Шесть книг... моя мать не хотела, чтобы книги попали ко мне в руки. Ей никогда не приходило в голову, что это я попаду в объятия книгчто я погружусь в них, чтобы спастись.
Раз в неделю миссис Уинтерсон отправляла меня в публичную библиотеку Аккрингтона за пополнением ее тайной коллекции прочитанных детективов. Да, это нелогично, но кто когда замечал отсутствие логики в собственных поступках? Ей нравилось, как пишут Эллери Куин и Реймонд Чандлер, а когда я осмеливалась напомнить ей о том, что "Вся беда с книгами (рифмуется с "фигами") в том, что ты в жизни не поймешь, что в них... пока не станет слишком поздно", она отвечала, мол, если ты заранее знаешь, что в книге будет труп, то не очень пугаешься.
Мне разрешалось читать беллетристику о королях и королевах, исторические книги, но ни под каким видомхудожественную литературу. Это были те самые книги, в которых крылась беда...
Аккрингтонская публичная библиотека обладала хорошо укомплектованным книжным фондом и находилась в каменном здании, долженствующем символизировать ценности века самопомощи и созидания.
Его достроили только в 1908-м на средства фонда Карнеги. Снаружи здание было украшено вырезанными в камне головами Шекспира и Мильтона, Чосера и Данте. Внутри помещение выложили плиткой в стиле модерн и установили огромные витражи, которые радовали глаз изречениями типа "Упорство и труд к успеху ведут".
В библиотеке было полно классической английской литературы и очень редко попадались сюрпризынапример, Гертруда Стайн. Я понятия не имела о том, что стоит читать и в каком порядке это следует делать, поэтому стала читать по алфавиту. И слава богу, что ее звали Джейн Остин.
[На английском фамилия ОстинAustenначинается с первой буквы алфавита.]
Одной из шести книг, водившихся в нашем доме, на удивление оказалась "Смерть Артура" авторства Томаса Мэллори. Это было красивое издание с иллюстрациями, и раньше ею владел мамин дядюшкасветский и образованный человек, брат ее матери. Так что мама сохранила эту книгу, а я ее прочла.
["Смерть Артура" (среднефранц. Le Morte d'Arthur)итоговое произведение артуровского цикла, свод рыцарских романов, сочинённых во второй трети XV века на позднем среднеанглийском языке Томасом Мэлори (бывшим рыцарем, который был осуждён на пожизненное заключение за грабёж, насилие и разбой). По некоторым версиям, первый в англоязычной традиции роман в прозе.]
Легенды об Артуре, о Ланселоте и Гиневре, о Мерлине, о Камелоте и Граале стали частью меня, подобно недостающей молекуле в химическом соединении.
С легендами о Граале я работаю всю свою жизнь. Это истории утраты, верности, краха, узнавания, истории о втором шансе. Сначала я откладывала книгу и пролистывала страницы, где рассказывалось о том, как Персивалю, отправившемуся на поиски Грааля, однажды является видение, но поскольку он не способен задать единственно верный вопрос, Грааль исчезает. И Персиваль проводит двадцать лет, странствуя по лесам, разыскивая то, что однажды уже нашел, то, что уже держал в руках, что, казалось, можно обрести с такой легкостьюно на деле вышло совсем не так.
Позже, когда дела у меня по работе шли тяжко, когда я ощущала, что сбилась с пути, утратила что-то, чему даже не знала имени, именно легенда о Персивале вернула мне надежду. На свете должен был существовать второй шанс...
На самом деле их много больше, чем дванамного, намного больше. И теперь, по прошествии пятидесяти лет, я знаю, что мы никогда не прекращаем обретать и терять, забывать и вспоминать, уходить и возвращаться. Вся жизньэто наличие второго шанса, и до тех пор, пока мы живы, у нас всегда есть второй шансдо самых последних минут.
И конечно же, я влюбилась в легенду о Ланселоте, потому что это была история о страстном желании и о безответной любви.
Да, истории штука опасная, она была права. Книгаэто волшебный ковер-самолет, который уносит тебя в иные дали. Книгаэто дверь. Ты ее открываешь. Ты в нее входишь. Вернешься ли ты?
Мне было шестнадцать, когда моя мать почти собралась вышвырнуть меня из дома за то, что я нарушила важное правилодаже более важное, чем запрет на книги. Не просто "СЕКСУНЕТ!", но уж точно "НИКАКОГО СЕКСА С ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ СВОЕГО ПОЛА".
Я была напугана и несчастна.
Я помню, как пошла в библиотеку, чтобы забрать очередные детективы. Одна из заказанных мамой книг называлась "Убийство в соборе" Томаса С. Элиота. Она почему-то решила, что это будет кровавая история о гадких монахахей нравилось, когда в книгах писали что-то плохое о папе римском.
Книга показалась мне подозрительно тонкойдетективы обычно были куда объемистей, а когда я заглянула внутрь, оказалось, что она написана стихами. Определенно что-то не то...
Я никогда не слышала о Томасе Стернсе Элиоте и подумала, что он может приходиться родственником Джорджу Элиоту. Библиотекарь рассказала мне, что это американский поэт, проживший в Англии большую часть своей жизни. Он умер в 1964-м и был лауреатом Нобелевской премии.
[Томас Стернс Элиот (англ. Thomas Stearns Eliot; более известный под сокращённым именем Т. С. Элиот (англ. T. S. Eliot), 18881965)американо-английский поэт, драматург и литературный критик, представитель модернизма в поэзии. Элиот был и остается одним из самых уважаемых и широко читаемых поэтов в англоязычном мире. Его стихи, пьесы и критические статьи оказали существенное влияние на мировую культуру XX века. Кстати, его поэма "Бесплодные земли" послужила прообразом для знаменитого цикла "Темная башня" Стивена Кинга.
Джордж Элиот (англ. George Eliot; настоящее имя Мэри Энн Эванс, 18191880)английская писательница.]
До сих пор я не читала поэзиимоей целью было проработать раздел "АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ПРОЗЕ от А до Z".
Но это было что-то другое...
Я прочла:
...таково мгновенье,
Но будет и другоеи оно
Пронзит вас жгучим и нежданным счастьем...
И я разрыдалась.
Читатели неодобрительно поглядели на меня, а библиотекарь устроила мне выволочку, потому что в те времена в библиотеке даже чихнуть нельзя было, не то что расплакаться. Так что я вынесла книгу наружу и прочла ее до самого конца, сидя на ступеньках, на обычном пронизывающем северном ветре.
Неизвестная мне и очень красивая пьеса сделала мою жизнь в тот день почти сносной. Она примирила меня с тем, что я снова разочаровала семьюпервое разочарование не было моей виной, но приемные дети всегда готовы обвинить себя. А вот второе было целиком на моей совести.
["Убийство в Соборе"великолепная драма в стихах Томаса Элиота о гибели Томаса Бекета. Томас Бекет, или как его называли в старых русских переводах, Фома Кентерберийский, был важной исторической личностью в Англии 12 века, канцлером Генриха II и архиепископом Кентерберийского собора. На ступенях своего собора Беккет и был убит по приказу короля, после того, как вступил с ним в конфликт. В конце 12 века Бекет был канонизирован Католической церковью, а в 19 веке и Англиканской церковью. Большая часть действия в драме Элиота происходит в воображении Бекета, когда герой отрицает легкие решения, и решает действовать в соответствии со своей совестью, хотя заранее известно, что это приведет его к гибели.]
Я совершенно запуталась в вопросах секса и сексуальной ориентации и была озабочена простыми жизненными проблемами: где мне жить, что я буду есть и как мне сдать экзамены на аттестат о полном среднем образовании.
Не было никого, кто мог бы мне помочь, но Т.С. Элиоту это удалось.
Так что когда я слышу, что поэзияэто роскошь или необязательный пункт, или что она нужна только представителям образованного среднего класса, или что ее не нужно преподавать в школе, поскольку она не имеет практического значения, или еще что-то столь же странное и глупое, что говорят о поэзии и ее роли в нашей жизни, я начинаю подозревать, что тем, кто это говорит, все в жизни досталось слишком легко. Трудная жизнь требует жесткого языкано это и есть поэзия. Это то, что предлагает литератураязык, достаточно мощный, чтобы выразить все как есть, без прикрас.
Не место, где можно спрятаться, но место, где можно обрести.
Во многих смыслах для меня настало время уходить. Книги захватили меня, а моя мать захватила книги.
Я тогда работала упаковщицей на рынкецелый день в субботу и после школы по четвергами и пятницам. На заработанные деньги я покупала книги, тайком проносила их в дом и прятала под матрасом.
Всякому, кто обладает стандартного размера односпальной кроватью и коллекцией стандартного размера книжек в мягких обложках, следует знать, что под матрасом в один слой можно разместить семьдесят две книги. Постепенно моя кровать видимо вздыбилась, как у принцессы на горошине, так что вскоре я спала уже ближе к потолку, чем к полу.
Моя мать была по природе своей подозрительна, но даже если бы это было не так, все равно ясно было, что ее дочь собирается упорхнуть во внешний мир.
Однажды ночью она пришла ко мне в комнату и заметила краешек торчавшей из-под матраса обложки. Она вытащила ее и при свете фонарика прочла название. Ей не повезлоэто оказались "Влюбленные женщины" Дейвида Герберта Лоуренса.
Миссис Уинтерсон знала, что Лоуренс был сатанистом и порнографом, так что она запустила книгу в окно и стала обшаривать и обыскивать кровать, стряхнув заодно и меня. Книгу за книгой выбрасывала она сквозь окно, выходившее на задний двор. Я хватала книги и пыталась их спрятать, собака их растаскивала, а мой отец в пижаме беспомощно стоял и смотрел на все это.
Она выбросила их все, взяла небольшой примус, которым мы обогревали ванную комнату, вышла во двор, облила книги керосином и подожгла.
Я смотрела, как они горят и полыхают, и думаю, что помню до сих пор, каким теплом и светом они озарили ту звездную январскую ночь. Книги всегда были для меня теплом и светом.
На каждую из них я надевала пластиковую обложку, потому что они были драгоценными. А теперь они погибли.
Утром по всему двору и переулку валялись обгоревшие кусочки страниц. Горелые обрывки книг. Некоторые я подобрала.
Может, именно поэтому я пишу так, как пишусобирая повествование из клочков, не способная вести его непрерывно. Как там сказано у Элиота? "Эти обрывки я выудил из-под обломков..."
Некоторое время я была очень подавлена, но зато осознала нечто важное: все, что находится вовне, у тебя могут отобрать в любой момент. В безопасности только то, что внутри.
Я начала заучивать тексты наизусть. Мы всегда заучивали длинные отрывки из Библии, и кажется, что у приверженцев устных преданий память развита лучше чем у тех, кто полагается на письменные тексты.
Было время, когда заучивание наизусть происходило не по указке, это была форма искусства. Самые первые стихи нужно было запоминать, помнить, передавать из поколения в поколение, повествовали они о победе в битве или о жизни племени. "Одиссея" и "Беовульф"это поэмы, да, но они имеют практическое значение. Если вы не можете их записать, то как передать их дальше? Вы запомните их. Вы расскажете их вслух.
Благодаря ритму и поэтическим образам стихи запомнить легче, чем прозу, их легче напеть. Но мне была нужна и проза, так что я производила на свет собственные краткие версии романов девятнадцатого векаи в угоду красоте не слишком беспокоилась о сюжете.
Внутри меня жили строчкицепочки путеводных огней. У меня был язык.
Художественная литература и поэзияэто зелье, это лекарства. И лечат они разрывы, прорехи, которые реальность оставляет на воображении.
Я была ранена, очень важная часть меня была разрушенаи это была моя реальность, фактическая сторона моей жизни. Но по ту сторону фактов обнаруживалось то, кем я могла бы быть, как я могла чувствовать, и до тех пор, пока у меня находились слова и образы, пока я могла рассказывать об этом истории, я не могла погибнуть.
Это было больно. Это было радостно. Это было то жгучее и нежданное счастье, о котором писал Элиот. Впервые я его ощутила, когда поднималась на холм, возвышавшийся над нашим домом, по длинным извилистым улочкам, соединяющим город внизу и холм наверху. Мощеные булыжником улицы. Улицы, которые вели прямо к задворкам заводов.
Я огляделась вокруги окружающая действительность перестала быть отражением мира. Это было то место, где я пребывала, но не место, где я могла бы оказаться. Книги погибли, но они были всего лишь объектами, а то, что содержалось в них, невозможно было с легкостью уничтожить. То, что содержалось в них, содержалось и во мне, и вместе мы были способны выбраться отсюда.
Стоя над грудой тлеющей бумаги и буква от нее и на следующее утро исходило теплоя поняла, что мне есть чем заняться.
"Ну и мать их так,подумала я.Я могу написать свои собственные".
Глава 5
Дома
Дом наш, тесный и узкий, стоял в длинной череде таких же, как и он сам. Улица была вымощена брусчаткойтвердыми плитами из йоркского песчаника. Мы жили под двухсотым номером, почти на самой вершине холма.
Внутри дом начинался с тесной темной прихожейодежные вешалки в ряд и газовый счетчик, работавший, когда в него опускали монетки. Справа от прихожей располагалась лучшая в доме комнатагостиная, замечательная тем, что в ней стояли торшер, радиола, диван и два кресла из искусственной кожи, а ещесервант.
За дверью располагалась лестница, ведущая наверх, а дальше можно было пройти в общую комнату, в кухню, во двор, к угольному подвалу и нашему туалету во дворе, который все называли "Бетти".
На верхнем этаже находились две спальниодна по левую руку, другая по правую. Когда мне стукнуло четырнадцать, темную комнатку слева, в которой вечно капало с потолка, разделили на двемаленькую спаленку для меня и ванную комнату для нас всех. А до тех пор для естественных нужд наверху стояло помойное ведро. До тех пор мы все спали в одной комнате. Там стояла двуспальная кровать, на которой отдыхал отец, и в той же кровати спала мать, когда отца не было. А на узенькой кровати у стены спала я. Я всегда любила поспать.
Между кроватями стоял столикс моей стороны на нем была лампа в виде глобуса, а с маминойэлектрические часы-будильник с танцующей балериной и ночником.
Миссис Уинтерсон любила многофункциональные электротовары самого идиотского дизайна. Она одной из первых в городе приобрела корсет с электроподогревом. К несчастью, когда он перегревался, то начинал пищать, чтобы предупредить хозяйку. А поскольку корсет естественным образом располагался под комбинацией, платьем, фартуком и пальто, мама мало что могла предпринять для того, чтобы остудить егоразве что снять пальто и выйти постоять во дворе. А когда шел дождь, ей приходилось стоять в туалете.
У нас был хороший туалетбеленый, уютный и с фонариком, висевшим на двери изнутри. Я тайком приносила туда книги и украдкой читала их там, оправдывая проведенное за этим время тем, что у меня запор. Это было рискованно, потому как миссис W была большой поклонницей ректальных суппозиториев и клизм. Но на что только не пойдешь ради искусства...
Угольный погреб был паршивым местомсырым, грязным и холодным. Я терпеть не могла, когда меня там запирали, это было еще хуже, чем когда меня выгоняли из дома на лестницу. Я кричала и стучалась в дверь, но это никак не помогало. Однажды я умудрилась выбить дверь, и тогда меня поколотили. Мама никогда меня не била. Она ждала, пока домой возвращался отец и сообщала ему, сколько раз и чем он должен меня наказатьпластмассовой палкой, ремнем или просто ладонью.
Иногда до вынесения приговора проходил целый день, так что проступок и наказание казались мне не связанными друг с другом, а сами наказаниянесправедливыми и бессмысленными. Из-за них я перестала уважать родителей. А спустя какое-то время перестала бояться наказаний. Моего поведения они не улучшили, зато родителей я возненавиделане навсегда, но это была ненависть беспомощной жертвыжгучая, тупая ненависть, которая со временем стала основой наших отношений. Ненависть, замешанная на угле, тихо рдеющая, словно угольки, и вспыхивающая всякий раз, когда приключался очередной проступок и очередное наказание.
Рабочий люд на севере Англии обитал в привычно жестоком мире. Мужчины били женщинили как называл это Д. Г. Лоуренс, "выписывали им зуботычину"чтобы те знали свое место. Намного реже, но такое тоже бывало, женщины били мужчин, и если это вписывалось в общий моральный принцип "он это заслужил"за пьянство, за бабничество, за просаживание в карты денег на хозяйствотогда мужчины терпели побои.
[Дейвид Герберт Лоренс (Лоуренс; 18851930)один из ключевых английских писателей начала XX века. В психологических романах "Сыновья и любовники" (1913), "Радуга" (1915), "Влюблённые женщины" (1920) призывал современников открыть себя "тёмным богам" инстинктивного восприятия природы, эмоциональности и сексуальности. Зрелость и мудрость, по Лоренсу, означают отказ от столь характерного для XIX века рационализма. Помимо романов, Лоренс также писал эссе, стихи, пьесы, записки о своих путешествиях и рассказы. Некоторые книги Лоренса, включая роман "Любовник леди Чаттерлей", были долгое время запрещены к публикации по причине непристойности. Главный мотив поэтического творчества Лоренсаотказ от дегуманизирующего влияния индустриального общества и возвращение к естественности и спонтанности жизни.]