Я завтракала с подругой, писательницей Али Смит. Она сказала: "Просто поцелуй ее".
Сьюзи поехала к дочери в Нью-Йорк, чтобы поговорить. Ланна сказала: "Просто поцелуй ее, мамочка".
Мы так и сделали.
С ней я ощущала такое доверие, что понялая смогу продолжать свои поиски. Когда ребенка усыновляют, это происходит только с ним, с ним одним. Дитя понимает, что от него отказалисья в этом уверена. Именно поэтому путешествие к истокам нельзя совершать в одиночку. Ужасы и страхи возникают неожиданно и не поддаются контролю. Вам нужен кто-то, на кого можно опереться. Кто-то, кто поддержит вас. Именно это Сьюзи для меня и делаладень за днем. Мои друзья тоже не отставали. Помимо прочего, период моего безумия и розыски настоящих родителей научили меня обращаться за помощью, а не разыгрывать из себя Суперженщину.
Я поделилась своими страхами с Рут Ренделл, моей подругой. Она знала меня с тех пор, как мне исполнилось двадцать шестья тогда пыталась пробиться в жизни, и она разрешила мне пожить в принадлежавшем ей коттедже, чтобы я могла писать. В ее доме я написала "Страсть". Она была хорошей матерьюникогда меня не осуждала, спокойно поддерживала, давала выговориться, давала мне возможность просто жить.
[Рут Барбара Ренделл, баронесса Ренделл из Баберга (19302015)британская писательница, автор популярных детективов и триллеров. Писала также под псевдонимом Барбара Вайн (Barbara Vine). Лауреат многих литературных премий, включая несколько "кинжалов" (серебряный, три золотых и бриллиантовый кинжал Картье) от Ассоциации писателей-криминалистов, премии газеты The Sunday Times за литературное мастерство и премии Эдгара По (как Барбара Вайн).
Кавалер ордена Британской империи (1996), баронесса.]
Рутпожизненный член Палаты лордов от лейбористской партии. У нее широкий круг знакомств, и она подумала, что сможет мне помочь. Она в частном порядке побеседовала с несколькими баронессами, и они пришли к соглашению, что я должна действовать с максимальными предосторожностями.
Я широко известна в Великобритании, и если уж я собиралась увидеться со своей матерью, я хотела, чтобы она узнала меня, а не мой общественный образ. И я не хотела столкнуться с тем, что об этой истории могли прознать газеты. "Апельсины"это история приемного ребенка, и "Апельсины"это книга, которая у всех ассоциируется со мной.
Может, я и параноик, но это оправданные страхи. Было дело, журналисты уже стояли лагерем у меня в саду, чтобы "разоблачить" моих подружек, и я беспокоилась, что они будут только счастливы "разоблачить" еще и историю с потерянной матерью.
Так что я чувствовала себя весьма некомфортно, если бы мне пришлось заполнить бланк, отослать его по почте и изложить свою историю сотруднику соцслужбыобязательное требование в Великобритании, если вы желаете получить доступ к закрытым записям об усыновлении.
Поиски мои усложнялись еще и тем фактом, что до 1976 года все усыновления в Великобритании происходили на основании закрытых записей. Детям и матерям гарантировалась пожизненная анонимность. Когда закон был изменен, люди вроде меня получили возможность обратиться за оригинальным свидетельством о рождении и впоследствиивозможность связаться со своими давно утраченными родственниками. Но процедура требовала публичности и соблюдения формальностей, что в моем случае было чревато возникновением проблем.
Рут свела меня с Энтони Дугласом, главой Службы поддержки и консультации при судебной службе по вопросам семьи и детства. Он самприемный ребенок, и после встречи вошел в курс моего затруднительного положения и предложил мне содействие в поисках матери без риска, что все дело станет достоянием общественности прежде, чем я буду к этому готова.
Я передала ему имена, которые носила в себе сорок два года. Имена моих родителейДжессика и Джон, а также их фамилии, которые здесь я не могу привести.
Через пару недель он перезвонил мне и сообщил, что мое дело об удочерении найдено, но и только, потому что Архивное управление Саутпортаа в моем случае архивный подвалбыл затоплен во время морского наводнения и многие записи были необратимо повреждены. Я подняла глаза к небу. Миссис Уинтерсон явно прослышала, что я веду поиски, и устроила наводнение.
Через неделю Энтони снова перезвонилмое дело открыли, но имена, которые я ему дала, не совпадали с указанными в записях.
Чье же свидетельство о рождении я нашла в ящике?
И кто тогда я?
***
Следующим шагом стало наплевать на риск, которого я так боялась, и обратиться в службу министерства внутренних дел обычным путем, что означало посетить сотрудника соцслужбы в Управлении записи актов гражданского состояния Саутпорта, в графстве Ланкашир.
Сьюзи взяла отгул, чтобы поехать со мной, и мы договорились, что я приеду в Лондон и встречусь с ней там, потому что перед столь важными событиями лучше провести ночь в собственной постели.
В то утро поезд, на котором я хотела уехать, отменили, а следующий еле тащился из-за неполадок с двигателем. Чем медленнее двигался поезд, тем быстрее стучало мое сердце. В итоге я уселась рядом с кем-то едва знакомым, кто разговаривал тем больше, чем медленнее мы ехали.
К тому времени, как я добралась до Паддингтона, у меня оставалось всего четырнадцать минут, чтобы доехать до вокзала Кингс Кросс. Невозможно. Это же Лондон. Даже на такси это займет минимум двадцать минут. Оставалась единственная надеждаVirgin Limobikesслужба мототакси, которой я пользовалась.
Когда я выбежала из здания вокзала, большой байк уже ждал меня с заведенным двигателем. Я вскочила на заднее сиденье, мотоцикл взревел и запетлял по запруженным лондонским улицам, и хоть я не робкого десятка, но мне пришлось зажмуриться.
Восемью минутами позже я оказалась на платформе, до поезда оставалось три минуты, и там была Сьюзивсе ее пять футов два дюйма, в замшевых ковбойских сапогах, в бусах, короткой юбке, с взлохмаченными волосами и в пальто золотого цвета от Кельвина Кляйна. С виду добрая и очаровательная, она наполовину втиснулась в дверь тамбура и слегка покровительственно заигрывала с ошеломленным охранником, потому что не собиралась позволить поезду отойти без меня.
Я буквально влетела в дверь. Раздался свисток.
И вот мы едем в Главное управление записи актов гражданского состояния с моим паспортом и двумя смятыми перечеркнутыми клочками бумагипостановлением суда и справкой о состоянии здоровья младенца. Я весила 6 фунтов 9 унций.
Мы со Сьюзи сидим в рабочем офисетакой узнаешь сразу, где бы ты в мире ни находился: стол из ламинированного ДСП с металлическими ножками, низкий журнальный столик, вокруг которого сгрудились уродливые стулья, обивка которых наполовину ядовито-зеленая, наполовину вырвиглазно-оранжевая. Ковролин на полу. Канцелярский шкаф и пробковая доска для стикеров. Большой обогреватель. Окно без занавесок.
Сьюзиодна из самых опытных и умелых психоаналитиков мира. Когда встреча начинается, она улыбается мне, не произнося ни слова. Ее мысли заняты мной. Я это отчетливо ощущаю.
Социальный работник, к которому мне пришлось явиться на прием, оказывается дружелюбной и непосредственной женщиной по имени Риа Хейуорд.
Она кратко рассказывает о защите информации, о различных постановлениях, регулирующих вопросы усыновления в Великобритании и об обычных процедурах. Если я хочу продолжать, потребуется соблюсти некоторые формальности. Это обычная практика.
Она смотрит на мои бумагипостановление суда и справку о состоянии здоровья младенцаи замечает, что моя мать кормила меня грудью.
"Это было единственным, что она могла вам дать. Она отдала вам то, что могла. Ей необязательно было это делать, и ей было бы намного легче, если бы она этого не сделала. Грудное вскармливание формирует прочнейшую связь. Когда вам было шесть недель, она вас отдала, но вы все еще были ее частью".
Я не хочу плакать. Я плачу.
А затем Риа протягивает мне документ с наклеенным стикером.
- Здесь имя вашей биологической матери и ваше первоначальное имя. Я туда не заглядывала, потому что считаю, что усыновленная особа должна увидеть это первой.
Я поднимаюсь на ноги. Мне трудно дышать.
- Вот так все просто?
Сьюзи и Риа обе улыбаются мне, когда я беру документ и отхожу с ним к окну. Я читаю имена. А потом приходят слезы.
Я не знаю, почему. Почему мы плачем? Имена читаются, как выбитые в камне руны.
Письмена на телеэто секретный код, видимый только при определенном
освещении.
Я слышу голос Риа.
- Долгие годы я консультировала многих матерей, которые отдавали своих детей на усыновление, и могу сказать вам, Джанетт, что ни одна из них не хотела этого делать. Вы были желанным ребенкомвы это понимаете?
Нет. Я никогда не чувствовала себя желанной. Я не из той колыбели.
- Вы это понимаете, Джанетт?
Нет. Всю свою жизнь я повторяла один и тот же шаблон отторжения. Мои книги принесли мне успех, но я все равно чувствовала себя самозванкой. Когда пресса и критики ополчались на меня, я отвечала им яростным рычанием и нет, я не верила, тому, что они говорят обо мне или моих работах, потому что написанное мной всегда оставалось для меня ясным, несущим свет и незапятнанным. Но лично я всегда знала, что была нежеланной.
Безрассуднее всего я любила там, где моя любовь не могла найти разумного и ровного ответа, вмешиваясь в браки и сложные отношения. Я портила все, что только могла, но при этом оставалась в отношениях слишком долго, потому что не хотела быть слабачкой, которая не знает, как любить.
Но я и правда не понимала, как этолюбить. Если бы я могла признаться в этом самой себе, если бы осознала вероятность того, что любой человек с моей историей (моими историями, как вымышленной, так и реальной), столкнулся бы с проблемами в любви, то что, что было бы тогда?
Послушайте, все мылюди, человеческие существа. Послушайте, мы ведь предрасположены к любви. Любовь всегда рядом, но нам нужно, чтобы нас научили любить. Мы хотим стоять прямо, хотим ходить, но нужен кто-то, кто возьмет нас за руку, кто покажет, как держать равновесие, кто будет нас направлять и поднимет, когда мы упадем.
Послушайте, падения неизбежны. Любовь рядом, но нам нужно научиться любитьвсем ее формам и возможностям. Стоять на двух ногах я научилась сама, но научить себя тому, как нужно любить, я не могла.
В нас заложена потенциальная способность говорить. В нас заложена потенциальная способность к любви. Но для того, чтобы эти возможности высвободить, нам нужны другие люди.
В своих работах я нашла способ говорить о любвипо-настоящему. Но способа любить я не нашла. Это была своего рода подмена.
Я сижу в комнате вместе со Сьюзи. Она любит меня. Я хочу это принять. Я хочу любить хорошо и правильно. Я думаю о последних двух годах и о том, как изо всех сил стараюсь растопить камень, которым обросло мое сердце.
Риа улыбается, а ее голос доносится словно откуда-то издалека. Все кажется таким реальным, потому что очень беспокоит меня, и в то же время таким далеким, потому что я не могу сосредоточиться. Риа улыбается.
"Вы были желанным ребенком, Джанетт".
***
По дороге домой, еще в поезде, мы со Сьюзи открываем маленькую бутылку бурбона "Джим Бим".
- Помогает справиться с эмоциями,говорит она и, как всегда, добавляет:Как ты себя чувствуешь?
Наше тело устроено так, что лимбическая система находится в приоритете по отношению к нервным путям. Мы задуманы и созданы, чтобы чувствовать, и нет на свете ни мысли, ни состояния разума, которые при этом не облекались бы в чувства.
Никто не может чувствовать слишком много, наоборот, многие из нас работают над тем, что чувствуют слишком мало.
Чувствоватьэто страшно.
Ну, по крайней мере, я так считаю.
В поезде тихоусталые пассажиры, поздно возвращающиеся домой с работы, не станут особо шуметь.
Сьюзи сидит напротив меня, читает, а ее нога касается моей под столиком. У меня в голове вертится стихотворение Томаса Харди.
[Томас Харди (Томас Гарди, 18401928)крупнейший английский писатель и поэт поздневикторианской эпохи.
Основные темы его романоввсевластие враждебной человеку судьбы, господство нелепой случайности. Место действиявымышленный Уэссекс на юго-западе Англии. Поэзию Харди отличает исключительное многообразие метрики и строфики.]
Ты не попрощалась.
Ни слова, ни зова, ни вздоха.
Пока я недвижно смотрел,
как алеет рассвет на стене,
не зная, что ты исчезаешь
безмолвно, до срока.
Уходишь сейчас, навсегда все меняя во мне.
Это стихотворение я запомнила после того, как меня оставила Дебора, но на самом деле "навсегда все изменивший" уход произошел тогда, когда мне было шесть недель от роду.
Так стихотворение находит слова, которые ведут за собой чувства.
***
Риа дала мне координаты суда, в котором до сих пор должно было храниться дело о моем удочерении. Жизнь в 1960 году протекала на местахя-то думала, что мне придется отправиться на розыски как минимум в Манчестер, но оказалось, что все это время мои документы находились в Аккрингтоне.
Я написала самое обычное письмо, в котором интересовалась, сохранилось ли дело.
Через пару недель пришел ответ: да, дело найдено в архиве и теперь мой запрос о доступе к нему будет направлен на рассмотрение судьи.
Мне это не понравилось. Риа сказала мне, что я имею право увидеть эти документы, хоть никто и не знает, что там может быть, а чего может не быть. Иногда материалов оказывается много, иногдакрайне мало. Но в любом случае я найду там название организации, передавшей меня Уинтерсонам на удочерениеназвание, которое было столь яростно оторвано от верхней части пожелтевшей справки о состоянии здоровья младенца.
Я хотела увидеть эти документы. Какое отношение к этому имел судья, этот никому не известный, но облеченный властью мужчина? Я гневалась, но знала уже достаточно, чтобы понять: я добралась до очень старого, радиоактивного пласта гнева.
Сьюзи улетела в Нью-Йорк, и теперь околачивалась там, потому что в воздухе стояло облако вулканического пепла, и все полеты над Европой и Атлантикой были отменены.
Я была одна, когда из суда пришло очередное письмо. Судья постановил: "Заявителю следует заполнить стандартный бланк заявления и представить для нового рассмотрения".
В письме также содержался совет обратиться к адвокату.
Я сидела на ступеньке заднего крыльца и снова и снова смотрела на письмо, как неграмотный человек. Мое тело слегка подрагивало, как это бывает, если случайно коснешься электроизгороди.
Я пошла в кухню, взяла со стола тарелку и швырнула ее об стену. "Заявитель... стандартный бланк... повторное рассмотрение..." Я же не чертову кредитную карточку заказываю, ирод ты этакий!
А то, что случилось дальше, наполняет меня стыдом, но я все же заставлю себя об этом написать: я обмочилась.
Я не знаю, почему и как это произошло. Я знаю только, что утратила контроль над мочевым пузырем, и что я опустилась на ступеньку, грязная и мокрая, и не могла встать, чтобы вымыться, и плакала так, как это делают все, когда ничего больше не остается.
Мне было не за что удержаться. Я не была той Джанетт Уинтерсон, у которой был свой дом, книги на полках и счет в банке; я была младенцем, мне было холодно и мокро, а судья отобрал у меня маму.
Я в сухой и чистой одежде... Я выпила... Я звоню Риа. Она говорит: "Никаких стандартных заявлений. Тебе не нужен адвокат. Безумие какое-то! Я займусь этим сама, Джанетт. Я тебе помогу".
Той ночью я лежала в кровати и думала о случившемся.
Этот судьяопытный, работающий в суде по делам семьинеужели ему и в голову не приходило, каково это: стоять на краешке своей жизни и заглядывать в зияющую у твоих ног пропасть?
Неужели так сложно было прислать мне этот "стандартный бланк" или сообщить, где я могу его скачать через интернет? Неужели представители системы обязаны изъясняться этой невнятной юридической заумью?
Меня снова затрясло.
***
"Потерянная утрата" ведет себя непредсказуемо и нецивилизованно. Она рывком погрузила меня в беспомощность, бессилие и отчаяние. Мое тело отреагировало прежде разума. Получение напыщенного письма из мира юридического крючкотворства вызвало бы у меня смех, и я могла бы с ним разобраться, будь я в нормальном состоянии. Я не боюсь адвокатов, я понимаю, что закон огромен и предназначен для того, чтобы устрашать, даже когда нет никаких оснований его опасаться. Он создан для того, чтобы обычный человек почувствовал себя ущербным. Я себя ни в коей мере ущербной не чувствуюно я не ожидала, что снова окажусь шести недель от роду.