На третий день после своего приезда туда Сахаров неожиданно встретил Станислава Елисеева, молодого советского дипломата и друга студенческих лет. За обедом Сахаров умышленно упомянул о том, что КГБ располагал заблаговременной информацией о внезапном нападении Израиля в 1967 году, поскольку знал, что Елисеев работал в ближневосточном отделении МИДа в Москве во время арабо-израильской войны. "Да, это правда, сказал Елисеев. Позже в МИДе стало известно, что мы были проинформированы заранее, но не сообщили об этом египтянам. Почему? Это осталось тайной". После этого разговора с Елисеевым, как Сахаров ни старался, он так и не смог узнать ничего больше о том, почему КГБ, зная о готовящемся нападении Израиля на арабов, не сообщил им об этом, способствуя тем самым их поражению.
Елисеев, однако, был куда более разговорчив, описывая подавленное настроение в советской колонии в Кувейте. Вскоре Сахаров и сам ощутил на себе влияние мрачной и напряженной атмосферы, возникшей с приездом нового посла Николая Кузьмича Тупицына.
Тупицын, подлый, глупый и деспотичный чиновник, получил назначение на должность посла, как вознаграждение за годы рабской службы партийным секретарем в МИДе. Это был стареющий бюрократ-тиран, который любил показывать свою власть. Он запретил продажу безналоговых алкогольных напитков, использование посольского катера для развлечений и вечеринок. Сам он пил беспрерывно, начиная с утра, и часто брал катер для рыбной ловли. Тупицын привез из Москвы четырех лакеев для создания своей собственной осведомительной сети внутри колонии. Среди них была его секретарша и любовница Рита Смоличева, рыжая сварливая женщина.
В обычных условиях резидент КГБ предупредил бы Центр о таком после. Однако кувейтский резидент подполковник Владислав Сергеевич Лобанов устало замкнулся в себе. Он посвятил двадцать пять лет своей жизни подрывной деятельности и шпионажу и теперь все еще продолжал делать свою работу, но уже без старых чекистских порывов.
Лобанов не писал больше этих ущербных для репутаций сотрудников докладов, за которыми следовал отзыв, кроме тех случаев, когда нарушитель был евреем или совершенно неисправимым человеком. "Ты знаешь, какова наша система, сказал он молодому офицеру ГРУ, арестованному за пьянство. Если кто-нибудь из тех, кто тебя не любит, узнает об этом, он тебя погубит. Давай теперь забудем об этом, но чтобы этого больше не случалось". Как-то он сказал Сахарову: "Нет ничего удивительного в том, что наши молодые люди начинают увлекаться религией. Что еще, кроме алкоголя, мы можем дать им". Сахаров чувствовал, что если бы Лобанов был моложе, он был бы возможным кандидатом на переход к англичанам или американцам, которыми восхищался. Как бы там ни было, теперь резидент хотел просто закончить свою службу без происшествий, а выйдя на пенсию, уехать на свою дачу с книгами, народной музыкой и садом. Он покровительствовал Тупицыну, довольствуясь и забавляясь наблюдением за тем, как посол неуклюже пытался принимать меры безопасности, что было исключительно областью КГБ. Если бы служба безопасности провалилась, как это и случилось, Лобанов мог объяснить, что виноват посол, как это и было на самом деле.
Условия в Кувейте коренным образом отличались от тех, с которыми Сахаров был знаком в Египте, где русские могли вести себя, как хотели. Кувейтская служба безопасности была куда более бдительной, эффективной и не заблуждалась относительно русских. Больше того, кувейтцы знали, что до тех нор, пока Советский Союз хочет поддерживать с ними дипломатические отношения, они могут по отношению к сотрудникам КГБ проводить относительно жесткую политику. Они были нсприклонны в ограничении числа русских, аккредитованных в стране. Во время пребывания там Сахарова, русская колония редко насчитывала более тридцати человек, включая женщин и детей. На грозные требования Тупицына увеличить число сотрудников советского посольства, кувейтцы отвечали, что русских уже достаточно много, даже слишком много. Русские в западных странах накидывались на фотографов, оскорбляли граждан, совершали похищения, но их самих местная полиция не трогала. Однако когда один пьяный офицер ГРУ ударил кувейтского полицейского, тот сбил его с ног, привез в полицейский участок и избил. Полиция продержала русского три дня в тюрьме, потом сообщила в посольство и велела приехать и забрать его.
Находясь в этой мрачной рабочей атмосфере, Сахаров не ожидал увидеть или узнать что-либо. Однако в понедельник, на второй неделе пребывания в Кувейте, Лобанов поручил ему работу, о которой он не мог даже и мечтать. Лобанов, бывший специалистом по операциям против Турции, не знал арабского. Резидент ГРУ Валентин Яковлевич Зимин также не знал его, он едва говорил по-английски. Прошли все сроки прибытия переводчика, обещанного Центром, а пачка непереведенных донесений все росла. Резидент, принимая во внимание одобрительные отзывы, посланные ему КГБ до отъезда Сахарова из Египта, был уверен, что может доверить ему их обработку. Однако для исполнения этого задания Сахарову необходимо было получить некоторые предварительные инструкции.
Доклады агентов, досье и переписка с Центром, к которым Сахаров имел сейчас доступ, были просто откровением. От резидентов КГБ и ГРУ, доверявших ему, он узнавал еще больше. По прошествии некоторого времени Сахаров знал в лицо многих агентов, мог различить подготовку по засылке агентов в ее зачаточном состоянии и знал в общих чертах о четырех крупных советских операциях.
Целью одной из них были диверсии на нефтяных промыслах и, в конечном итоге, свержение правительства Саудовской Аравии. КГБ создал и пытался сохранить там террористическое партизанское движение, называющее себя Фронтом Освобождения Саудовской Аравии. Сахаров перевел несколько донесений агентов, засланных в ряды террористов; донесения были написаны невидимыми чернилами и отосланы почтой в Кувейт. Каждое послание содержало в себе жалобу на необыкновенные трудности действий против правительства и оплакивало слишком быструю казнь пойманных террористов.
КГБ начал также создавать террористические гнезда во всех нефтяных княжествах к югу от Кувейта вдоль Персидского залива. Здесь он опять пытался захватить контроль над еще одним источником ближневосточной нефти, столь жизненно необходимой Западной Европе и Японии. КГБ для привлечения будущих террористов соблазнял молодых людей этих княжеств студенческими стипендиями для занятий в Советском Союзе, где за самыми способными наблюдали, а затем вербовали и обучали. Сахаров отметил про себя, что 80 таких молодых людей из Катара были уже тайно переправлены в Россию через Каир.
Успешно и быстро осуществлялась направленная против Турции третья операция, целью которой были городской террор, захват людей и убийства. Началась она в начале 60-х годов, когда КГБ завербовал нескольких агентов, работавших вне рамок советского посольства в Анкаре и обученные в Советском Союзе. Вернувшись в Турцию, эти уже обреченные кадры вовлекли в террористическое движение еще более радикально настроенные элементы, часть из которых была переправлена тайно в соседнюю Сирию для обучения в лагерях, которыми заведовали русские. Ярким примером того, как КГБ усовершенствовался в технике потрясения общества изнутри ценой столь малого для Советского Союза риска, было последовавшее за началом волнений введение в Турции военного положения, комендантского часа и другие нарушения нормального хода жизни.
И наконец, КГБ и ГРУ объединили усилия в исполнении особо чувствительной операции по проникновению, овладению и использованию палестинских партизан. Советской целью была нейтрализация китайского влияния среди палестинцев и, в конечном итоге, использование партизан в качестве силы против тех арабских руководителей, которые пытались избежать, оставаясь независимыми, русской гегемонии на Ближнем Востоке. Дабы избежать враждебности со стороны некоторых арабских руководителей, начавших опасаться деятельных и непоследовательных палестинцев, русские отказались признать их официально. Так например, когда в 1970 году предводитель палестинцев Ясер Арафат прибыл в Москву, он был принят советским Комитетом Солидарности с Азией и Африкойфасадом КГБ, а не представителем советского правительства.
Тем не менее летом 1970 года КГБ через Египет начал переправлять контрабандным путем оружие Палестинской Армии Освобождения. ГРУ отправило в Советский Союз тридцать палестинцев с целью превращения их в контролируемых агентов, обучая их ведению партизанской войны. Кроме того, ГРУ подготовило также влиятельного агента в Армии Освобождения, сирийского палестинца полковника Шайира.
Сахаров не обнаружил никаких свидетельств советского соучастия в захвате и уничтожении самолетов гражданской авиации, которые палестинцы привели в исполнение сразу после того, как им была обещана тайная советская поддержка. Однако русские были встревожены тем, что им придется нести ответственность за безрассудный террор в случае возможного разоблачения их тайных отношений. 10 мая 1971 года Центральный Комитет издал строго секретный приказ, запрещающий всем советским посольствам вести в будущем дела с палестинцами. Все последующие контакты проходили через сотрудников КГБ и ГРУ, находящихся на месте, и через Комитет Солидарности с народами Азии и Африки.
Несмотря на то, что ни одна из этих крупных операций не велась из Кувейта, местные резидентуры КГБ и ГРУ принимали участие во всех этих действиях. Система годового плана требовала от Лобанова и Зимина вербовки минимум трех палестинцев для обучения в Советском Союзе и последующей засылки их в партизанские отряды. В дополнение к этому КГБ в Кувейте стремился к контролю над отдельными секциями Палестинского Освободительного Движения, используя для этого д-ра Ахмата Хатиба, одного из своих главных агентов, богатого коммерсанта, одержимого патологической ненавистью к кувейтской королевской семье. В 1970 году КГБ, используя влияние Хатиба на палестинцев, окружавших министра иностранных дел шейха Джабер эль-Ахмада, способствовало принятию в Кувейте решения о приостановке денежных ассигнований независимой Иордании. Понятно, что получаемая Сахаровым информация была отрывочной. Лобанов, например, доверительно сообщил ему, что он принимал участие в турецкой операции, не сказав, как именно. Однако Сахаров имел сведения об армянских, цейлонских, индийских и британских резидентах, оперировавших в Кувейте, которых КГБ использовал в своих операциях против княжеств и Саудовской Аравии.
Точно также, как он добился успеха со Сбируновым в Александрии, так Сахаров завоевал доверие Лобанова, всегда проявляя умение, энтузиазм и прилежание. Он, как и в Каире, завел такой распорядок дня, который позволял ему оставаться одному и проводить время на пустых пляжах и в посольстве. Обычно он вставал в 6.00 часов утра, завтрак его состоял из "нескафе" и кукурузных хлопьев; затем он ехал на пляж, якобы поплавать. В 2.00 часа дня, когда кончался официальный тропический рабочий день, он возвращался на квартиру, которая находилась на расстоянии около восьми миль от посольства, обедал и шел немного подремать. Позже, поиграв с Екатериной, он часто отправлялся обратно в посольство, куда прибывал часов в семь и оставался работать до десяти-одиннадцати часов вечера.
Охране, как и всему персоналу референтуры в мире, запрещалось покидать территорию посольства без сопровождающего. Сахаров вызвался сопровождать их повсюду. Он ходил с их женами за покупками, приносил им еду по вечерам и вскоре стал их другом. Сахаров старался поддержать дружбу с ними в надежде, что в будущем, в случае крайней необходимости или каких-либо особых обстоятельств, он сможет убедить их поступить вопреки правилам и впустить его в референтуру и оставить одного на несколько минут.
Утром 22 мая 1971 года Сахаров позвонил Лобанову, намереваясь сообщить ему, что он готов стать сотрудником КГБ. Он точно спланировал свои слова и действия. Он находился за границей уже три года. Вскоре его должны были отозвать обратно для работы в Министерстве по меньшей мере года на два, и его доступ к источникам информации будет относительно ограниченным. Теперь ему необходимо было стать официальным и постоянным сотрудником КГБ, независимо от того, что думал по этому поводу его отец. Однако ему не хотелось проявлять инициативу и быть просителем. Он рассчитывал, что если Лобанов проинформирует Центр о том, что Сахаров готов присоединиться к КГБ, он получит назначение.
До того, как Сахаров успел пожелать ему доброго утра, Лобанов спросил: "Ты слышал новости из Каира?"
"Нет, я ходил купаться", ответил Сахаров.
"Они уничтожили нас! воскликнул Лобанов. Садат арестовал всех наших людейСабри, Гомаа, Фавзивсех!"
"Был ли среди них человек по имени Шараф?" спросил Сахаров.
"Шеф разведки? Да, и его тоже", ответил Лобанов.
Президент Анвар Садат не "уничтожил" всех агентов КГБ в египетском правительстве. Он сокрушил готовящийся переворот и вызвал полнейшее столпотворение в Кремле.
Русские, что было одним из их ближневосточных просчетов, совершенно недооценивали Садата. Они считали его, когда он в сентябре 1970 года стал преемником Насера, бесцветной посредственностью, безобидным чиновником, которого можно, по прошествии определенного времени, заменить своими людьми. Однако он вскоре продемонстрировал как хитрый ум, так и тревожащую склонность управлять Египтом, предпочитая интересы страны интересам Советского Союза. Садат не был ни прозападно, ни антисоветски настроенным, однако он был достаточно независимым, чтобы русские весной 1971 года пришли к заключению о необходимости отстранить его.
15 апреля, после присутствия на ХХIV съезде партии, из Москвы вылетела египетская делегация, состоящая из высокопоставленных чиновников. Сами Шараф, один из членов этой делегации, остался, как было объявлено, для "медосмотра". В действительности же Шараф остался для консультаций с КГБ о переворотеперевороте, с помощью которого Советский Союз намеревался создать свой Новый класс египетских руководителей и превратить страну в официальную "Советскую Египетскую Республику". Каким-то образом Садату стало известно об этом, и он сокрушил этот заговор, арестовав Шарафа и девяносто других заговорщиков.
В Кремле аресты были восприняты как предвестники катастрофы. Под угрозой оказались советское положение на Ближнем Востоке и капиталовложения во много миллиардов долларов. Опасаясь нападения на свое посольство в Каире, русские спешно воздвигли вокруг него стену и разместили на крыше солдат с пулеметами. Для оценки положения и попытки возмещения нанесенного ущерба в Каир вылетел Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный, который прежде умел ладить с египтянами. С помощью целой комбинации угроз и обещаний он заставил Садата подписать договор, обещающий продолжение египетского сотрудничества. Вопреки заключенному договору, египтяне приговорили Шарафа к смертной казни за измену, но Садат смягчил наказание, заменив его пожизненным заключением.
Поскольку в то майское утро Лобанов был занят египетской ситуацией, Сахаров решил подождать наступления более благоприятного времени для разговора о присоединении его к рядам КГБ. Однако в начале июня резидент КГБ уехал в отпуск, а Сахаров так и не имел случая поговорить с ним.
Каждый день на своем пути в посольство и обратно Сахаров делал на своей машине небольшой круг и пристально рассматривал машину марки "Фольксваген", которая часто стояла там. Иногда в ее заднем окне были видны книги, игрушки и другие вещи. После полудня 10 июня 1971 года Сахаров, как обычно, снизил скорость, чтобы осмотреть этот "Фольксваген". От увиденного им в заднем окне машины у него задрожали руки и забилось сердцебукет цветов. Это был сигнал, предупреждающий об опасности и исходивший от американского Центрального Разведывательного Управления. Владимир Николаевич Сахаров был агентом ЦРУ, он был им уже довольно продолжительное время. Теперь же ЦРУ, поместив цветы в машине, предупреждало его об опасности и о необходимости бежать.
Шпионаж представлял собой для Сахарова единственную эффективную и целесообразную форму бунта. Он не испытывал ни чувства вины, ни считал себя предателем. Как и другие представители его поколения и класса, он никогда не отождествлял себя с Советским Союзом и не чувствовал себя преданным ему. Он считал Советский Союз просто местом, где он родился и где должен был рассчитанно и безжалостно преследовать свои собственные интересы.