Соклей, смеясь, склонил голову.
Вряд ли что-то ещё может подойти лучше, мой дорогой. Допьём вино?
Вино они допили и вернули чашу тощему эллину, продавшему им вино.
К тому времени как они прошли через рыночную площадь, Соклей вдоволь напрактиковался, говоря: "Нет, спасибо, не сегодня" и подобные фразы на арамейском.
Финикийцы и эллины непременно хотели что-нибудь продать родосцам. Соклей мог запросто потратить все имеющиеся оболы. Мог ли он потом с прибылью продать купленноедругой вопрос, хотя он потратил кучу времени, убеждая в этом торговцев Саламина.
Так же он обнаружил, что продать оливковое масло зятя может оказаться ещё сложнее, чем он опасался. Когда бы он не заговаривал о масле с торговцем эллином или финикийцем, тот закатывал глаза и произносил что-то вроде "у нас его и дома полно".
Утомившись, Соклей протестовал:
Но это лучшее масло, самого первого урожая, самого первого отжима. Боги не сделают масла лучше.
Пусть будет, как ты скажешь, мой господин, говорил ему финикиец, пусть всё будет как ты говоришь. Разумеется, я заплачу немного сверх за качественное масло, но немного, потому что разница между отличным маслом и обычным намного меньше разницы между отличным вином и обычным вином. В этом всё дело. Ты мало найдешь тех, кто почувствует разницу. Крайне мало. Моё сердце разрывается от печали, сообщая тебе это, мой господин, но дела обстоят именно так.
Соклей возмущался бы намного сильнее, если бы не слышал подобное раньше от торговцев всего южного побережья Анатолии. Соклей продолжал попытки, размышляя, была ли идея подтолкнуть отца разрешить Дамонаксу жениться на Эринне такой уж хорошей.
Что ты намерен сделать с этим маслом? мрачно спросил Менедем после того, как ему перевели ответ.
Сожжём в лампах, мне всё равно, ответил Соклей, вотрём в себя. Будь мой зять сейчас здесь, я бы поставил ему такую клизму с этим маслом, пока не лопнет.
А я думал, только мне нравится Аристофан, удивленно рассмеялся Менедем.
Ничего не буду говорить об Аристофане, ответил Соклей, но вот, что я скажу: прямо сейчас мне мой зять не так уж нравится.
Мы могли взять с собой кучу всего, что намного легче продать, согласился Менедем. Вероятно, мы бы на этом и заработали больше.
Я знаю, знаю, Соклей начал думать об этом ещё до того, как рабы Дамонакса загрузили масло на "Афродиту". По крайней мере, у нас осталось место для прочего груза. Дамонакс хотел загрузить нас по планширь, если помнишь. Я уговорил отца этого не делать.
Неплохо, согласен, отозвался Менедем, в противном случае мы бы вернулись из плавания не продав ничего. Это, во-первых. И вот что я тебе ещё скажу: так или иначе, мой отец умудрится обвинить меня во всех неудачах.
Он часто жаловался на отца. Соклей никогда не испытывал особых затруднений с дядей Филодемом, с другой стороны, он ему не сын. А исходя из того, что он видел, у Менедема были основания жаловаться.
Так что же между вами происходит? спросил Соклей, что бы это ни было, неужели нельзя найти способ это исправить?
Не знаю. Сомневаюсь, что это возможно, неожиданно мрачно ответил Менедем. Судя по голосу, он или говорил неправду, или, по меньшей мере, не говорил всей правды.
Соклей подумывал потребовать у него ответ. Менедем уже несколько раз уворачивался, когда Соклей задавал ему подобные вопросы. Как будто он знал ответ, но не хотел никому его говорить, возможно, даже самому себе. Что же это могло быть? Неуемное любопытство Соклея чуяло это, как молосская собака чует запах зайца, но ничего не обнаружило.
Поэтому смена темы была хорошей идеей.
В наши дни правитель Саламина и все прочие мелкие кипрские царьки должны платить дань Птолемею. Интересно, как им это нравится? произнес он.
Не слишком уж, если я не ошибаюсь, а я думаю, что не ошибаюсь, ответил кузен. Соклей склонил голову в знак согласия, и Менедем задумчиво продолжил:Странно, почему в городах на Кипре, в которых живёт куча эллинов, есть цари, когда в большинстве полисов в Элладе и Великой Элладе царит демократия, олигархия или что-там-ещё.
Есть ещё и Спарта, заметил Соклей.
Я сказал: в большинстве полисов. Я не сказал, что во всех, а Македонияне полис, да и царь у них тоже есть.
В настоящий момент царя у них нет, именно поэтому все эти стратеги и стучат друг другу по голове всем, что подворачивается под руку, уточнил Соклей. Потом немного подумал:Это, кстати, интересный вопрос.
Ну так выдай мне интересный ответ.
Хмм. В одном Кипр и Македония схожи: оба находятся на краю эллинского мира. В подобных местах пережитки прошлого живут долго. Послушай кипрский диалект. А македонский ещё хуже.
Соглашусь. Я даже не уверен, что это можно назвать греческим. Но скажи мне тогда, о наилучший: разве цариэто пережитки прошлого? А как же Александр?
Конечно же, нет, ответил Соклей, как будто отвечая на вопрос Сократа в диалоге Платона. В тех диалогах, однако, Сократу достались лучшие строчки. Сейчас у Соклея теплилась надежда, что лучшие будут у него.
Но даже если Александр был особенным, то царская властьнет. В большей части Эллады она архаична. Спартасамый консервативный полис. Прибавь её к царям, застрявшим в этой глухомани и в Македонии, и другим доказательствам
Каким другим доказательствам? перебил Менедем.
Взгляни на Афины, например. В Афинах царей нет уже со времён мифов и легенд, с тех пор как царь Кодр отправился на битву, зная, что его убьют, но это дарует его городу победу.
Тогда к чему разговор про Афины?
Если ты позволишь мне закончить, мой дорогой, то я расскажу тебе. В Афинах нет царя уже целую вечность, но есть архонт, называемый царем, занимающий место царя в некоторых религиозных церемониях. Так что Афиныэто место, где когда-то был царь, которое показывает, что у них был царь, сохраняя выборное лицо с этим титулом, но без власти, полис, который нуждается в нем не более, чем птица нуждается в скорлупе яйца, из которого вылупилась. Понимаешь? Доказательство.
Ну, если ты пойдешь с этим на суд, то не уверен, что ты убедишь достаточно присяжных, чтобы добиться осуждения, но меня ты убедил, так я скажу, Менедем хлопнул в ладоши.
Соклей усмехнулся. Он не выиграл спор, точнее, Менедем не признал, что он победил в этот раз. Но его двоюродный брат добавил:
Неважно, насколько устарела царская власть, македонские генералы играют ту же самую роль, разве что называются иначе, и, похоже, им это очень нравится.
Конечно, нравится, согласился Соклей, они все богатые, как только можно представить, особенно Птолемей, и никто не осмелится им отказать. Как же такое может им не нравиться? Но нравится ли это подданным в их царствах? Это, вероятно, уже другой вопрос.
Если не брать в расчет Македонию, большинство этих подданныхпросто варвары. Они не знают, что такое свобода, поскольку до прихода македонцев жили под властью персидских царей, ответил Менедем, а судя по тому, что я слышал, египтянам не нравится ничто чужеземное.
Да, мне доводилось слышать то же самое, согласился Соклей. Со слов Химилкона, похоже, что иудеи тоже не жалуют чужеземцев.
Тем больше причин, чтобы ты взял с собой сопровождение, если те, с кем ты хочешь вести дела, хотят тебя убить, потому что ты чужеземец
Никто не говорил, что они хотят убить меня, вмешался Соклей, и я согласился взять с собой несколько моряков, припоминаешь? Лучше бы тебе вспомнить, а заодно вспомнить и о том, на что ты согласился. Помнишь?
Да, о наилучший, угрюмо ответил Менедем.
Менедем сердился, пока они шли с рыночной площади Саламина обратно в гавань. Никаких чужих жён, даже малейшей возможности до конца сезона мореплавания? Он уже почти пожелал, чтобы его придурок-кузен отправился в путь один, и его там прирезали. Ну и поделом ему тогда.
Обдумав эту мысль, Менедем неохотно, очень неохотно, покачал головой. Он любил Соклея, почти по-отечески, и они могут заработать кучу на бальзаме из Энгеди, если привезут его в Элладу не переплачивая финикийским посредникам.
Всё как всегда
Жертвы, что я приношу, прошептал он.
Ты о чем? переспросил Соклей.
Не важно, ответил брат, мне придется объяснять своему отцу и твоему, как я отдал тебя на растерзание разбойникам, и это меня беспокоит сильнее, чем следовало бы. Примерно так же, как тебяотправиться с эскортом. И если мне придется за это расплачиваться, то придется, вот и всё.
Тут Соклей указал на необычное строение слева и совсем другим тоном поинтересовался:
Что это?
А меня-то зачем об этом спрашивать? в свою очередь спросил Менедем, я не знаю. Выглядит забавно, чем бы это ни было, правда? Чем больше он смотрел на него, тем необычнее здание казалось. Какое-то святилище, да?
Ума не приложу, Соклей тоже уставился на здание. Фундамент из глиняных кирпичей, на котором груда чего-то, напоминающего уголь. Статуи мужчины, женщины и троих детей окружали странную постройку. Обычно застенчивому Соклею любопытство могло придать смелости, он преградил дорогу проходящему мимо саламинцу и спросил:Прошу прощения, но не мог бы ты сказать, что это за сооружение?
Вы что, не знаете? удивился местный, но, когда оба брата отрицательно тряхнули головами, ответил, разумеется, это кенотаф царя Никокреона.
Проклятье! Менедем щелкнул пальцами, злясь на самого себя:Мне следовало бы самому вспомнить. Птолемей заставил его покончить с собой, когда захватил Кипр, да? Так что в Саламине больше нет царя, Соклей. Два или три года назадещё был. Я слышал об этом на Родосе.
Да, ты прав, подтвердил саламинец, но не только сам Никокреон покончил с собой, но и его жена и дети. Этот монумент воздвигнут в память о них. Прощайте, местный пошел дальше.
Птолемей не любит убивать людей, заметил Менедем, может, он думает, что на его руках нет крови, если он заставляет их покончить с собой. В прошлом годуПолемей на Косе, Никокреонздесь. Осмелюсь предположить, Полемей это заслужил, я бы никогда не доверял ему.
Клянусь египетской собакой, Никокреон тоже это заслужил, кровожадно заявил Соклей, я позабыл, что Птолемей заставил его сделать, но он заслужил много худшее.
Почему? полюбопытствовал Менедем, никогда не слышал о нем, пока на Родосе не узнал, что он покончил с собой. Жизнь слишком коротка, чтобы уделять внимание каждому мелкому кипрскому царьку.
Жизнь никогда не коротка, чтобы уделять чему-либо внимание, не согласился Соклей.
Менедем мог бы побиться об заклад, что брат выдаст что-то подобное.
Но ты-то как раз забыл о смерти Никокреона, если припомнить.
Мне не следовало бы, Соклей покраснел, содеянное им заслуживает того, чтобы об этом помнили, уделяешь ли ты подобному внимание или нет.
Ну теперь ты раздразнил мое любопытство, что же он сделал, мой дорогой?
Он тот мерзавец, что запытал Анаксарха из Абдеры до смерти, ответил Соклей. Менедем явно ничего не понял, и Соклей продолжил:Анаксархэто философ, последователь школы Демокрита.
О, так я о нем слышал, с некоторым облегчением ответил Менедем, тот парень, что говорил "всё состоит из крохотных частиц, слишком малых, чтобы разделить их дальше", атомы, да? к его облегчению Соклей согласно склонил голову. Менедем закончил мысль:Ну ладно, Анаксарх его последователь, и что с того?
Анаксарх был из тех, кто говорил то, что думает. Когда Александра ранили, Анаксарх указал на его рану и произнес "вот кровь человека, а не бога". Но Александр его любил и не обиделся. С Никокреоном же всё вышло иначе.
Ну ты и заноза, ты знаешь об этом? Будь ты гетерой, у тебя было бы столько поклонников, что ты бы не знал, что с ними делать. Ты всегда обещаешь, обещаешь и почти ничего не делаешь, Менедем ткнул брата пальцем под ребра.
Будь я гетерой, мужчины бы с криками ужаса разбежались, и я не имею в виду свою бороду, возразил Соклей, я знаю, какая у меня внешность.
До того, как у Менедема начала расти борода, у него было множество поклонников, но никто не обращал внимания на его высокого, неуклюжего двоюродного брата. И тогда, и сейчас Соклей хорошо притворялся, что это его не заботит. Но в глубине души это, должно быть, раздражало. Сейчас, десять лет спустя, Менедем видел, как раздражение прорвалось наружу, и сделал вид, что ничего не заметил. А что не так с Никокреоном? Что? Что сделал этот Анаксагор?
Анаксарх, поправил Соклей, Анаксагор тоже философ, но жил уже давно, во времена Перикла.
Ну хорошо, Анаксарх, согласился Менедем, радуясь, что отвлек брата от мыслей о себе. Что же он такого сделал, что милый Никокреон так разгневался?
Вот этого я не знаю, не уверен, но это что-то особенное, потому что Никокреон придумал для него особенную смерть, ответил Соклей, он бросил его в огромную каменную ступку, где его забили насмерть железными молотами.
Ого! изумился Менедем, ужасная смерть. Он хоть достойно умер?
Анаксарх? Да, именно так, подтвердил Соклей, он приказал саламинцам, продолжайте избивать моё тело, потому что вам не тронуть мою душу. Это так разозлило Никокреона, что он приказать вырвать Анаксарху язык, но тот, опередив палача, откусил его себе сам и плюнул им в лицо Никокреона. Так что, как видишь, братец, когда Птолемей приказал Никокреону покончить с собой, он умер лучше, чем заслуживал. Если бы я отдавал приказы
Ты рассуждаешь столь же кровожадно, как и македонцы, заявил Менедем, с непривычной настороженностью поглядывая на Соклея. Чаще всего ты такой незлобивый, как никто из всех, кого я когда-либо знал. Хотя время от времени он покачал головой.
Всякий, кто пытается убить знания, убить мудрость, заслуживает всего, что с ним происходит. Например, то грязное шлюхино отродье, пират, что украл череп грифона. Попадись он мне в руки, я бы послал за палачом в Персию и ещё за одним в Карфаген, а затем наблюдал бы, кто сумеет причинить больше страданий. Я бы с радостью заплатил обоим палачам.
Менедем начал было смеяться, но взглянул на Соклея и поперхнулся смехомвыражение лица брата говорило, что он вовсе не шутил. Тому пирату повезло, что он удрал с "Афродиты". И ещё больше повезло, если он не жаловался по тавернам, что прихватил старые кости вместо добычи поценнее. Если бы слух о подобном ворчании донёсся до Соклея, пирату пришлось бы жить дальше, постоянно озираясь по сторонам.
Когда они вернулись на торговую галеру, оказалось, что Диоклей кое-что разузнал.
Здесь в одном из постоялых дворов играет отличный кифарист из Коринфа, сообщил келевст, говорят, это первый кифарист в Саламине с тех пор как Никокреон вышвырнул Стратоника в море. Теперь царь мертв, кифаристы больше не прячутся.
Клянусь Зевсом! воскликнул Менедем, Никокреон убил ещё одного?
Ещё одного? переспросил Диоклей.
Но тебе следует помнить, что не царь убил Сократа.
Демократия тоже не идеальна, боги знают, произнес Соклей, не живи мы при демократии, то, например, не слушали ли бы, как Ксанф на каждом собрании бубнит и бубнит.
Ты прав, согласился Менедем, ещё один повод порадоваться, что на полгода убрались с Родоса и отправились торговать.
Жаль, что не услышать Стратоника, но кто тот кифарист, о котором ты слыхал, Диоклей?
Его зовут Арейос, ответил келевст.
Менедем толкнул локтем Соклея:
Что такого сказал о нем Стратоник, о наилучший?
Однажды он пожелал ему отправиться к воронам. Это всё, что я знаю.
Похоже, Стратоник всем желал отправиться к воронам, заметил Менедем, так что это не делает Арейоса чем-то особенным. Не думаю, что нам так уж стоит его увидеть.
А что ещё делать в Саламине ночами? спросил Соклей.
Напиваться. Предаваться любви, Менедем обозначил две очевидных альтернативы в любом портовом городе. Да и в удаленном от моря городе тоже, если подумать.
Можем пить и слушать Арейоса одновременно, возразил его брат. А если захочешь женщину или мальчика, вряд ли их придется долго искать.
Он прав, капитан, заметил Диоклей.
Да. Он постоянно прав, Менедем ткнул Соклея под ребра. Если ты такой умный, почему до сих пор не богатый?
Потому что плаваю вместе с тобой? невинно предположил Соклей. Пока Менедем не успел рассердиться, он продолжил:Пару сотен лет назад люди задавали Фалесу Милетскому такой же вопрос, пока ему не надоело. Однажды он скупил всё оливковое масло в тех краях, а после перепродал и разбогател.