Промозглым туманом дышать,
В чужих зеркалах отражаться
И женщин чужих целовать»
И стало мне странным казаться,
Что я его встречу опять
Вдругон улыбнулся нахально,
И нет близ меня никого
Знаком этот образ печальный,
И где-то я видел его
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной?
Песнь ада
День догорел на сфере той земли,
Где я искал путей и дней короче.
Там сумерки лиловые легли.
Меня там нет. Тропой подземной ночи
Схожу, скользя, уступом скользких скал.
Знакомый Ад глядит в пустые очи.
Я на земле был брошен в яркий бал,
И в диком танце масок и обличий
Забыл любовь и дружбу потерял.
Где спутник мой? О, где ты, Беатриче?
Иду один, утратив правый путь,
В кругах подземных, как велит обычай,
Средь ужасов и мраков потонуть.
Поток несет друзей и женщин трупы,
Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь,
Пощады вопль, иль возглас нежныйскупо
Сорвется с уст; здесь умерли слова;
Здесь стянута бессмысленно и тупо
Кольцом железной боли голова;
И я, который пел когда-то нежно,
Отверженец, утративший права!
Все к пропасти стремятся безнадежной,
И я вослед. Но вот, в прорыве скал,
Над пеною потока белоснежной,
Передо мною бесконечный зал.
Сеть кактусов и роз благоуханье,
Обрывки мрака в глубине зеркал;
Далеких утр неясное мерцанье
Чуть золотит поверженный кумир;
И душное спирается дыханье.
Мне этот зал напомнил страшный мир,
Где я бродил слепой, как в дикой сказке,
И где застиг меня последний пир.
Тамброшены зияющие маски;
Тамстарцем соблазненная жена,
И наглый свет застал их в мерзкой ласке
Но заалелся переплет окна
Под утренним холодным поцелуем,
И странно розовеет тишина.
В сей час в стране блаженной мы ночуем,
Лишь здесь бессилен наш земной обман,
И я смотрю, предчувствием волнуем,
В глубь зеркала сквозь утренний туман.
Навстречу мне, из паутины мрака,
Выходит юноша. Затянут стан;
Увядшей розы цвет в петлице фрака
Бледнее уст на лике мертвеца;
На пальцезнак таинственного брака
Сияет острый аметист кольца;
И я смотрю с волненьем непонятным
В черты его отцветшего лица
И вопрошаю голосом чуть внятным:
«Скажи, за что томиться должен ты
И по кругам скитаться невозвратным?»
Пришли в смятенье тонкие черты,
Сожженный рот глотает воздух жадно,
И голос говорит из пустоты:
«Узнай: я предан муке беспощадной
За то, что был на горестной земле
Под тяжким игом страсти безотрадной.
Едва наш город скроется во мгле,
Томим волной безумного напева,
С печатью преступленья на челе,
Как падшая униженная дева,
Ищу забвенья в радостях вина
И пробил час карающего гнева:
Из глубины невиданного сна
Всплеснулась, ослепила, засияла
Передо мнойчудесная жена!
В вечернем звоне хрупкого бокала,
В тумане хмéльном встретившись на миг
С единственной, кто ласки презирала,
Я ликованье первое постиг!
Я утопил в ее зеницах взоры!
Я испустил впервые страстный крик!
Так этот миг настал, нежданно скорый.
И мрак был глух. И долгий вечер мглист.
И странно встали в небе метеоры.
И был в крови вот этот аметист.
И пил я кровь из плеч благоуханных,
И был напиток душен и смолист
Но не кляни повествований странных
О том, как длился непонятный сон
Из бездн ночных и пропастей туманных
К нам доносился погребальный звон;
Язык огня взлетел, свистя, над нами,
Чтоб сжечь ненужность прерванных времен!
Исомкнутых безмерными цепями
Нас некий вихрь увлек в подземный мир!
Окованной навек глухими снами,
Дано ей чуять боль и помнить пир,
Когда, что ночь, к плечам ее атласным
Тоскующий склоняется вампир!
Но мой уделмогу ль не звать ужасным?
Едва холодный и больной рассвет
Исполнит Ад сияньем безучастным,
Из зала в зал иду свершать завет,
Гоним тоскою страсти безначальной,
Так сострадай и помни, мой поэт:
Я обречен в далеком мраке спальной,
Где спит она и дышит горячо,
Склонясь над ней влюбленно и печально,
Вонзить свой перстень в белое плечо!»
«Поздней осенью из гавани »
Поздней осенью из гавани
От заметенной снегом земли
В предназначенное плаванье
Идут тяжелые корабли.
В черном небе означается
Над водой подъемный кран,
И один фонарь качается
На оснежённом берегу.
И матрос, на борт не принятый,
Идет, шатаясь, сквозь буран.
Всё потеряно, всё выпито!
Довольнобольше не могу
А берег опустелой гавани
Уж первый легкий снег занес
В самом чистом, в самом нежном саване
Сладко ли спать тебе, матрос?
На островах
Вновь оснежённые колонны,
Елагин мост и два огня.
И голос женщины влюбленный.
И хруст песка и храп коня.
Две тени, слитых в поцелуе,
Летят у полости саней.
Но не таясь и не ревнуя,
Я с этой новойс пленнойс ней.
Да, есть печальная услада
В том, что любовь пройдет, как снег.
О, разве, разве клясться надо
В старинной верности навек?
Нет, я не первую ласкаю
И в строгой четкости моей
Уже в покорность не играю
И царств не требую у ней.
Нет, с постоянством геометра
Я числю каждый раз без слов
Мосты, часовню, резкость ветра,
Безлюдность низких островов.
Я чту обряд: легко заправить
Медвежью полость на лету,
И, тонкий стан обняв, лукавить,
И мчаться в снег и темноту,
И помнить узкие ботинки,
Влюбляясь в хладные меха
Ведь грудь моя на поединке
Не встретит шпаги жениха
Ведь со свечой в тревоге давней
Ее не ждет у двери мать
Ведь бедный муж за плотной ставней
Ее не станет ревновать
Чем ночь прошедшая сияла,
Чем настоящая зовет,
Всё толькопродолженье бала,
Из света в сумрак переход
«С мирным счастьем покончены счеты »
С мирным счастьем покончены счеты,
Не дразни, запоздалый уют.
Всюду эти щемящие ноты
Стерегут и в пустыню зовут.
Жизнь пустынна, бездомна, бездонна,
Да, я в это поверил с тех пор,
Как пропел мне сиреной влюбленной
Тот, сквозь ночь пролетевший, мотор.
«Седые сумерки легли »
Седые сумерки легли
Весной на город бледный.
Автомобиль пропел вдали
В рожок победный.
Глядись сквозь бледное окно,
К стеклу прижавшись плотно
Глядись. Ты изменил давно,
Бесповоротно.
«Дух пряный марта был в лунном круге »
Дух пряный марта был в лунном круге,
Под талым снегом хрустел песок.
Мой город истаял в мокрой вьюге,
Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.
Ты прижималась всё суеверней,
И мне казалосьсквозь храп коня
Венгерский танец в небесной черни
Звенит и плачет, дразня меня.
А шалый ветер, носясь над далью,
Хотел он выжечь душу мне,
В лицо швыряя твоей вуалью
И запевая о старине
И вдругты, дальняя, чужая,
Сказала с молнией в глазах:
То душа, на последний путь вступая,
Безумно плачет о прошлых снах.
В ресторане
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на желтой зарефонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблен».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступленно запели смычки
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки
Ты рванулась движеньем испуганной птицы.
Ты прошла, словно сон мой легка
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
Демон
Прижмись ко мне крепче и ближе,
Не жил яблуждал средь чужих
О, сон мой! Я новое вижу
В бреду поцелуев твоих!
В томленьи твоем исступленном
Тоска небывалой весны
Горит мне лучом отдаленным
И тянется песней зурны.
На дымно-лиловые горы
Принес я на луч и на звук
Усталые губы и взоры
И плети изломанных рук.
И в горном закатном пожаре,
В разливах синеющих крыл,
С тобою, с мечтой о Тамаре,
Я, горний, навеки без сил
И снитсяв далеком ауле,
У склона бессмертной горы,
Тоскливо к нам в небо плеснули
Ненужные складки чадры
Там стелется в пляске и плачет,
Пыль вьется и стонет зурна
Пусть скачет женихне доскачет!
Чеченская пуля верна.
«Как тяжело ходить среди людей »
Там человек сгорел.
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!
«Я коротаю жизнь мою »
Я коротаю жизнь мою,
Мою безумную, глухую:
Сегоднятрезво торжествую,
А завтраплачу и пою.
Но если гибель предстоит?
Но если за моей спиною
Тотнеобъятною рукою
Покрывший зеркалостоит?..
Блеснет в глаза зеркальный свет,
И в ужасе, зажмуря очи,
Я отступлю в ту область ночи,
Откуда возвращенья нет
«Идут часы, и дни, и годы »
Идут часы, и дни, и годы.
Хочу стряхнуть какой-то сон,
Взглянуть в лицо людей, природы,
Рассеять сумерки времен
Там кто-то машет, дразнит светом
(Так зимней ночью, на крыльцо
Тень чья-то глянет силуэтом,
И быстро спрячется лицо).
Вот меч. Онбыл. Но онне нужен.
Кто обессилил руку мне?
Я помню: мелкий ряд жемчужин
Однажды ночью, при луне,
Больная, жалобная стужа,
И моря снеговая гладь
Из-под ресниц сверкнувший ужас
Старинный ужас (дай понять)
Слова? Их не было. Что ж было?
Ни сон, ни явь. Вдали, вдали
Звенело, гасло, уходило
И отделялось от земли
И умерло. А губы пели.
Прошли часы, или года
(Лишь телеграфные звенели
На черном небе провода)
И вдруг (как памятно, знакомо!)
Отчетливо, издалека
Раздался голос: Ессе homo!
Меч выпал. Дрогнула рука
И, перевязан шелком душным
(Чтоб кровь не шла из черных жил),
Я был веселым и послушным,
Обезоруженныйслужил.
Но час настал. Припоминая,
Я вспомнил: нет, я не слуга.
Так падай, перевязь цветная!
Хлынь, кровь, и обагри снега!
Унижение
В черных сучьях дерев обнаженных
Желтый зимний закат за окном.
(К эшафоту на казнь осужденных
Поведут на закате таком.)
Красный штоф полинялых диванов,
Пропыленные кисти портьер
В этой комнате, в звоне стаканов,
Купчик, шулер, студент, офицер
Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка
Чу! По мягким коврам прозвенели
Шпоры, смех, заглушенный дверьми
Разве дом этотдом в самом деле?
Разве так суждено меж людьми?
Разве рад я сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела, словно плат?
Что в твои обнаженные плечи
Бьет огромный холодный закат?
Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
Преломились безумной чертой
В желтом, зимнем, огромном закате
Утонула (так пышно!) кровать
Еще тесно дышать от объятий,
Но ты свищешь опять и опять
Он невеселтвой свист замогильный
Чу! опятьбормотание шпор
Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,
Шлейф твой с кресел ползет на ковер
Ты смела! Так еще будь бесстрашней!
Яне муж, не жених твой, не друг!
Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
В сердцеострый французский каблук!
Авиатор
Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.
Его винты поют, как струны
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полет
Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь
Потомнапрасно ищет око:
На небе не найдешь следа:
В бинокле, вскинутом высоко,
Лишь воздухясный, как вода.
А здесь, в колеблющемся зное,
В курящейся над лугом мгле,
Ангары, люди, всё земное
Как бы придавлено к земле
Но снова в золотом тумане
Как будтонеземной аккорд
Он близок, миг рукоплесканий
И жалкий мировой рекорд!
Всё ниже спуск винтообразный,
Всё круче лопастей извив,
И вдруг нелепый, безобразный
В однообразьи перерыв
И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе пустом!
Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга
В сплетеньи проволок машины
Рукамертвее рычага
Зачем ты в небе был, отважный,
В свой первый и последний раз?
Чтоб львице светской и продажной
Поднять к тебе фиалки глаз?
Или восторг самозабвенья
Губительный изведал ты,
Безумно возалкал паденья
И сам остановил винты?
Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?
«Повеселясь на буйном пире »
Моей матери
Повеселясь на буйном пире,
Вернулся поздно я домой;
Ночь тихо бродит по квартире,
Храня уютный угол мой.
Слились все лица, все обиды
В одно лицо, в одно пятно;
И ветр ночной поет в окно
Напевы сонной панихиды
Лишь соблазнитель мой не спит;
Он льстиво шепчет: «Вот твой скит.