшивке. Демонстрации оказалось достаточно. Советник вывалил содержимое папки в огонь и, обессиленный произошедшим, опустился перед камином на пол.
То-то,констатировал генерал, убирая пистолет.Счастливой дороги.
Упаковывая в своей комнате вещи, он с остервенением жевал ус. Обычно, когда на кого-то собирали сведения, это делал не один человек, даже не пара таких вот хорьков по особым поручениям. Сумку Вигеля он облегчил. Но кто поручится за других?
Глава 4МАНЁВРЫ
На этот раз дорога в Париж была невесёлой. Привычные тополя по обеим сторонам тракта к середине лета потеряли половину листвы. Их голые метлы царапали пыльную эмаль неба. Командующий поднялся на подножку кареты, как всходят на эшафот. Последний раз бросил взгляд через плечо на офицеров штаба, выстроившихся на крыльце проводить его. Обычно частым отлучкам графа не придавали особого значения. Но сегодня команда вытянулась в струну, точно перед капитанским мостиком тонущего корабля. Государь прибыл из Аахена прямо в Париж и требовал Воронцова к себе. Сколько верёвочке ни виться...
В том, что дело швах, штабные не сомневались, слишком уж красноречивы были последние ордера из Петербурга. Их сиятельство доигрался. А вместе с ним и целый корпус. Но странното ли всем передалось упрямство графа, то ли было в их жизни здесь нечто особенное, чему уже вовек не бывать,только ни сам Воронцов, ни гордые ролью неправедно ошельмованных служаки не признавали себя виновными. Пусть им объяснят, что они сделали против устава!
Командующий чуть торжественнее, чем обычно, пожал провожающим руки. Ладонь Фабра немного задержал, кивнул и, пожелав им провести время без происшествий, сел в экипаж. Кучер Егорыч взмахнул кнутом. Пошли, родимые! Алекс не удержался, перекрестил карету вслед. На душе было неспокойно, и лишь перенятая у графа британская выдержка заставляла делать вид, будто всё в порядке.
Михаил Семёнович какое-то время приветствовал отдававших ему честь на улице солдат и офицеров, поднимая два пальца к шляпе. А когда Мобеж остался позади, откинулся спиной на подушки и снял треуголку. Казначеев, как всегда, сопровождал его. Ехал, молча вжавшись в угол кареты, и старался даже малейшим шорохом не обеспокоить начальство.
Командующего ждал давно чаемый разнос, результатом которого могло стать и прошение об отставке. Не важно, что он натворил. Важно, как его примут. А принимали Воронцова с прохладцей, и сколько бы граф сейчас ни вспоминал, когда это началось, всё равно изменить ничего было нельзя. Он и до заграничного похода мозолил глаза, став в армии популярным сверх меры. За Бородино его наградили Святой Анной, но всеобщее мнение былосие немилость, надобно бы Георгия. Да и чин полного генерала Михаил давно выслужил. Сам Багратион ему обещал, жальне успел. Теперь когда и дадут?
Пока дрались в Польше, пока общее командование осуществлял Кутузов, никому даже в голову не приходило, как поступит с ними государь, чуть только границы империи будут позади. Уже 7 января 1813 года Михаил командовал авангардом при взятии городка Бромберг, а в конце месяца разбил поляков у местечка Рогозна, откуда сразу повернул на Познань, захват которой ознаменовался для него наконец званием генерал-лейтенанта и собственным корпусом. В Польше было трудно, люди рвались мстить за мародёрство в Смоленске и Москве. Между тем, приказ императора требовал «поступать с поляками, как с друзьями и братьями». Ещё не хватало таких родственников! Воронцову удалось удержать свои войска в рамках дисциплины.
В апреле умер фельдмаршал и всё пошло вкривь и вкось. Пруссаки, а за ними австрийцы бросили Наполеона и присоединились к России. Было создано общее командование, а силы разделены между тремя армиямиГлавной, Силезской и Северной. Последняясамая маленькая28 тысяч шведов под командованием бывшего наполеоновского маршала, а ныне кронпринца Бернадота. Её и усилили русским «отрядом», фактически корпусом, превосходившим союзников вдвое, но всё равно остававшимся в полном распоряжении шведского друга. Во главе вспомогательных сил государь поставил Винценгероде, свитского генерала, скорее придворного, наделённого благоволением свыше, но лишённого доверия людей. Михаил тут же окрестил нового начальника Индюком.
Бернадот, даром что бывший якобинский генерал и, как говорят, обладатель татуировки «Смерть тиранам!», быстро разобрался, кто тут на самом деле командует. «Дорогой брат,писал он Александру с революционной прямотой,у меня нет никакой возможности толково управлять русским корпусом, пока тот в руках у Винценгероде. По всем вопросам приходится сноситься через голову этого болвана с дивизионными генералами. Особенно с графом Воронцовым, который в таком уважении у товарищей, что они от него, минуя дурака-командующего, принимают приказания. Последнего же никто в грош не ставит, и я не знаю, куда его девать. Он всему тут помеха. Умоляю, сир! Отдайте корпус Воронцову, и сердце моё будет спокойно».
Александр Павлович только улыбался, но ничего не менял. Пришлось разбираться на месте. У татуированного монарха характер был таков, что он быстро задвинул Винценгероде за шкаф, и операции пошли своим чередом. Михаил командовал, но чувствовал себя в двойственном положении: кто он? по какому праву приказывает людям? просто потому, что они хотят его слушаться? или потому что ему благоволит иностранный кронпринц? Что за несчастье вызывать доверие у всех, кроме собственного царя?