Да, конечно, Оля, простите, оговорился Я волнуюсь. Подождите, не уходите от двери.
Еще не ушла. В чем дело?
Мне нужно сказать вам очень важное, но я не могу через дверь. Пожалуйста, откройте! Оля.
Вениамин, я очень устала, и я примерно представляю, что вы скажете.
Я тоже представляю, что вы представляете, но это совсем не то. Честное слово. Клянусь вам мамой.
Сумасшедший какой-то. Но после таких слов попробуй не открыть. Открываю.
Стоим друг перед другом, глядим через порог.
Говорите.
Оля. Выходите за меня замуж.
Час от часу не легче. Даже не знаю, как реагировать.
Интересно, произношу не без иронии. Вы бы хоть мое имя запомнили, прежде чем делать предложение.
Да, все это выглядит нелепо. Я совсем не с того хотел начать. Но поскольку я боюсь, что вы захлопнете дверь Можно я войду? Ровно на пять минут.
Я подумала: ведь не отвяжется.
Ну заходите. Только говорите тишесын спит.
Теперь мы стоим друг против друга в прихожей. В той же позиции.
Понимаете, Оля, я никогда не был женат. Так вот вышло: дожил до тридцати шести годов, влюблялся, всю жизнь мечтал о семье и не женился. А вы Вы сказали поразительную вещь. Вы так неожиданно сказали и так не по-сегодняшнему, вы помните?
Что плохо быть одной?
Не только. Это любому плохо Что семьяэто как родина. Должна быть, и все, остальноеневажно.
Интересно. Неважно даже, люблю ли я? Скажем, вас?
Да! Потому что и родину мы заранее не выбираем. Мы просто рождаемся, и уже только после учимся и любить ее, и уважать, и исполнять свой долг. А вначале мы ее просто обретаем Вы ведь сейчас все равно никого не любите, так чем я хуже других? Кроме того, что понимаю вас лучше, чем остальные?
Я гляжу на него: сумасшедший или не сумасшедший? Нет, глаза нормальные. Усталые, правда.
А вы не хотите крепкого чая? Или лучше кофе?
Он понял, усмехнулся.
Вы не думайте, я не пьян, вернее, не настолько. Просто не каждый день приходится говорить такие слова Но кофе я выпью, если предложите.
Что с ним делать? Ну ладно, напою его кофе, такие слова слушать тоже не каждый день приходится.
Пошла на кухню, Вениамин поплелся за мной. Сел тихонечко за стол. Пока я вожусь с кофейником, вертит головой, оглядывается по сторонам, продолжает свои речи:
Вы понимаете, жизнь приучила меня быть осторожным с женщинами, хотя я человек очень доверчивый по натуре. Но про вас я точно знаю, что вы не лгали, и мне с вами легко, и почему-то верится, что вы меня верно поймете. Мне даже кажется, что я уже был в вашем доме, видел ваши чашки, эту скатертьсловно уже давно здесь живу.
Интересный поворот, думаю я.
А вы бы и поселиться здесь хотели?
Он смутился, но ненадолго:
Ну пока, если бы вы, конечно, согласились. Квартиры у меня, понимаете, сейчас нет, мы живем с мамой в коммуналке. Но я зарабатываю не так уж плохо. Я программист по профессии, подрабатываю немножко заказами. Пишу кандидатскую. Вообще, в детстве я мечтал стать писателем. Но как странно судьба располагает! И в юности сочинял, правда, никогда не печатался
Что же вы сочиняли? Стихи?
Нет, прозу. Рассказы. Хотите, прочту один.
А вы их с собой носите?
Они короткие, как стихи, я их наизусть помню. Хотите? Кофе все равно еще не закипел.
Ну прочтите, смилостивилась я.
«Человек, которому некуда спешить», начал Вениамин. Так называется. Покашлял. «Густо запорошенный морозной крупкой, под фонарями, взмахивающими снежными ресницами, пустынными улицами шел в предновогоднюю ночь человек, которому некуда было спешить. Его квартира была одинока, потому что была населена такими же одинокими людьми; его не ждали в ту ночь ни в одном из домов, потому что одинаково ждали во многих. Весь мир был его домом, и все люди были ему близкими, и не было у него той маленькой, теплой, скрытой от чужих глаз тайны, которой владеют счастливые мужья и отцы. И он вышел в ночь»
Не помню, что он дальше читал, по-моему, дальше я не слушала. Во-первых, за кофе следила, чтобы не убежал, а во-вторыхловила себя на том, что разглядываю своего странного гостя. И он не таким уж чудиком мне показался, и не таким уж немытым. Свитер действительно мешком, на локтях неумело заштопан, но рубашка свежая, лицо доброеобыкновенный неустроенный мужчина. Таких женщины не жалуют, а они, говорят, как раз и бывают самыми преданными мужьями А кофе я в результате проглядела: брызнул на плиту, зашипелВениамин вздрогнул и замолчал.
Готов ваш кофе, сказала я.
Да. Спасибо Он медленно, глоток за глотком, выпил всю чашку, поставил ее и печально смотрит на меня. Так как, Оля? Давайте жить вместе?
Затянулся наш разговор, и его явно пора было заканчивать. Я засмеялась:
Но не с сегодняшней же ночи!
Он кивнул:
Извините. Я и так пробыл втрое больше отпущенного. Я ухожу.
Желаю счастья, провожаю я его в прихожую.
У двери он обернулся:
Но если мои слова все-таки не покажутся вам полным бредом и если когда-нибудь вам станет совсем плоховы вспомните, как я сказал вам: Оля, давайте жить вместе! И тогда вы мне позвоните и скажите: да. Просто: да.
Вениамин, дорогой, этак покровительственно отвечаю я ему. Мне было интересно вас послушать, но я люблю совсем другого человека. И он меня. И жаловаться мне совершенно не на что. Правда.
Он поглядел на меня укоризненно, покачал головой.
Неправда. У вас глаза были бы совсем другие. А такие я каждый день в зеркале вижу. Всего хорошего, Оля.
Стою у окна, гляжу вниз, на опустевшую площадку для автомобилей, по которой идет Вениамин. Тихонько идет, неторопливо, как человек, которому и вправду некуда спешить.
Ну вечерок. Надо позвонить Лариске.
Лариска, спишь? Проснись на минуткуне пожалеешь!
Да неужели же кто-то опять звонит?
Нет, это будильник, надежный товарищ. Половина восьмого. Утро. Солнце. Кавардак в квартире. Рабочий день начинается.
Стучу кулаком в стенку:
Эй, зверь бурундук, подъем!
Ношусь как угорелая по квартире под Пугачеву из проигрывателя. Одеваюсь, собираюсь, мажусь, навожу красоту. Антошка у себя в комнате, тоже, по идее, должен одеваться. Заглянула к немусидит на кровати встрепанный, сонный, задумчиво сует ногу в колготки.
Быстрей, быстрей напяливай!
Если быстлей, то будет задом напелед. (Когда же он «р» научится выговаривать?)
Ничего. Когда опаздываешь, можно и задом наперед.
А почему ты все влемя опаздываешь?
Потому что такая уж у тебя мать, выбирать не приходится.
Бегу в ванную, но у меня ведь не ребенок, а «что, где, когда».
Мама, а человек плоизошел от обезьяны?
От обезьяны.
А как жев Ленингладе ведь обезьянов нету!
«Обезьянов» нету, а обезьяныжили, очень давно, от них он и произошел. А тыот ленивца, знаешь такое животное?
Не-ет
Ну вот, придешь в сад и спросишь, а поэтому одевайся быстрее.
«держи меня, соломинка, держи. Когда вокруг шторма в двенадцать баллов» это Пугачева из проигрывателя.
А это уже Лариска. В дверь звонит. Открываюне Лариска, а ее Сережка.
А где
Ч-хи!
мама?
Мама в лифте стоит, чтобы не уехал.
Здесь я, здесь! Быстрее!
Наконец выволакиваю Антошку, и мыв лифте, где, чтобы не уехал, стоит Лариска.
Привет.
Привет. На машине поедемКоле с автобазы по пути.
Ул-ла! Ч-хи!..
Ну, не надумала Витамину звонить?
Ага, он не дурак. Позвоните, а телефона не оставил.
Кстати, мой бывший звонил, им пальто дутые финские завезли.
А какого цвета?
Не знаю. Дутые!
Остановка. Надо сбегать за Валюшкой. Слава богу, собрана, запирает дверь. Почему-то на три замка, сокровища, видите ли, у нее.
А Лариска где?
В лифте стоит, чтобы не уехал. Ну что, поссорились?
Валюшка глядит, сияющая, счастливая:
Что ты! Вернулся, прощения просил. Прямо какой-то сумасшедший И в лифте с гордостью отворачивает свитер на шее со свидетельствами пылкой любви.
Ох, дура ты, дурочка у нас, Валюшка, а еще воспитатель. Как мы только тебе детей доверяем! Тебе пальто финское нужно?
Какого цвета?
Дутое.
Мне Сашка из Чехословакии привезет.
Спускаемся, выходим дружной семьей из подъезда. Впередимы с Лариской, сзадиАнтошка, Сережка и Валюшка, взявшись за руки. Перед подъездомцелый автобус, на боку написано: «Изыскательская КХ-2». Внутриприборы, но места хватает.
Дай тебе бог здоровья, Колечка, радость моя, за мной не пропадет, умасливает Лариска мрачного водителя.
В детский сад, что ли, вначале?
Как всегда, золотко, как всегда!
Поехали. С песней. У нас есть любимая, дорожная, ее хором хорошо петь:
«А ты такой холо-о-дный, как айсберг в океане И все твои печали под темною водо-о-ой»
Начинается мало чем от других отличимый теплый день осени тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.
Глава втораяВас уже спрашивали
Работаю я в НИИ, в какомне имеет значения, в бюро технической информации. Наш институтв старинном особняке, за узорной оградой. Автобус высаживает меня у Банковского мостика, дальше бегу на своих. Задерживаюсь у стоянки машинВадим уже здесь, это его жигуленок, другого такого ржавого и пыльного во всем Ленинграде нет. Ну здравствуй, с добрым утром. Пальцем пишу на пыльном стекле «привет». На работе, может, случая не представится.
Через мраморный вестибюль, по лестнице со скульптурами, через все это праздное великолепие спешу к своему рабочему месту.
В стеклянной выгородке, за которой видна комната с компьютерами, дисплеями, стеллажами для хранения материалов и девушками-операторами, два стола: мой и Кирилла Ивановича, шефа. Ему около шестидесяти, маленький, подвижный, с острым, любознательным взглядом. Когда я вхожу, его взгляд тотчас ко мне прилипает:
Опаздываете, сударыня.
Извините, автобус
Я не в осуждение, просто констатирую факт. Это мы, старики, приходим вовремя. А у васинтенсивная молодая жизнь. Свидания, расставания Что еще? Расскажите.
А глаза старика так и шарят по мне, будто хотят отыскать что-то новое. Будто не изучил все мои руки-ноги за пять лет.
Стирка, готовка, Кирилл Иванович, чтение художественной литературы.
Позвольте не поверить. У хорошенькой молодой женщины не должно быть такой скучной жизни. Кстати, вас уже спрашивали.
На секунду застываю у шкафчика, куда мы вешаем одежду.
Кто?
А кто, кто вас интересует? игривенький голос сзади. Расскажите.
Возвращаюсь к столу с непроницаемым видом.
Просто меня интересует, кто меня спрашивал.
Все тайны, тайны, хорошенькая женщина всегда окружена тайнами! Вадим Михайлович маленькая пауза, любознательный укол глаз, ах нет, он вас вчера спрашивал. Кстати, прекрасный человек, перспективный работник, интересный мужчина. Слушайте, что бы вам с ним не завертеть роман? По-молодому так, красиво, безоглядно!
Кирилл Иванович, скучным голосом говорю я.
Бруевич вас спрашивал. Взгляд в бумаги, губки поджал. Обиделся. Вы обещали ему подготовить материалы по типажам. И не подготовили. И за это я вам, сударыня, вынужден, извините, сделать замечание.
Действительно обиделся. И так по сто раз на дню, словно что-то ему должно светить.
В обеденный перерыв пью кофе в буфете. Сижу одна за столиком. Вдруг:
Можно к вам, Ольга Николаевна?
Вадим стоит с подносом, борщ качается в тарелке. Улыбается. Свежий, выбритый, и так хочется дотронуться до него хоть на мгновение.
А не боишьсяувидят?
А пусть завидуют, отвечает и садится со своим борщом.
Кому?
Тебе, конечно. Такой мужик рядом сидит. Храбрый.
Давно лихрабрый?
С сегодняшнего дня.
Это как?
А так. Надоело все.
И я?..
Тынаоборот
Он слегка коснулся моей руки, смотрит своим убийственным ласковым взглядом.
Сердишься, малыш?
За что? Давно отучил.
Он понимающе кивает:
Измучил я тебя И себя тоже. Слушай. Что ты делаешь в выходные?
Сижу с Антошкой, а что?
А нельзя его куда-нибудь деть?
Нельзя. У Лариски Сережка разболелся.
А муж не может взять? В конце концов, его ребенок.
Вадим, говорю я, извини, но хотелось бы знать, что случилось?
Он продолжает смотреть на меня, ласково, печально и даже как-то обреченно.
Случилось, малыш. Уже давно. Три года назад.
Помолчал, помешивая ложкой в борще. И я тоже притихлатакого в нашей жизни еще не было.
Надоело глядеть на часы, прятаться по углам. Врать, спешить. Надо разорвать этот порочный круг, сделать хоть что-нибудь для начала Представляешь? Мы садимся в мою машину. И чешем. По Выборгскому шоссе. На семидесятом километреповорот на проселок. Вокруг обступает природа. Теплынь, бабье лето. И вотдом на берегу озера, с камином, сауной, который целых два дня будет наш и больше ничей. Кроме ветра и птиц Нравится?
Соврать у меня не хватило духу.
Нравится А Антошку нельзя с собой взять? робко спросила я, хотя непонятно, зачем спросила, знаю ведь ответ.
Вся ведь суть в том, что мы там будем одни. Одни в целом свете, первый раз в жизни! увлеченно продолжает он. Вставать рано, купаться в озере, пить парное молоко. Целоваться без оглядки Разве мы об этом не мечтали, малыш?
Мечтали
И вот онамечта! В руке! Он достает из кармана и показывает мне ключи.
Товарищ Дашков! Вас Бруевич к телефону, раздается у входа в буфет противный секретаршин голос. Вадим встает.
Как, оказывается, они просто выглядят, ключи от счастьяобыкновенные, английские, серенькие.
Договорились с Софьей Николаевной, матерью Филиппа, бывшего моего мужа. В такси привезла Антошку на Петроградскую. В старом, еще до революции построенном доме, лифт, как всегда, не работает. Топаем на высокий третий этаж, на Антошке звенит амуниция: ружье, пистолеты, сабля бьет по лестничным перилам. Звоним.
Открывает Софья Николаевнаэнергичная, худая, нечесаная, во рту папироска.
Баба Соня, луки ввелх!
Здрасьте. Это за все-то заботы? Ах, Антон Филиппыч, неблагодарная вы дрянь, весь в папу. Она ерошит ему волосы и толкает в зад. Иди лучше с сестренкой поздоровайся.
Входим в большую, с высокими окнами, комнату, где множество замечательных вещей: Софья Николаевна ни с чем никогда не расстается. Коробочки, картиночки. В вазе с драконамизасушенные бог знает когда розы. В шкатулке на комодеперламутровые пуговицы, янтарные запонки, хрустальные бусинкикогда-то я могла часами все это перебирать Видик на резном столике выглядит здесь инопланетянином.
Появляется годовалая дочка Филиппа, ноги в колготках заплетаются, палец во рту.
Анютка, луки ввелх!
Засадили бабку чад сторожить, а меня больные ждут. Твой бывший со своей новой тоже дома сидеть не любители.
Софья Николаевна, я
Ладно, без прохиндейства. Извини, не целуюсь, табаком пропахла. Плохо выглядишь.
Устала
Дай пульс. Ерунда. Низкое давление. Принимай ванну с бадузаном и заведи любовника.
Есть.
Значит, хорошего заведи.
Вроде хороший.
Значит, само пройдет. Красоты и молодости у тебя с запасом. Я Филиппу, когда он на этой дуре женился, говорю: идиот, после Ольки дочь Онассисаеще куда ни шло, а ты такую бабу на дерьмо променял. Чай пить будешь или бежишь?
Бегу.
Тогда подожди. Софья Николаевна достает из комода конверт. Он тебе деньги оставил. Элементы, как покойная Дуня говорила.
Толстая пачечка, завернутая в листок какой-то исчирканной формулами рукописи.
Тут не много?
Нормально, нормально, он наконец за учебник получил. Куда бежишь?
В командировку.
На выходные? Ты, мать, не заливай по привычке! улыбается, а улыбка у нее вдруг добрая и замечательная. Теперь заливать ни к чему.
Глава третьяБабье лето
Так оно и было, как Вадим рассказывал. Ехали по шоссе, свернули на проселок, потряслись по нему немного, попылили, въехали в лес и за лесом, на опушке, увидели дом. Небольшой, бревенчатый, за невысоким забором.
Вадим вышел из машины, кивнул:
Дарюваше!
А на самом деле чье?
Он поморщился с досадой: