Его бабушка, унаследовавшая от своих турецких предков смуглую кожу, цыганскую красоту и непокорный, неукротимый характер, ненавидела все советское. "Чушь! обычно восклицала она, читая "Правду". Все, что печатается в советской прессеэто чушь. Сегодня вечером мы услышим правду по "Би-Би-Си". Сахаров часто засыпал, слушая "Би-Би-Си" или "Голос Америки" по радиоприемнику американского производства с незаглушенными частотами.
Дедушка Сахарова был примерным офицером, чья военная карьера и политическая надежность пронесли его через все чистки и благодаря которым он получил должность в Центральном Комитете. Во время революции, молодым коммунистом-идеалистом, он воевал в особых отрядах ЧК, а позже помогал уничтожать несдавшихся антикоммунистов и преступные банды мародеров, переполнявших страну. В 1941 году в битве за Москву он был награжден двумя орденами за храбрость. Тем не менее чистки 1936-38 гг., в которых погибла большая часть его армейских друзей, а также последующее официальное признание массовых убийств во времена Сталина, заставили его испытывать лишь презрение к тому делу, которому он посвятил большую часть своей жизни. Кроме его собственного комфортабельного существования, его заботило теперь лишь будущее внука.
Когда Сахарову исполнилось двенадцать лет, дедушка взял его с собой на прогулку в парк и обратился к нему в очень серьезном тоне, подводя итог той философии, с которой Сахаров должен был вырасти. "Нашим обществом управляет небольшая группа людей, начал старик. Ты можешь вести достойную жизнь, только став членом этой группы. Совершенно недостаточно находиться на периметре; ты должен проникнуть во внутренний круг, а это нелегко. Однако этого можно добиться прилежной работой и занятиями. Если ты будешь работать и учиться, я тебе дам все, что угодно, куплю все, что ты захочешь.
На твоем пути вверх своими молодыми глазами ты увидишь творимые жестокости и несправедливости. Ты не сможешь ничего изменить. И совершенно напрасный труд переживать о том, чего не можешь изменить. Как только у тебя будут деньги и положение, ты научишься закрывать на все глаза и жить своей жизнью".
В семье было решено, что самый верный путь в этот внутренний круг лежит через Институт международных отношений, после окончания которого учившиеся там студенты начинали карьеры, дающие положение и возможность работать за границей, а значит и деньги. Институт был почти исключительно заповедной территорией Нового класса. Но даже при таком положении на каждое из шестисот мест было по пятнадцать кандидатов, каждый с нужными семейными рекомендациями, и конкурс был тяжелым. Таким образом, семья Сахарова посвятила все его отрочество той подготовке, которая принесет ему необходимые преимущества в соревновании.
Он плавал, занимался боксом, борьбой, играл в теннис и завоевал третье место в московском турнире по греблевсе потому, что легкоатлетические достижения были большим плюсом. Он брал частные уроки по немецкому языку и фортепиано, потому что знание иностранного языка и музыки уведет его еще дальше от других юношей. После издания хрущевского Указа о том, что предпочтение будет оказано тем кандидатам, которые работали на какой-либо работе, в отличие от тех, кто не работал, дядя Сахарова через посредство своего друга организовал для него "работу" в физической лаборатории средней школы. В течение двух лет он получал зарплату, якобы работая с 8.00 до 17.00 часов, посещая одновременно вечернюю школу. В действительности, он появлялся по утрам, чтобы приготовить заданные в школе уроки и уходил сразу после обеда заниматься спортом. Институт требовал от каждого кандидата одобрительную характеристику комсомола. Чем более блестящей была рекомендация, тем лучше были шансы кандидата. Сахаров считал комсомол плебейской бессмыслицей и хотя платил членские взносы, чтобы не потерять комсомольский билет, он не снисходил до комсомольских собраний. Однако его отец позвонил своему приятелю, в то время секретарю Московского горкома комсомола. Имело место короткое обсуждение портативного телевизора фирмы "Эр-Си-Эй". Результатом была характеристика, написанная этим секретарем, в которой Сахаров был представлен как честный искренний ленинец и настоящий юноша-коммунист.
В июне 1962 года Сахаров сдал пять вступительных экзаменов. Первым было сочинение на политическую тему, по которому отбор шел совершенно субъективно. Целью его было исключить всех кандидаток женского пола, за исключением дочерей высокопоставленных партийных чиновников. Если исключенные девушки были привлекательны, они, в конечном итоге, становились машинистками или стенографистками в МИДе; если они были талантливы, их посылали в Институт восточных языков. На втором экзамене задавались вопросы стандартного типа по географии, дополняемые вопросником, подобранным индивидуально для каждого кандидата. Задавая трудные вопросы одному и легкие другому, экзаменаторы проваливали тех, кто не имел за собой достаточного влияния семьи. Из двадцати пяти возможных баллов Сахаров набрал двадцать четыре, и семья праздновала это событие в течение всего конца лета.
Принятые в институт студенты становились отборной кастой, которая признавалась всеми как источник, дающий будущих правителей. Взрослые считались с ними, молодежь из других вузов завидовала им, а девушки считали замужество с одним из них своего рода билетом в безопасную, богатую и хорошую жизнь. Среди самих студентов поддерживалась атмосфера утонченного снобизма. Относительно небольшое число юношей простого происхождения, принятых в институт для видимости или потому, что работали на КГБ, составляли низший слой. Не будучи выходцами из влиятельных семей и вынужденные существовать на месячную стипендию в сорок рублей (приблизительно та сумма, которую Сахаров тратил ежемесячно на такси для поездок в институт и обратно), они охотно соглашались быть осведомителями, получая взамен покровительство КГБ. Положение других студентов зависело большей частью от положения их отцов. Если в карьере отца была перемена к худшему, сын его страдал от этого в социальном смысле. Дмитрий Тарабрин до того, как его отец был внезапно отстранен от работы в американском отделении КГБ, считался самым способным и популярным среди молодых людей в институте. Как только слухи об этой немилости достигли студентов, Дмитрия перестали приглашать на интимные вечеринки. Через год, когда Дмитрий стал носить советскую одежду вместо прежней американской, его совершенно изгнали из компании. Игорь Андропов, чей отец должен был вскоре стать председателем КГБ, был сам себе хозяин. Ему одному позволялось пропускать лекции, когда хотелось. Когда после затянувшихся каникул в Венгрии он приехал совершенно неподготовленным к сдаче годовых экзаменов, профессора приходили к нему домой и принимали у него экзамены отдельно, по особой программе.
За исключением некоторых курсов, посвященных исключительно политическим занятиям, учебный план института был избавлен от пропаганды. Совершенно исключительным было преподавание языков, топографии и военной разведки. В атмосфере полувоенной дисциплины, искусно введенной сотрудниками КГБ из преподавательского состава, и сознания, что они окружены осведомителями КГБ, студенты серьезно занимались в течение всего дня. Вне института, однако, большинство из них, включая Сахарова и его друзей, вело жизнь, граничащую с распутством, и большинство из них успевало напиваться почти ежедневно. Конец недели посвящался пьянству и сексуальным оргиям, происходившим в квартирах студентов, чьих родителей не было дома. Одна из таких оргий произошла весной 1964 года в квартире родителей Игоря Андропова; по окончании ее Сахаров заснул с одной из девушек на кровати человека, который возглавляет сейчас КГБ.
Принуждаемый с самого детства помнить о классе, к которому принадлежал, и избегать стоящих ниже его на социальной лестнице, Сахаров совершенно не имел приятелей вне стен института, за исключением близких друзей семьи. Он покупал в особых магазинах, доступ в которые закрыт для простых граждан; отдыхал на государственных дачах, куда не допускалась широкая публика; обедал в ресторанах, которые были доступны лишь иностранцам и олигархии. Он предпочитал даже ездить в такси, чем в метро, чтобы не смешаться и не стать частью толпы. Вплоть до 1964 года, когда ему было уже девятнадцать лет, он по-настоящему не общался с простыми людьми.
Летом 1964 года он проводил свои каникулы в Эстонии, тратя деньги, которые дал ему дед в качестве вознаграждения за высокие отметки в институте. Несмотря на то, что этот маленький прибалтийский народ попал под русскую оккупацию уже в 1940 году, что было частью сделки с Гитлером, эстонцы упорно боролись за сохранение своего языка и культуры. Сахарову там очень понравилось. Однако он постоянно ощущал угрюмую враждебность, которую эстонцы выказывали при каждом удобном для них случае. Однажды его умышленно направили в совершенно другую сторону от нужного ему места после того, как он два раза спросил, как ему туда пройти. Продавцы в магазинах делали вид, что совершенно не замечают его, если там были другие покупатели. Однажды вечером в вестибюле таллинской гостиницы он встретил экипаж самолета Аэрофлота, пригласивший его отпраздновать день рождения в ресторане, где имелся джазовый оркестр. В тот момент, когда их опознали как русских, оркестр прервал свою игру в середине мелодии и начал исполнять "Дойчланд юбер аллее". Многие из присутствующих поднялись и запели этот старый немецкий гимн, присоединяясь к оскорблению русских.
Как-то Сахаров увидел в магазине мужчину, покупающего удочку. Он тоже решил купить такую.
"Они есть только на витрине, а не в продаже", ответил продавец, невысокий худощавый мужчина лет под 60.
"Но я только что видел, как Вы продали одну", настаивал Сахаров.
"Только на витрине", повторил несдающийся эстонец.
"Послушайте, что Вы имеете против меня? воскликнул раздраженный Сахаров. Чего Вы хотите?"
"Мы хотим, чтобы вы убрались и оставили нас в покое", ответил продавец.
В сентябре 1965 года Сахаров еще раз столкнулся с простыми людьми. Утром во время лекции парторг института объявил: "Все студенты в течение шести недель будут помогать нашим колхозникам. Мы выезжаем завтра, чтобы продемонстрировать нашу солидарность с колхозом. В 07.00 часов будьте здесь в подходящей одежде". Хотя Сахаров и его друзья никогда еще не видели колхоза, они читали в официальной прессе множество описаний колхозной жизни в виде сцен пасторального счастья, рожденного полезным трудом. Трясясь в автобусе, едущем по неровной ухабистой дороге по направлению к колхозу, находящемуся в каких-нибудь ста пятидесяти километрах к северу от Москвы, они предвкушали новый вид развлечения на природе. Однако первые двадцать четыре часа в колхозе оставили их совершенно недоумевающими и подавленными.
Колхозники теснились в одно- и двухкомнатных деревянных избах, расположенных в виде дуги посреди картофельного поля. В избах этих были земляные полы и никакого намека на водопровод или электричество. То небольшое количество тепла, которое было в них, давали маленькие дровяные печурки. В колхозе был один единственный полуразвалившийся магазинчик, в котором продавались хлеб, водка, консервы и всякая всячина, но его полки были почти совершенно пусты. Много лет тому назад московские плановики отправили в этот магазин одно пианино и два мотоцикла. Так они и стояли до сих пор, непроданные и покрытые засохшими плевками полных презрения людей, не имеющих возможности ни купить их, ни пользоваться ими. В течение первого дня студенты три раза ели молоко с картофелем. Как потом оказалось, молоко и картошка были той единственной пищей, которую они получали в течение последующих шести недель, за исключением четырех дней, когда был хлеб.
Физически хорошо развитые, выросшие в деревне, молодые люди спасались из колхоза, уходя в армию; а более привлекательные девушки спасались замужеством. Пожилые люди или калеки монополизировали работу на сельскохозяйственных машинах. Они не выходили на работу в поле, оправдывая свою лень то поломкой машин, то избытком работников. Женщины помоложе, прикованные к колхозу своей непривлекательностью, неистово боролись за работу на неразвитом молочном хозяйстве колхоза. Таким образом, обработка полей сбор картофеляприходилась на долю старых женщин и детей, которые работали с 8 часов утра до шести часов вечера по шесть дней в неделю.
Для взрослых колхоз был миром без проблеска надежды; ничто, кроме алкоголя, не вносило разнообразия в их тяжелую жизнь. Река была единственным местом купания, но ее воды в течение всей осени и весны были такими холодными, что купание было большой редкостью. Не имея условий и желания следить за своим внешним видом, лишенные чувства собственного достоинства и самоуважения, они разговаривали друг с другом на таком отвратительном злобном языке, что Сахаров был шокирован. Со студентами они говорили с еще большей ненавистью, потому что те символизировали для них то положение и будущее, какого они никогда не смогут достигнуть.
Сахаров больше всего сочувствовал женщине, которую вынудили вместе с дочкой освободить избу для него и еще десяти его однокашников. Это была коренастая усталая женщина с прямыми тусклыми волосами, несчастным лицом, покрытым морщинами и темными родинками. Ей было предписано являться каждое утро и вечер и варить картошку студентам, вытеснившим ее. Стыдясь своего невольного участия в ее выселении и тяготясь ее прислуживанием, Сахаров пытался сдружиться с ней, но все его усилия оказывались безрезультатными, пока он не сообразил дать ей бутылку водки. В первый раз за все время он видел, что она улыбается; и после этого она оставалась иногда вечером поговорить с ним немного.
Ее мечтой было иметь корову. То молоко, которое она продавала бы или пользовалась сама, дало бы ей некоторую толику свободы. Сам факт владения коровой дал бы ей преимущество перед соседями. Ранее государство позволяло каждой семье в колхозе иметь одну корову и небольшой участок земли. Хрущев отменил эту привилегию, заявив, что люди будут работать в колхозе с большей продуктивностью, если их не будут отвлекать собственные хозяйства. Однако большая часть конфискованных коров погибла, поскольку у колхоза не было достаточно фуража. Больше того, люди не стали работать энергичнее на полях, и количество выращиваемой продукции уменьшилось. Теперь государство опять позволило иметь корову и участок земли. Но у женщины не было денег купить корову и семена.
Те немногие вещи, которые Сахаров привез с собой в колхоз, были уложены в голубую летную сумку авиакомпании КЛМ, подаренной ему отцом. В октябре, перед возвращением студентов в Москву, он отдал эту сумку женщине, сказав при этом: "Я хочу подарить вам это". Она раскрыла ее и увидела там бутылки с водкой и около ста рублей, все бывшие у Сахарова наличные деньги. "Для коровы", добавил он. По морщинистому лицу женщины текли слезы.
Таким образом, вся сахаровская жизнь не дала ему возможности ни общаться с советским народом, ни заботиться о нем. Влияние семьи, классовая принадлежность и образование учили его, что единственной целью в жизни является преследование своих собственных интересов. Однако возвращаясь обратно в Москву, думая о колхозе и Эстонии, ему пришло в голову, что существует, возможно, и другая жизненная сторона.
Этой осенью, на одной из вечеринок, Сахаров заметил восемнадцатилетнюю девушку с золотыми шелковистыми волосами, зелеными глазами, точеными чертами лица и великолепно сложенную, что заставляло мужчин смотреть ей вслед. Напоив до потери сознания ее сопровождающего, он галантно предложил отвезти ее домой в такси. Вместо этого он привез ее на ночь на квартиру деда.
Эта очаровательная девушка, Наталья Палладина, была так же талантлива, как и красива. Обладая природной сообразительностью, она быстро и с легкостью осваивала все, за что принималась, будь то балет, или кухня, иностранные языки или любой вид искусства, светские манеры или марксистская теория. Наталья была еще более избалованным ребенком Нового класса, чем даже Сахаров. Ее мать, врач-психиатр, решила, что дочь станет будущей королевой Советского Союза. Она ваяла свою дочь с самого ее детства, имея в виду, что та будет исполнять эту роль. Утонченность и величественные манеры, обладанием которых Наталья была обязана строго контролируемому воспитанию, позволяли ей завоевывать юношей. Однако обольстительная внешность материнскими стараниями скрывала эгоистичный, своенравный и меркантильный характер.
После знакомства с Натальей семья Сахарова пришла от нее в восторг. Ничего более важного, чем выбор жены для него, не существовало. Уже в ранней юности с молчаливого поощрения родителей он приводил на ночь девушек, они только не позволяли эмоциональных привязанностей. Их целью было не только знакомство с девушкой; они потворствовали его природным нуждам, дабы сексуальный импульс не повлиял на его женитьбу. Наталья олицетворяла собой их идеал. В ней они видели все качества, требовавшиеся его карьере. "Эта девушка создана для тебя!" восторгался его отец, немедленно решивший поддержать этот брак и осыпавший Наталью подарками из Нью-Йорка, среди которых был меховой жакет от Сакса. Мать Натальи, очарованная не меньше как Сахаровым, так и его предстоящей карьерой, стала такой же ревностной сторонницей этого брака.