Но сделалось жарко, глухо, стало невмоготу дышать, и я открылся.
Своих вечно потачил! шумела бабушка. Теперь этого! А он уж мошенничает! Что потом из него будет? Каторжанец будет! Вечный арестант будет! Я вот еще левонтьевских в оборот возьму! Это ихняя грамота!..
Убрался дед во двор, от греха подальше. Бабушка вышла в сенки, заглянула в кладовку. Я крепко сомкнул веки.
Не спишь ведь, не спишь! Все-о вижу!
Но я не сдавался. Забежала в дом бабушкина племянница, спросила, как бабушка сплавала в город. Бабушка сказала, что слава тебе господи, и тут же принялась рассказывать:
Мой-то, малой-то! Чего утворил!..
В это утро к нам много приходило людей, и всем бабушка говорила: «А мой-то, малой-то!»
Бабушка ходила взад-вперед, поила корову, выгоняла ее к пастуху, делала разные свои дела и всякий раз, пробегая мимо дверей кладовки, кричала:
Не спишь ведь, не спишь! Я все-о вижу!
Я знал, что она управится по дому и уйдет. Все равно уйдет поделиться новостями, почерпнутыми в городе, и узнать те новости, какие свершились без нее на селе. И каждому встречному бабушка будет говорить: «А мой-то, малой-то!..»
В кладовую завернул дедушка, вытянул из-под меня кожаные вожжи и подмигнул: «Ничего, не робей!» Я заширкал носом. Дед погладил меня по голове, и так долго копившиеся слезы хлынули безудержно из моих глаз.
Ну что ты, что ты? успокаивал меня дед, утирая большой жесткой рукой слезы с моего лица. Чего ж голодный-то лежишь? Попроси прощения Ступай, ступай, легонько подтолкнул меня Дед.
Придерживая одной рукой штаны, а другую прижав локтем ц глазам, я ступил в избу и завел:
Я больше я больше И ничего дальше сказать не мог.
Ладно уж, умывайся да садись трескать! все еще непримиримо, но уже без грозы, без громов сказала бабушка.
Я покорно умылся. Долго и очень тщательно утирался рушником, то и дело содрогаясь от все еще не прошедших всхлипов, и присел к столу. Дед возился на кухне, сматывая на руку вожжи, еще чего-то делал. Чувствуя его незримую и надежную поддержку, я взял со стола краюху и стал есть всухомятку. Бабушка одним махом плеснула в бокал молока и со стуком поставила посудину передо мной.
Ишь ведь кацой смиренненькай! Ишь ведь какой тихонькай! И молочка не попросит!..
Дед мне подморгнултерпи. Я и без него знал: боже упаси сейчас перечить бабушке или даже голос подать. Она должна для успокоения разрядиться, даже высказать все, что у нее накопилось.
Долго бабушка обличала меня и срамила. Я еще раз раскаянно заревел. Она еще раз прикрикнула на меня.
Но вот выговорилась бабушка. Ушел куда-то дед. Я сидел, разглаживал заплатину на штанах, вытягивал из нее нитки. А когда поднял голову, увидел перед собой
Я зажмурился и снова открыл глаза. Еще раз зажмурился, еще раз открыл. По замытому, скобленому кухонному столу, как по огромной земле с пашнями, лугами и дорогами, на розовых копытцах скакал белый конь с розовою гривой. А от печки слышался сердитый голос:
Бери, бери, чего смотришь? Глядишь, за это еще когда обманешь бабушку
Сколько лет с тех пор прошло! Уж давно нет на свете бабушки, нет и дедушки. А я все не могу забыть того коня с розовой гривой, того бабушкиного пряника.
И. ГубайдулинОрлятаИз рассказов летчика
По обочине шоссе шли, оживленно разговаривая, три мальчика.
Когда ребята подходили к околице, откуда-то издалека донесся басистый дрожащий звук.
Он то усиливался, то совсем пропадал.
Ребята, самолет! радостно вскрикнул Валерик.
Вдали, чуть повыше извилистой линии горизонта, виднелась черная точка. Быстро приближаясь, она становилась все больше, больше и скоро выросла в белокрылый почтовый самолет. С гулким рокотом он пронесся над головами мальчиков.
Ребята подбежали к посадочной площадке, которая зеленым квадратом лежала недалеко от дороги. Они остановились под полосатым конусом ветроуказателя и следили за самолетом. Он делал круг над селом. Вдруг Валерик, тревожно вздрогнул, крикнул:
У него колеса нет!
Отпало, наверно, растерянно отозвался Ваня.
А самолет тем временем делал последний разворот и, медленно снижаясь, шел на посадку. Стало ясно, что пилот не знал о неисправности.
Как же он без колеса-то? проговорил Витя, глядя на друзей испуганно мигающими глазами. Разобьется! Крикнуть бы, да не услышит!
Первым вышел из оцепенения Валерик. Сорвав с шеи пионерский галстук, он привязал его к палке и начал размахивать им над головой.
Маши! Маши! Не давай ему садиться! А я сбегаю за знаком, сказал Валерик, сунул флажок Вите и помчался к селу.
Валерик бежит так быстро, что на его спине пузырем вздувается белая рубаха. «Успеть бы!»твердит он.
На полпути Валерик беспокойно оглядывается назад, и в его глазах загорается радость: самолет, ревя во всю мощь, уходит на повторный круг. Это значит, что пилот заметил и понял сигнал.
Дома никого нет. Все ушли на работу. Валерик срывает с кровати две простыни и бросается на улицу.
Самолет кружит над площадкой. На ней, точно белая заплата на зеленом ковре, появляется буква «Г». Сигнал этот говорит пилоту, что неисправна левая часть шасси. Судьба самолета теперь зависит только от искусства летчика. Ребята отбегают в сторону, ждут, что будет дальше.
Самолет опускается все ниже и ниже. Мотора почти не слышно. Машина низко проносится мимо ребят с многозвучным свистом и громким шуршанием. Наступает самый острый момент. У ребят на миг останавливается дыхание.
А самолет летит на полметра от земли и, кажется, приноравливается сесть как обычнона три точки.
«Неужели не понял сигнала?»со страхом думает Валерик.
Но перед самым приземлением самолет вдруг клонится вправо и, мягко коснувшись земли, катится на одном колесе. Метров пятьдесят он пробегает прямо, как по струнке, а потом начинает валиться на левую плоскость. Мотор глохнет, и машина устало ложится на крыло. Затем она круто заворачивает влево и резко останавливаетсяносом туда, откуда шла на посадку.
Пилот как ни в чем не бывало вылезает из кабины, спокойно осматривает машину и с довольной улыбкой на обветренном лице встречает подбежавших ребят.
Здорово вы меня выручили! говорит он. Орлята!
Сбросив на крыло кожаные перчатки и меховой шлем, пилот здоровается с ними за руку, легонько сгребает их в одну кучу и ласково прижимает к груди.
Как это вы сообразили? Кто вас надоумил?
Ваня и Витя растерянно глядят на Валерика, и он рассказывает:
У меня брат летчик. Только онвоенный, на реактивных летает. Я к нему в гости ездил. И у него книжки про авиацию читал. И там все знаки в тетрадку вычертил.
В этот солнечный день в жизни Валерика, Вани и Вити произошло еще одно событие. Они впервые поднялись на самолете в воздух.
В. ВоробьевСимаРассказ
Как тебя зовут? спросили они.
Сима
Говорю, девчонка, неспешно произнес плотный паренек.
А почему тогда в штанах? спросил и лукаво сощурил хитроватые черные глаза другой.
Долговязый, в больших отцовских сапогах, заявил:
Да это она нарочно.
Вообще-то меня Серафимом зовут, промолвил Сима и шагнул с крыльца.
Сейчас он увидел себя глазами этих ребят: пышные льняные волосы колечками, как у девчонки. Белая, будто кофточка, рубашка и сандалии с узором из дырочек
Айда с нами, неожиданно улыбнувшись, сказал плотный паренек, отодвинув плечом долговязого.
Так встретили Симу новые товарищи.
Сима приехал только вчера. Здесь, на маленькой железнодорожной станции, его отец будет работать связистом. Это были родные места его отца, по его словам, самые расчудесные на свете. О здешней речке Черемшане он говорил: «Войдешь в воду по грудьногти видать на ногах».
Новые товарищи привели Симу на самый край поселка. Здесь, над обрывистым берегом Черемшана, окруженный фруктовым садом, стоял домик поселкового милиционера Митрича.
В поселке все жители были мичуринцами. А специальностью милиционера в этом деле были ягоды.
Сейчас там, за высокой, плотной, без просветов изгородью, нежилась на грядках знаменитая Митричева викторияклубника чуть ли не с куриное яйцо.
Вот сейчас видно будетСима ты или Серафим, тихо сказал длинный. Он вытер рукавом пот со лба, привалился к забору. Черноглазый Венька влез к нему на плечи и заглянул в сад. Там гулко гавкнула собака. Венька шепотом объявил:
Чанкайши на цепи.
ДолговязыйАндрей, покачав головой, заметил как бы про себя:
Разорвет! и взглянул на Симу.
Венька поддакнул:
Он, знаешь, какой, Чанкайши1и ладонью показал высоко от земли. Запросто цепь обрывает.
Хватит пугать, а то еще сами сдрейфите, остановил их коренастый Пашка.
Тут же ребята наметили план «операции». Один из них пойдет к калитке и забарабанит в нее палкой. Чанкайши начнет, конечно, бесноваться и греметь цепью. На его лай выйдет старая полуслепая мать Митрича. И в то время, пока старуха будет унимать собаку, спрашивать через калитку, кто да зачем, ребята перелезут через забор и похватают ягод. А что Митрича дома нетмальчишки знали.
Но Сима тряхнул головой и заявил:
Нет, я воровать не буду!
Что ты сказал?! Андрей прищурился и сжал костлявый кулак.
Так мы, по-твоему выходит, воры? Венька вплотную надвинулся на Симу, жарко дыша.
Андрей толкнул в плечо Симу и зашипел:
Трус, Симочка несчастная! Катись отсюдова!
Пашца молчал. И было в его молчании такое, от чего Сима покраснел. Казалось, сейчас он от стыда не только в сад, а и на трубу Митричева дома залезет. Но он повернулся и пошел прочь.
Тогда Венька схватил комок сухой глины и запустил ему в спину.
А немного позже, когда Сима одиноко сидел на своем крыльце, он увидел ребят, они возвращались с «операции». Пашка шел впереди и, казалось, не замечал Симу. Венька только зыркнул уголками глаз. Зато бредущий сзади всех Андрей остановился прямо перед ним и выругался.
Сима вскочил и тычком ударил Андрея в подбородок.
Ойкнув, Андрей успел размахнуться, и Сима от оглушительной оплеухи полетел с ног. Едва он поднялся, как снова очутился на земле. Но, вскочив в третий раз, он поднырнул под руку Андрея и снова ударил его в подбородок.
Теперь лежал на земле Андрей. И не злоба, не боль, а недоверчивое удивление проступило на его лице.
Сима попятился от Веньки с Пашкой, но те и не думали нападать. А когда Андрей поднялся и, рассерженный, бочком-бочком пошел на Симу, Пашка встал между ними улыбаясь.
Не тронь, сказал он спокойно.
Андрей еще было хотел достать кулаком Симу, но Пашка пригрозил:
Кому говорят? Моего боксу захотел? Симу он больно хлопнул по плечу и добродушно сказал:Правильный мужик;! Я же говорилне девчонка!
А Венька кружил вокруг Симы, похохатывал, приветливо и лукаво разглядывал его.
В это время из окна позвали:
Си-мо-чка! Кушать!
Ребята так и прыснули. Венька тоненьким голоском выкрикнул:
Он уже скушал кой-чего!
В тот же день вечером ребята позвали Симу на рыбалку с ночевой. Вчетвером они отчалили в Панщиной большой трухлявой лодке, без приключений добрались до места, закинули удочки.
Сейчас начнется, горячим шепотом пообещал Пашка.
Долго и невесело догорала заря. Пашка, потряхивая удилищем, сматывал леску.
Спортили реку, мрачно заявил он. Мертвая вода. Взрывчаткой глушат, острогами бьют.
Кто глушит? спросил Сима.
Да ваши же, городские. Как понаедут И наши тоже Он безнадежно махнул рукой.
Свернул удочку и Сима.
Развели костер. Андрей кинул в котелок листья черной смородины. Достали хлеб.
Осторожно, дуя в кружки, долго тянули ароматный кипяток, громко хрумая сахаром. А потом, кто где сидел, так и повалились.
Костер попритух, в темном небе пошевеливались яркие звезды. Пашка, покусывая травинку, говорил сквозь зубы:
А еще ставнями, ловушками таскают рыбу проклятые контрабаньеры.
Браконьеры, сердито поправил его Сима.
Я видел, как наш Митрич одного к себе в милицию волок. Как был тот в трусах, так его и взял. Даже штаны не дал надеть.
Вдруг Андрей приподнялся на локте, крикнул:
Гляди, ребята!
Все вскочили.
По черной глади Черемшана плыл огонек.
А что это? спросил Сима.
Не видишь, рыбу острогой бьют!
Симе еще никогда не приходилось видеть, как рыбачат с острогой. Он только знал, сколько при этом уничтожается рыбы. Ведь далеко не всякий раз попадает острога в цель, а куда чаще раненая рыба погибает в воде.
Зловещий огонек все приближался. Берестяной костер, разведенный браконьером на носу лодки, позволял ему видеть дно неглубокой речки.
Вот красноватые отблески упали на берег.
Ребята, горячо шептал то одному, то другому Венька, давайте его поймаем? А чего? К Митричу приведем. Получай, мол!
Так он тебе и пойдет в милицию, мрачно проговорил Андрей. Утопить его и всё!
Айда! вдруг весело скомандовал Пашка. Заарестуем, а не пойдет, лодку перевернем.
Веселый азарт охватил всех.
В лодку опять успела набраться вода. Пока ее вычерпывали, рассаживались по местам и отвязывали лодку, браконьер уже скрылся за поворотом реки.
За весла взялся Андрей. Он, натужно изгибая спину, греб изо всех сил, и вскоре ребята вновь увидели огонек. Теперь можно было различить, как в лодке, не торопясь, едва пошевеливая веслами, сидел человек в фуражке и брезентовом плаще.
Браконьер обернулся на отчаянный скрип весел, когда обе лодки уже сошлись борт о борт.
Дронов! вырвался у Веньки испуганный крик.
Мгновенное, не понятное Симе замешательство наступило среди ребят. Пашка крикнул:
Эй, Дронов! Закона не знаешь?
Опять за свое взялся? неожиданным басом гаркнул Андрей и, бросив весла, ухватился за борт лодки браконьера. Это был путевой обходчик, нелюдимый человек, живший в своей сторожке недалеко от станции. Про его браконьерство давно всем было известно. Знали также, что сбывает он рыбу в вагоны-рестораны. Говорили, что будто даже сам Митрич побаивается его.
А ну геть! Поганцы! рявкнул браконьер. Он сильно дернул за корму Пашкину лодку на себя. Ребята попадали с мест. Потом он резко накренил лодку и оттолкнул. Она, всем бортом черпнув воду, будто облегченно крякнула и пошла ко дну. Четыре ребячьих головы поднялись среди пляшущих на воде бликов пламени.
Ребята плыли к близкому берегу, а Дронов хохотал и гукал им вслед.
Сима, умевший плавать только «по-собачьи», молотил по воде руками, таращил глаза, отфыркивался, не понимая, что лишь кружит на месте. Брызги попадали в нос и в рот. Сима закашлялся, задергался, судорожно хлебнул и скрылся под водой. В тот же миг он почувствовал острую боль в голове и вновь очутился на поверхности. Дронов крепко держал его за волосы и тянул в лодку. Еще мгновениеи Сима уже барахтался в лодке. С берега, на который уже выплыли ребята, раздались их голоса.
Эй, Дронов! цричал Пашка. Отдай Симку!
Я из него уху сварю! пообещал Дронов громовым голосом.
Только тронь! За Митричем пойдем! прокричали ребята.
Все равно мы вас поймали, икая, проговорил Сима. В милицию, к Митричу, идемте.
Че-го? изумился браконьер, хлопнув себя по коленям и весело загоготал. А если тебя туда? Он кивнул на речку.
Сима с тоской огляделся Черная стена ночи вокруг. Где-то злорадно квакали лягушки.
А где ребята? Не слышно
Я и сам могу а вы не спасайте, неожиданно для себя проговорил Сима. Только за то уговор
Острый взгляд Дронова сверкнул любопытством:
Какой же уговор, будет, лягушонок!
А такой, сорвавшимся голосом пискнул он. К Митричу пойдемте!
Понятно. Айда, коли так!
Сима сидел на корточках и в самом деле казался себе глупым и жалким лягушонком. Черная вода маслянисто поблескивала в свете показавшегося в небе рогатого месяца.
Ты, жабий сын, скажи хоть напоследок перед смертью, как тебя зовут. Вроде бы наших мальчишек я всех знаю. Приезжий, что ль?
Сима Говорков я. Отец на станции будет работать. Мы вчера приехали. А мой папа здесь и родился
Сима вдруг стал надеяться, что этот разговор все изменит, что браконьер повернет лодку к берегу. Больше всего на свете жаждал Сима сейчас, чтобы Дронов повернул лодку. Но тот лишь переспросил:
Говорков?
Ага! Говорков я, Серафим, все еще на что-то надеясь, пробормотал Сима.