И если вы даже вскарабкаетесь на крышу дома, повсюду будут только приземистые ряды общих дымоходов, выпускающие клубы угольного дыма в туман, за которым где-то скрывается небо.
Но...
Пеннинские горы в Ланкаширеволшебное место. Низкие, широко раскинувшиеся, массивные, твердые, с четко прорисованными гребнями холмов, они словно грубоватые стражи, которые любят то, что не в силах защитить, и поэтому остаются на месте, склоняясь над уродливым порождением человеческих рук. Остаются на местесами испещренные шрамами, изрытыено остаются.
Если вы проедете по трассе М62 из Манчестера к Аккрингтону, где я росла, вам откроются Пеннинские горы, поражающие своей внезапностью и тишиной. Это немногословный ландшафт,молчаливый и упрямый. Это неброская красота.
Но как же они прекрасны.
Где-то в том промежутке, когда мне было от шести недель до шести месяцев от роду, меня забрали из Манчестера и привезли в Аккрингтон. Для меня и женщины, чьим ребенком я была, все было кончено.
Она исчезла. Исчезла и я.
Меня удочерили.
21 января 1960 года стало днем, когда Джон Уильям Уинтерсон, рабочий, и Констанция Уинтерсон, служащая, взяли ребенка, которого, как они думали, им хотелось, и привезли его домой, в Аккрингтон, графство Ланкашир, на Уотер стрит 200.
Они купили этот дом в 1947-м году за двести фунтов.
Зима сорок седьмого года выдалась в Британии самой холодной за все двадцатое столетие. Сугробы были такими высокими, что были вровень с пианино, когда родители протаскивали его сквозь дверь.
1947-йвойна закончилась, мой отец демобилизовался из армии, и изо всех сил старался зарабатывать на жизнь, а его жена в этом году выбросила свое обручальное кольцо в сточную канаву и отказалась иметь с ним сексуальные отношения.
Я не знаю, и никогда не узнаю, действительно ли у нее не могло быть детей или она просто не пожелала проходить через все сложности деторождения.
Я знаю, что оба они немного выпивали, и оба курили перед тем, как обрести Иисуса. И я не думаю, что моя мама в те дни страдала от депрессии. После палаточного крестового похода они оба стали евангельскими христианами-пятидесятниками, совместно отказались от алкоголя (за исключением вишневой наливки на Новый год), а отец еще сменил свои сигареты "Вудбайнз" на мятные конфетки "Поло". Мама продолжала куритьона говорила, что сигареты помогают ей не растолстеть. При этом предполагалось, что ее курениеэто секрет, и она носила в сумочке освежитель воздуха, а всем говорила, что это средство от мух.
Как будто никто не задумается, что довольно странно таскать в сумочке средство от мух.
Она была истово убеждена, что Господь ниспошлет ей дитя, и я так полагаю, что если появление ребенка обеспечивает Бог, то секс можно было смело вычеркнуть из списка дел. Я не знаю, как к этому относился отец. Миссис Уинтерсон всегда говорила: "Он не чета другим мужчинам..."
Каждую пятницу он отдавал ей конверт с зарплатой, а она давала ему сдачу, которой как раз должно было хватить на три пачки мятных конфеток.
"Это его единственное удовольствие..."говорила она.
Бедный папа.
Когда он еще раз женилсяв свои семьдесят дваего новая жена, Лилиан, которая была на десять лет моложе, чем он, и имела весьма бурное прошлое, сказала мне, что спать с нимэто все равно что спать с раскаленной докрасна кочергой.
До тех пор, пока мне не исполнилось два, я орала. И это было очевидным свидетельством того, что я была одержима дьяволом. О детской психологии в Аккрингтоне слыхом не слыхивали, и вопреки важным научным работам Винникотта, Боулби и Балинта о привязанности, а также травме от ранней сепарации с объектом любви, коим является мать, кричащий ребенок считался не малышом с разбитым сердцем, а отродьем дьявола.
[Дональд Винникотт, Джон Боулби, Майкл Балинтизвестные психиатры/психоаналитики, авторы трудов по детской психологии, в частности, по особенностям материнскомладенческих взаимоотношений]
И это наделило меня странной силой, но и уязвимостью тоже. Думаю, мои новые родители меня боялись.
Дети вообще пугающие созданиянастоящие тираны, чье единственное королевство заключается в их собственном теле. У моей новой матери была масса проблем с теломс ее собственным, с отцовским, с их телами вместе, и с моим. Она прикрывала свое тело плотью, набирая вес, и кутала одеждой; подавляла его желания внушающей ужас смесью никотина и Иисуса, пичкала его слабительными, от которых ее тошнило, водила его к врачам, которые пользовали ее тело клизмами и диагнозами о расхождении костей таза. Она свела желания своего тела к наипростейшему удобству и минимуму прикосновенийи внезапно, не от плоти своей, безо всякой подготовки она заполучила сущность, которая была сплошным телом.
Отрыгивающую, брызгающуюся, разбрасывающую какашки сущность, буквально взорвавшую дом грубыми проявлениями жизни.
Ей было тридцать семь, когда появилась я, а отцу было сорок. В наши дни это обычное дело, но в шестидесятые, когда люди женились рано и обзаводились детьми лет в двадцать, это нормальным не было. К этому времени они с отцом были женаты уже пятнадцать лет.
У них был старомодный, традиционный брак, что заключалось в том, что мой отец никогда не готовил, а мама перестала работать вне дома, когда появилась я. Это очень плохо на ней сказалосьона и так была обращена внутрь себя, а теперь и вовсе огородилась стенами и погрузилась в депрессию. Ссорились мы часто и по разным поводам, но на самом деле это была битва между счастьем и безысходностью.
Очень часто я была исполнена гнева и отчаяния. Я всегда была одинока. Но вопреки всему этому я была влюблена в жизнь и по сей день продолжаю ее любить. Когда мне делалось грустно, я шла бродить в горына весь день, прихватив с собою только сэндвич с джемом и бутылку молока. Когда меня выгоняли из дома илиеще одно любимое наказаниезапирали в подвале, где хранился уголь, я сочиняла истории и забывала о холоде и темноте. Я знаю, что это были способы выжить, но, может быть, отказ, любое несогласие быть сломанным, впускает достаточно света и воздуха, чтобы мы могли продолжать верить в мир и мечтать о побеге.
Я недавно отыскала несколько исписанных мною листков с обычной подростковой поэтической белибердой, но там оказалась строчка, которую я позже неосознанно использовала в "Апельсинах""То, в чем я нуждаюсь, существует на самом деле, если мне достанет смелости его отыскать".
Да, это присущая юности склонность к мелодраме, но, похоже, такой подход выполнял для меня защитную функцию.
Больше всего я любила истории о схороненных сокровищах, потерянных детях и сидящих взаперти принцессах. Сокровища отыскивались, дети возвращались, а принцесс кто-то освобождал и это, казалось, давало мне надежду.
А еще Библия гласила, что даже если никто на целой Земле меня не любит, то на небесах есть Господь, любящий меня так, как будто я для негосамое важное.
Я в это верила. Это мне помогало.
Моя мать, миссис Уинтерсон, не любила жизнь. Она не верила, что есть хоть что-то, что может сделать жизнь лучше. Однажды она сказала мне, что вселеннаяэто корзина с мусором, космическая помойкаи после того, как я немного обдумала услышанное, я спросила: "А крышка у этой помойки открыта или закрыта?"
"Закрыта,ответила она.Никому не спастись".
Единственным спасением был Армагеддонпоследняя битва, когда небеса и земля будут свернуты, словно свиток, а затем спасшиеся обретут вечную жизнь в Иисусе.
Она до сих пор собирала Запас На Случай Войны. Каждую неделю она пополняла его новой банкой с консерваминекоторые лежали там с 1947 годаи я думала, что когда разразится Последняя битва, мы должны будем жить под лестницей, в чуланчике, где хранилась вакса, и проедать путь наружу через банки. То, что я с детства умела разбираться с мясными консервами, давало мне повод не беспокоиться о будущем. Мы будем кушать наш паек и ждать Иисуса.
Мне было интересно, освободит ли нас Иисус лично, но миссис Уинтерсон полагала, что нет. "Он пришлет за нами ангела".
Ну, значит, так тому и бытьангелу в чулане под лестницей.
Мне еще было интересно, поместятся ли в чулан его крылья, но миссис Уинтерсон сказала, что ангел на самом деле не полезет в чуланон только распахнет дверь и скажет нам, что пора выходить. И что наша обитель на небесах уже готова.
Эти мудреные рассуждения о жизни после апокалипсиса занимали ее ум. Иногда она казалась счастливой и играла на пианино, но несчастье всегда было близко, и вот, какие-то другие мысли затуманивали ее разум, она резко прекращала играть, захлопывала крышку и начинала ходить взад и вперед, взад и вперед по переулку позади домов, под веревками для сушки белья, ходить и ходить, будто что-то потеряла.
Она и правда что-то утратила. И утратила не пустяк. Она потерялаили теряла в данный момент саму жизнь.
Мы могли помериться глубиной наших потерь. Я утратила теплое, безопасное место и первого человека, пусть даже бестолкового, которого я любила. Я утратила принадлежавшее мне имя и свою личность. Приемные дети теряют ориентиры. А моя мать чувствовала, что вся ее жизньэто полная утрата ориентира. Мы обе хотели вернуться Домой.
И все-таки, я переживала насчет Апокалипсиса, потому что в изложении миссис Уинтерсон он выглядел очень пугающим. Я втайне надеялась, что жизнь продолжится до тех пор, пока я смогу вырасти и получше во всем этом разобраться.
В том, что тебя запирают в угольном погребе, есть единственная хорошая вещьэто побуждает тебя к серьезным размышлениям.
Прочтите эту фразу, когда она вырвана из контекста, и вы поразитесь ее абсурдности. Но пока я пытаюсь понять, как устроена жизнь и почему некоторые люди лучше других справляются с невзгодами, я возвращаюсь к тому, что это имеет отношение к принятию жизни, что, собственно, и является любовью к жизни, какой бы она ни была неадекватной, и о любви к самому себе, обретенной несмотря ни на что. Не в эгоистичном смысле, который как раз противопоставляет себя жизни и любви, но подобно тому, как лосось намеренно плывет против течения, каким бы сильным и порывистым ни был потокплывет просто потому, что это его поток
Что возвращает меня к вопросу о счастье и заставляет подробнее рассмотреть само слово "счастье", "happiness".
Сейчас его основное значениеполучение удовольствия и удовлетворения; кайф, что-то хорошее и интересное, животное ленивое ощущение того, что все хорошо и правильно, спокойно и путем
Но более древнее значение происходит от корня "hap"в средневековом английском он писался "happ", в староанглийском"gehapp"шанс или удача, хорошая или плохая, любая, выпавшая вам. "Hap"это ваш жизненный удел, часть, которая дана вам для того, чтобы поставить ее на кон.
И от того, как вы распорядитесь этой частью, будет зависеть, сможете вы быть "счастливым" или нет.
То, что американцы в своей конституции называют "правом на стремление к счастью" (пожалуйста, отметьтене правом на счастье)это право плыть против течения, подобно мудрому лососю.
Стремиться к счастьюа я к нему стремилась и стремлюсьэто совсем не то же самое, что быть счастливым. Последнее я считаю эфемерным, зависящим от обстоятельств и слегка коровьим чувством.
Если солнце светит ярко, встаньте под его лучида, тысячу раз да. Счастливые временаэто здорово, но они проходят. Они должны заканчиватьсяпросто потому, что у времени такое свойствозаканчиваться.
Стремление к счастью более изменчиво, его может хватить на целую жизнь, но в то же время это не основная ее цель.
То, к чему вы стремитесьэто смысл. Осмысленная жизнь. Это и есть "hap" или "часть"судьба, принадлежащий вам набросоки он не окончателен, но изменение направления движения потока или новый раскладздесь можно использовать любую метафорупотребует приложения большого количества энергии. Будут моменты, когда все пойдет настолько не так, что вы будете едва живы, но будут и такие времена, когда вы осознаете, что быть едва живым, но поступать по своей волеэто лучше, чем жить напыщенной полужизнью на условиях кого-то постороннего.
Стремление не означает "все или ничего", это"все И ничего". Как в историях с приключениями.
Когда я родилась, я превратилась в видимый уголок сложенной карты.
На этой карте был проложен не один маршрут. На ней был не один пункт назначения. Когда карта разворачивается, выясняется, что она не обязательно куда-то ведет. Стрелка с надписью "Вы находитесь здесь"это ваша первая координата. Вы не очень многое можете изменить, пока вы ребенок. Но вы можете подготовиться к путешествию
Глава 3
В начале было Слово
Мама учила меня читать по библейской книге Второзакония, потому что там описывается множество животных (преимущественно нечистых). И каждый раз, когда мы читали: "Всякий скот, у которого раздвоены копыта и на обоих копытах глубокий разрез, и который скот жует жвачку, тот ешьте..."она рисовала всех упомянутых зверей. Лошади, кролики и уточки были для меня сказочными существами, зато я знала все о пеликанах, горных даманах, ленивцах и летучих мышах... Мама рисовала крылатых насекомых и птиц небесных, но моими любимчиками были обитатели дна морского, моллюски. У меня была хорошая коллекция, собранная на пляже в Блэкпуле. У мамы была голубая ручка, чтобы рисовать волны, и коричневые чернила, чтобы раскрашивать чешуйчатые спинки крабов. А для лобстеров была красная шариковая ручка... Второзаконие имело свои недостаткитам часто встречались Мерзости и Непристойности. Поэтому, когда мы читали о незаконнорожденных или о чьих-то раздавленных тестикулах, мама переворачивала страницу и говорила: "Оставим это Господу". Но когда она уходила, я украдкой туда заглядывала и очень радовалась, что у меня тестикул нет. Само это слово смахивало на какие-то внутренности, только были они почему-то снаружи, и мужчинам в Библии их вечно отрезали, а потом они не могли ходить в церковь. Ужас какой.
"Не апельсинами едиными"
Моя мать хорошо знала язык. Отец толком так никогда и не научился читатьон делал это медленно, водя пальцем по строке, но ведь он ушел из школы, когда ему было двенадцать, и сразу стал работать в доках Ливерпуля. А до того, как ему исполнилось двенадцать, никому даже в голову не приходило читать ему книги. Его отец был пьянчугой и часто брал маленького сына с собой в паб, оставлял его снаружи, а через несколько часов вываливался из забегаловки и неровной походкой плелся домой. О моем папе, уснувшем на ступеньках, он не вспоминал.
Папа любил, когда миссис Уинтерсон читала вслух, и я тоже. Мы усаживались, а она всегда вставала перед намиу нее выходило очень задушевно и в то же время весьма впечатляюще.
Мама читала библию каждый вечер в течение получаса; начав с первых страниц, она со временем неукоснительно озвучивала нам все шестьдесят шесть книг Ветхого и Нового Заветов. Когда она добиралась до своей любимой частиОткровения Иоанна Богослова и Апокалипсиса, где все взрывалось, а Дьявол был низвергнут в бездну, она давала нам неделю, чтобы передохнуть и обдумать услышанное. А затем начинала зановоБытие, глава первая. В начале сотворил Бог небо и землю
Мне казалось, что это огромная работасотворить целую планету, целую вселеннуюи потом разнести все в клочья, но это одна из проблем буквального восприятия христианства: зачем ухаживать за планетой, если ты знаешь, что в итоге все разлетится на куски?
Моя мать была хорошим чтецомона читала уверенно и с выражением. Она читала библию так, будто та была написана только чтои может быть, для нее это так и было. Я рано поняла, что заключенная в тексте сила не имеет срока давности. Слова продолжают выполнять свое предназначение.
Рабочие семьи на севере Англии привыкли постоянно слышать в церкви Библию 1611 года и сохранили в каждодневной речи архаичные формы местоимений thee, thou и tha, и язык этот совсем не казался нам трудным. Мне особенно нравилось выражение "судить живых и мертвых"вы действительно живо понимаете разницу, если живете в доме с мышами и мышеловками.
[Слово thou (транскрипция [ðaʊ]) ранее являлось местоимением второго лица единственного числа в английском языкефактически аналог нашего "ты". Впоследствии было вытеснено местоимением второго лица множественного числа you, в силу повсеместного обращения на "вы". По сей день форма thou сохранялась в религиозных текстах для обращения к Господу, став редко употребимой, хотя достаточно часто встречается в разговоре на севере Англии и Шотландии, а также кое-где в США. Стоит в именительном падеже, косвенный падеж thee, притяжательная форма thy или thine.